Без берегов

Мария пришла к Тасе домой, когда она лежала в больнице. Она зашла в комнату Степана. Он лежал на кровати, как всегда выпивши. По всей комнате были разбросаны пустые пивные бутылки, грязная, помятая одежда. В душной комнате стояла вонь и смрад.

– Что ж ты изверг окаянный творишь? Сколько же ты будешь издеваться над женой и детьми?

– Мать. Отойди. Не вмешивайся. Это наша семья, мы сами разберемся.

– Мать? Какая я тебе мать? Огненная гиена, твоя мать. Шакал смердящий. Мария схватила стоящее рядом пустое ведро и ударила ребром по лицу зятя. Алая кровь сильным потоком из рассеченного пополам носа хлынула по лицу, заливая рот и глаза. Это тебе за мою дочь, шакал.

Тася вышла из больницы и подала на развод. Учитывая побои мужа, их развели сразу. Она подала на алименты. А какие могут быть алименты от пьющего, не работающего человека.

Степан привел себе такую же, как и он сам женщину. Оттуда часто доносились смех, крик и визг. В последствии по двору стал разноситься смердящий, зловонный запах алкоголя, перемешанный с запахом нечистот.

– Что-то батяни вашего давно не видать. Хоть зима стоит на улице, а все равно, когда проходишь мимо его комнаты – воняет. Это надо же как там все провоняло. Вздыхала Тася.

– Так зима же, у него печки нет, потому и не живет, к весне наверно заявится, наша птичка перелетная, залетная.

– Вера. Давай его выпишем. Весной уже больше полгода будет, как его нет. Мне сказали, если человек полгода не живет, его можно выписать. А то опять будет таскать сюда всякую шваль. Он же еще и домой заходит, с погреба еду таскает. Еще заразу нам какую-нибудь принесет.

– Ну давайте. Тася подала заявление на суд, Степана выписали из города. Больше он здесь не появлялся.

часть 4

Не хочу больше жить

– Алло мамуличка! Доброе утро.

– Привет донечка. Доброе утро.

– Ну как вы там?

– Ну как, как. Как я могу. Переваливаюсь с боку на бок, как дура.

– А вы переваливайтесь с боку на бок, как умная.

– Уже бока все болят, отлежала, надоело все.

– А вы выйдите на улочку, погуляйте. Вам же рядом, дверь открыли и на улицу вышли.

– Не хочу, что там делать, там никого нет. А кто проходит, ко мне не подходят. Все равно я никого не вижу. Меня все ненавидят. Кому я старая нужна. Раньше как-то подходили, спрашивали. Дети кричали, бабуля, бабуля.

– Кто к вам сейчас подойдет. Пандемия. Близко нельзя подходить, только на 1,5 метра можно.

– Ну и что я там одна буду делать?

– А кого вам надо, просто гуляйте сами по себе, дышите воздухом, надо хоть немного двигаться, для сердца полезно.

– Для перца полезло. Когда я уже сдохну. В конце то концов. Надоело мне жить. Думаю, может вниз башкой что ли с балкона нырнуть. Уже все по умирали, одна только я никак не сдохну.

– Ну зачем вы так, так даже думать нельзя, а не то что говорить. Бог дает вам жизнь, значит надо жить, каждому свое время, свой срок. Скоро приеду к вам. Что вам привести?

– Да ничего мне не надо, у меня все есть. Ничего не привози. Капризничала Тася.

– Яблоки еще есть?

– Яблоко вчера последнее доела.

– Ну вот, а говорите, ничего не надо. Завтра к вам приеду. Привезу что-нибудь вкусненькое.

– Лёшь. Я к маме поеду, у нее яблоки кончились.

– Ты что с ума сошла? Нельзя выходить из дома, пандемия.

– Нет, уже разрешили. Я у мамы уже целый месяц не была.

– Если маму не жалеешь, пожалей хоть меня. Мне еще жить пока не надоело.

– Да я же быстренько, шмыг туда, шмыг обратно, только туда и обратно. Я же в маске буду.

–В автобусе можешь подцепить. Я категорически против.

– Как в мультфильме, да? А баба яга против. Смеялась Вера.

– Мамуличка моя, лапуличка моя, красотуличка моя. Обнимала Вера мать. Она с болью в сердце смотрела на мать. Она стала такая маленькая, такая худенькая, такая старенькая, костлявые руки и ноги. Сквозь тонкую, морщинистую кожу видны все мелкие и крупные, темно-коричневые сосуды, капилляры и вены. Кровоподтеки от ударов, падения или столкновения с косяками, дверями, стульями и мебелью.

Это лицо в сеточку и полоску, мелких и крупных морщин, пигментных пятен. Маленькие, узкие глаза. Вдавленные в угловатые глазницы, окаймленные вокруг синевой кожи и кольцами морщин.

– Нет. К этому нельзя привыкнуть, всякий раз Вера ужасалась увиденным. Как страшно смотреть на стареющую мать. Почему наши красивые, любимые мамы стареют. Вера закрыла глаза рукой и отвернулась от матери.

– Вера. Где ты, я тебя не вижу.

– Я тут, мамуличка. Вера приблизила свое лицо к лицу матери и обняла ее.

– Вот, теперь я тебя вижу. Что бы говорить с мамой Вере приходилось говорить ей прямо в ухо громко или кричать, если подальше.

– Опять что-то притащила. Что ты все таскаешь, таскаешь. Я же сказала, ничего не приноси. Что это? Я же сказала, что у меня уже желудок не принимает.

– Это яблоки, это бананы, это повидло, это мороженое.

– Повидло погибло, мороженое за мороженое. Ну ладно, положи в холодильник.

Поговорили немного и опять в путь дорогу. Два часа, чтобы приехать к маме. Два часа, чтобы доехать до дома. 30-40 минут у мамы, считай, что день уже пропал.

– Ну что мамуличка, я уже поеду, а то в пробку попаду, буду тыр, тыр, 3 часа тыркаться.

– Ну ладно. Давай донечка. Одна ты у меня осталась, только ты и твой муж. Дочка и сынок.

– А внуки, правнуки?

– Ой. Никому я не нужна. Лежу тут одна.