Кто в тереме?

– Да у него же дом свой!

– Квартирантов пустил.

– А-а-а! Значит, не бедствует. То-то он и к нам перестал заглядывать.

– Забурел!

– Да он в любом случае не бедовал так сильно, как мы.

– Почему?

– Витек своим делом подрабатывал. Ремонтировал обувку. Соседям там, знакомым. Не классный сапожник, но копейку имел на этом, без куска хлеба не сидел ни при каких раскладах.

Бурлаков, не будь он замначальника угрозыска, умел подбирать интонации в лад к собеседникам. Дальнейшая беседа с «биржевиками» пошла во вполне мирном ключе.

Разговор плавно перетекал с одной подробности из жизни биржевой «богемы» на другую. Это напомнило капитану ток-шоу в телевизоре. Иногда он, щелкая кнопками на пульте, натыкался на обожаемые Леной передачи с очередной скандальной историей.

– Не переключай! – кричала жена. – Дай посмотреть, как люди живут!

Он не уставал поражаться, как людям не омерзительно вытаскивать из шкафов свои скелеты и демонстрировать их широкой публике, трясти грязным бельем. Он слышал про постановочные шоу, но не от балды же берутся все эти истории?

И его всегда умиляла способность студии резко менять мнение. Вот профессиональная судия из народа начинает обличать сегодняшнего героя (как правило, это толстуха с химзавивкой, в кофте с люрексовыми цветами, мать семейства, пришедшая на передачу подработать детишкам на молочишко. Обличает по принципу – распни его; преобладает сослагательное наклонение: да я бы! Да если бы мне довелось! Предполагается, что в похожей ситуации ей бывать не приходилось, но вот если бы довелось, она, однозначно, вела бы себя по-другому. Более героически).

Студия дружно распинает и побивает бедолагу камнями, в переносном смысле, конечно. Хотя, если бы в студии находились камни, не факт, что не побили бы и в смысле буквальном.

Но вот раздается голос с противоположной точкой зрения, он аргументирует более убедительно. И даже осмеливается посочувствовать герою. И на того, уже заклейменного и скукожившегося, обрушивается лавина всенародной любви. Адвокаты и депутаты обещают немедленную бесплатную помощь, и девушки несут букеты, и он или она распрямляются-распрямляются – и уже горделиво посматривают на распаренную толстуху-заводилу, у которой ничего не вышло. Та уже жалеет о своем неуместном выступлении, а ее недавние подпевалы делают индифферентные лица и потихоньку отодвигаются подальше.

– Спасибо, мужики!

– Что, пойдешь? А на посошок?

– Нет, это вам. Там и так мало.

– Так ты это, слушай. А чего Витек натворил-то?

– Да вроде ничего. Запропал куда-то. Соседи волнуются.

– Соседи!!! – бригада дружно заржала. – Да кому он, кроме нас да вас, на… нужен? Не пыли, капитан.

– Да честное слово!

– Ну, ладно. Думай, что мы поверили. Всякие чудеса в жизни случаются.

* * *

Когда Бурлаков опрашивал бригаду строителей, возводящих больничный корпус, что-то его зацепило. Какая-то мысль засела в голове. Вернее, был момент узнавания.

Вроде бы, приходилось ему встречаться с одним из рабочих, и было это не в такой уж седой древности. Но просмотрел личные дела в кадрах – ни одной знакомой фамилии. «Похож, наверное, на кого-то», – подумал полицейский, просматривая тощенькую папочку.

Юдин Леонид Алексеевич, плотник, год рождения 1989, образование – строительный лицей. Нет, не привлекался. Фотография не слишком удачная, нечеткая, но черты лица вполне разглядеть можно. Обычное лицо, ничего особенного, но не без приятности. Наверняка нравится девушкам.

Вроде бы не было причин, но все же капитан сделал в уме себе заметочку – взять да и спросить напрямую у парня, не приходилось ли им встречаться, и в каких конкретно обстоятельствах. И посмотреть на его реакцию.

Работяги божились, что ни сном, ни духом не ведают, почему одна из входных дверей в строящийся корпус была не заперта. После окончания смены, в бендежке оставался сторож, запирался изнутри.

Так же дружно они божились, что остальные три входных двери запирал мастер собственноручно. При этом как рабочие, так и мастер, скромно помалкивали о том факте, что были и еще ключи – дубликаты ко всем четырем дверям. Сделаны они был на тот случай, если мастер задерживался, и чтоб работяги не валяли дурака, забивая козла или балуясь с телефонами в бендежке, а самостоятельно приступали к выполнению своих обязанностей.

Рабочие приходили к девяти, сторож частенько уходил в восемь, их не дожидаясь, хотя и должен был передать объект. А ключи, по общей договоренности, обычно лежали под одним из крылечек. Не секретный ведь объект, кому могло что-то понадобиться в пустом недостроенном здании!

