Таита

– Нет… ха-ха-ха… Второго.

– Но вы дружны с ней? Подруги?

– О, нет. Мы просто обожаем друг друга.

– Что это значит?

– А, вы не знаете? Я вам сейчас объясню. – И, проделав положенное второй фигурой па, Ника самым серьезным образом стала пояснять Дмитрию Львовичу, что значит на институтском языке «обожать» – подносить цветы и конфеты своему «предмету», гулять с ним парой в рекреации, писать письма на раздушенных бумажках, выписывать или выцарапывать в честь нее вензель на руке…

– Боже, как трогательно! – вскричал патетически доктор. – Неужели же и вы, такая умница, вот с этими чудесными глазками, с этой логичной головкой также выцарапываете вензеля и подносите цветы вашей «пассии»? – смеясь, допытывался он у девушки.

– Ну, положим, вензеля я не выцарапывала, а розы подношу… иногда, – краснея говорила Ника.

Он не успел возразить ей, потому что музыка заиграла в эту минуту снова, и они поднялись с места для новой фигуры кадрили.

* * *

– Вижу, Ника, что вы совсем позабыли меня. Я не спускала глаз с вашего лица, пока вы танцевали на эстраде. Я любовалась вами все время. А вы ни одного раза даже не взглянули на меня. Потом я послала Мару за вами, а вы не пришли. Еще бы, такой талант! Такая знаменитость! До вас рукой теперь не достать. Вы всех очаровали вашими танцами.

Голос княжны Зари Ратмировой дрожит и обрывается от волнения каждую минуту. А лицо ее, всегда таинственное, теперь словно сбросило с себя маску. Она сердится. Глаза ее, так пленявшие еще недавно своей загадочностью Нику, сейчас странно округлились от гнева и стали как у птицы и губы у нее дрожат.

Ника смотрит в это лицо, еще недавно такое обаятельное в своем спокойном молчании, а теперь потерявшее вдруг всю прелесть.

«Совсем другая Заря… Завистливая, обыкновенная, как все… – мелькает в головке Баян. – И что я находила в ней раньше особенного?.. И эти круглые злые глаза… Да она похожа сейчас на сову… Сова, точно сова…»

* * *

Уже давно затихла музыка. Разъехались гости. Вечер-концерт закончился. Институтки разошлись своим спальням. Все спят. Только Ника и Ратмирова притаились у коридорного окна и шепотом ведут беседу.

– Нехорошо, Ника, нехорошо, – снова подхватывает Заря, – забыли вы меня совсем. То тайны у нас какие-то выискались, целыми днями шепчетесь со своими одноклассницами, о чем-то хлопочете, куда-то носитесь; то теперь любезничаете с этим доктором, то возитесь с какой-то невозможной девчонкой. А для меня у вас не находится ни одной свободной минуты. А я вас так люблю…

Ника смотрит большими глазами на Ратмирову и только сейчас замечает всю деланность ее тона, всю рассчитанность и размеренность жестов и эти глаза, так нравившиеся ей раньше, а теперь горящие злым огоньком, глаза совы. Где же Сказка? Где таинственная прелесть этой самой Зари? Куда она скрылась сейчас? И как с ней скучно в сущности… Не о чем говорить. Или она молчит, или говорит о пустяках, упрекает ее, Нику.

И непосредственная, как всегда и всюду со всеми, Ника говорит, режет правду-матку, как сказал бы про нее ее брат Вова:

– Знаете что, Заря: не находите ли вы, что все это пресловутое обожание – один смех и пустота. Вся эта беготня друг за другом, свидания на лестницах, это – чушь и ерунда. Вот недавно вы, например, выцарапали мое имя у себя на руке. Но ведь это же смешно и ненормально. Можно любить друг друг, но зачем причинять себе боль. Зоя Львовна смеялась как-то над этими вензелями…

– Ну, она над всеми смеется.

– Неправда, Заря. Она – само великодушие и честность, ваша Калинина. И такая на редкость здоровая натура! Нельзя не ценить ее.

– Ну и обожайте ее, если она вам нравится, – сердито и дерзко срывается у княжны.

– Я никого не буду обожать, Заря. Я нахожу, что это дико и смешно. Я очень дорожу вами, но прежнее отношение наше друг к другу должно прекратиться. Это такая глупость, повторяю – вся наша беготня младших за старшими.