Охранник на проходной просто не обращал внимания на снующих туда-сюда посетителей и персонал. Официально приемные часы были с шестнадцати до восемнадцати, но родственники шли навестить своих больных и позже, ведь почти все сами работали до шести. Калитку охранник закрывал не раньше 20.00.

Конечно, на лестнице должны были остаться следы сапог – не птицей же вспорхнула девушка на пятый этаж. Но, как на грех, тот рабочий день не задался – не подвезли стройматериалы для плотников, а каменщиков сняли на другой объект. Оставшихся мастер заставил заниматься уборкой помещений, то бишь подметать строительный мусор.

Как обычно, он мотивировал это тем, что надо же будет ему что-то писать в нарядах, если они хотят получить зарплату. Нормы вынужденных простоев в СНиПах не указываются, а у него и так голова пухнет каждый месяц, когда приходится закрывать наряды. К тому же должно было приехать высокое начальство из Минздрава, на предмет контроля, – что ж им, ботинки пачкать в цементной пыли да стружке?!

И вот практически весь день бригада, надев респираторы, поднимала строительную пыль в комнатах и на лестницах.

Следы, конечно, должны были остаться в любом случае – на улице сыро, грязь. Даже если они высохли. Но их не было. Их счистили, смели или даже подтерли. Не сама же Оля.

Зоя Васильевна

У Зои Васильевны случилась беда. Выражаясь языком Люсиной приятельницы и коллеги Дуни Горошихи, у нее крякнулся тонометр. А как без него? Утречком померил давление, и уже знаешь – кофейку хлебнуть, корвалолчиком можно обойтись или кардиоминчиком, или уже и очередь внеочередной таблетки пришла. Тогда какой – понижающей или повышающей давление, у Зои Васильевны оно скачет.

Несколько лет назад тонометр подарил ей сын, привез из Японии, он тогда ходил в загранку на теплоходе. С тех пор Зоя, глядя на аппараты подруг – пародии корейско-китайского производства, ощущала легкое чувство превосходства. Хотя, как человек тактичный, старалась его не демонстрировать. И Господь наказал ее за гордыню.

С техникой женщина вообще никогда не бывала в дружеских отношениях, техника ее не любила, и она просыпалась по утрам в тревожном ожидании: что сегодня у нее сломается? Обращаясь с утренней молитвой к Богу, отношения с которым у нее были весьма непростыми, Зоя Васильевна просила не о ниспослании ей здоровья и благополучия, а о том, чтобы была благополучна ее бытовая техника. Не сломался водопровод, не подвела бы самодельная канализация.

Бог, видимо, не мог простить Зое Васильевне жизни, прожитой в неверии, хоть и с соблюдением общечеловеческих законов, норм морали и нравственности. Он не хотел принимать во внимание того факта, что Зоино поколение воспитывалось исключительно в духе атеизма. Многие из ее поколения под старость резко озаботились спасением души, прониклись верой, причем искренне, и стали активно посещать церковь.

Зоя Васильевна пошла своим путем. Как истовый книгочей, она начала свой путь в поисках истины с художественной литературы, от исторических романов перешла к популярной литературе религиозной тематики, для объективности – и антирелигиозной, затем – к учебникам по религиоведению и словарям, и опять – к литературе художественной. Ее поиски истины, в итоге, выразились в формуле «что-то есть».

Она, то есть, признала факт, о котором ей талдычили подруги в самом начале ее богоискательства. Люся называла это «что-то» – «Космос» или «Мироздание», поскольку добрую четверть своей жизни посвятила работе в планетарии. Мила говорила «Судьба» и «Высшие Силы», поскольку была дамой суеверной. Если ей рассказывали что-то о человеке незнакомом, первый вопрос Милы звучал: «А кто он по гороскопу?»

Про всех своих знакомых она была в курсе, кто есть кто, и по какой причине с ним (ней) произошло то-то и то-то. И только потом, исходя из получаемых сведений, трактовала события жизни людей, о которых рассказывали.

Зоя же однажды решила для себя: пусть это будет Бог. То есть, уверовала. Тем более, что на протяжении всей жизни ощущала чье-то присутствие в своей судьбе. Ее кто-то незримо хранил, и благодаря этому из многих затруднительных и щекотливых ситуаций она выходила с честью.

В этой связи она припомнила «Двадцать седьмую теорему этики» братьев Стругацких, и привязала научно-фантастический роман к своей религиозной системе как еще один аргумент. Но, видимо, Господу ее умствование было не по душе: вера должна идти от сердца, а не от ума.

Как-то не возникало у них с Зоей Васильевной взаимопонимания, духовной близости, и она винила себя, комплексовала, называла себя полуверком и стеснялась обращаться с просьбами. Как-то выкручивалась своими силами. Просьбы ее, по большей части, касались бытовой техники.

Соседка Зои Васильевны – Калерия Герасимовна, когда складывались в жизни тяжелые обстоятельства, ну хоть волком вой, говаривала:

– Вот пойду и прыгну с крыши!

На это муж ей отвечал:

– Раз есть желание – прыгай!