– Но вы этого не находили раньше – иронизирует княжна.

– Потому что я раньше была иная. А сегодня точно прозрела.

– Неправда! – кричит Ратмирова и топает ногой. – Вы просто заважничали – весь институт носится с вами… До нас ли вам теперь?

И, говоря это, она презрительно кривит губы и вскидывает на Нику злые глаза и кричит ей в упор, заметно бледнея всем своим изменившимся от гнева лицом:

– И потом, ваша противная Тайна, как вы ее там называете, Таита, что ли отняла вас от меня совсем?

– Что? Откуда вы знаете? Заря! Заря!

Ноги Ники подкашиваются, и она, помимо собственной воли, опускается на подоконник.

«Как? Их Тайна перестала быть тайной?.. Заря узнала о ней все, а заодно с ней, может быть, и весь ее класс.»

– Откуда? Каким образом вы узнали? – срывается у Ники Баян безнадежным, полным отчаяния, звуком.

Княжна Ратмирова смотрит теперь насмешливо на свою собеседницу, точно забавляясь ее смущением. Потом она скрещивает руки на груди и злорадно говорит:

– Да, я знаю все. Знаю, что вы, первые, прячете какую-то девочку в сторожке Ефима. Знаю, что каждую свободную минуту бегаете ее навещать. Знаю, наконец, что носятся ей обеды ежедневно. И еще больше того знаю: сегодняшний вечер ваш был устроен в ее пользу, и она сама на нем присутствовала под видом вашей маленькой родственницы, и вы все старались называть ее загадочным именем «Т-а и-та», что означает «Тайна института».

– Боже мой, откуда вы, Заря, это знаете? Откуда? – отчаянии лепечет Ника. – Ведь никто вам этого не говорил.

– Конечно, но вы забываете, что я очень люблю вас Ника, что я очень привязалась к вам и, увидев, что вы всячески стали избегать моей дружбы, я стала следить за вами, выследила и узнала все.

– Какая низость!.. И это сделали вы, которую я так уважала и ценила всегда!

– И которую вы променяли на эту глупую белобрысую девчонку… О, Ника, я ненавижу ее всей душой за то, что она так бессовестно отняла вас у меня.

Тут Заря не выдерживает и рыдает неудержимо.

Нике Баян немного жаль сейчас эту девушку, всегда такую сдержанную и молчаливую до сих пор. Но ей еще страшнее за участь Тайны, Ефима, Стеши. Что, если княжна Заря, рассерженная на нее, Нику, кому-нибудь расскажет о существовании Глаши? Ведь тогда все они пропали, пропали совсем…

– Заря… Послушайте… Да не плачьте же, не плачьте, ради Бога… Вы будете молчать? Не правда ли. Никто не узнает от вас об этой маленькой девочке? Ведь не узнают, Заря?

– За кого… вы меня… принимаете… В роду Ратмировых не было никогда предателей, – нашла в себе силы вымолвить сквозь слезы княжна. – Но вы, ведь, не лишите меня вашего общества Ника, – добавляет она робко чрез минуту.

– Ах, Заря, только не на прежних условиях! – срывается непосредственно у Ники.

– Нет, именно на прежних! Непременно прежних! Я хочу, чтобы все институтки знали, что красавица, умница и талант Ника Баян отвечает мне на мое обожание.

– Нет, этого не будет… Я же говорю вам, что все это дико и глупо, Заря, – бросает Ника, возмущенная упрямством княжны.

– Так!.. Ну, тогда не пеняйте на меня. Я ни за что не ручаюсь, если меня разозлят окончательно.

– Какая гнусность!.. – вырывается у Ники, и с жестом негодования она отходит от княжны.

– Никочка! Никочка! Я пошутила. Погодите. Постойте, Никочка… – слышится ей отчаянный шепот Ратмировой.

Но Ника молчит и быстрыми шагами уходит в даль коридора. Ей не о чем больше говорить с княжной. Вся душа ее протестует и дрожит негодованием от ее угрозы. И образ молчаливой, красивой и таинственной Сказки сменяется новым, злым и так недостойно угрожавшим ей только что новым образом.

«Нет, никогда уже после таких слов не вернусь я к тебе, Заря, – мысленно проносится в голове Ники. – Кончена дружба наша, и моя прекрасная таинственная Сказка раз и навсегда исчезла для меня».