Заложники Кремля

В.: Помнишь, когда твой отец был безнадежно болен, а ты ходил пьяный по коридору. Я тебе говорил: брось пить, брось всякие нехорошие мысли. А потом ты стал пить еще больше. Как было горько видеть, когда Сталин не раз сожалел, что ты не умеешь себя вести. Сейчас вопрос так стоит: или тебя надо лечить, если ты не в состоянии сам начать новую жизнь, или ты соберешь свои моральные силы, возьмешь себя в руки и будешь вести себя как следует.

С.: Я Вас понимаю, Климент Ефремович. Вы во всем правы. Полностью с Вами согласен, мне надо исправляться, но для этого надо работать.

В.: Это не проблема. Но надо понимать, что ты находишься до некоторой степени на особом положении. Я бы на твоем месте изменил фамилию. Прямо тебе скажу. К тебе всякая сволочь лезет. Недавно ты отдыхал с дочерью в Кисловодске, и как ты там себя вел? Безобразно. Об этом нам все известно, и мы не имеем права об этом не знать.

С.: Я понимаю.

В.: К тебе потянулась всякая дрянь. Ты мог занять себя чем-нибудь полезным, читал бы хоть книги, писал что-нибудь. А ты вместо отдыха устраиваешь встречи со всякими сомнительными людьми, подхалимы тебя восхваляют. Имей в виду, эта братва тебя толкнет в какую-нибудь яму. Почему эти люди не помогут тебе встать на правильную дорогу? Вот у нас есть письмо, написанное на имя Н. С. Хрущева. Он сказал: будет у тебя Василий – прочитай ему.

(Ворошилов зачитывает письмо полковника запаса Тимофеева на имя Н. С. Хрущева о поведении В. И. Сталина в кисловодском санатории Министерства обороны. Во время чтения, там, где в письме говорится, что В. И. Сталин пьянствует и устраивает у себя в люксе оргии, В.И. говорит: Тимофеев сволочь, подлец он. Такие люди и хорошее могут изобразить плохим).

В.: Я не согласен, что Тимофеев сволочь. Он член партии с 1914 года. Ему жаль тебя, и он хочет помочь. Понятно, тебе это не нравится, а он говорит, что было. Ты продолжаешь пить. От тебя и сейчас пахнет водкой. Я в своей жизни насмотрелся на алкоголиков и знаю, что это такое. Если ты подвержен этому пороку, ты лишен объективности. Поэтому ты должен понять, что Тимофееву жаль тебя.

С.: Он писатель, книги пишет.

В.: Значит, он тебя лучше видит, чем другие.

С.: Он дал мне свою рукопись на рецензию, я прочитал и сказал, что книга дерьмо.

В.: Ты и обозлен на него. Ты должен перестроить свою жизнь. Надо взять себя в руки и категорически прекратить пить. Работу тебе дадут, но ты должен подготовить себя к этой работе, какая бы она ни была. Если Ты этого не сделаешь, то тебя может постигнуть прежняя участь. У нас государство, а не лавочка, и нельзя терпеть, когда вокруг тебя околачивается всякая сволочь. Об этом к нам кроме письма Тимофеева поступают и другие сообщения.

С.: Прошу зачитать.

(Ворошилов читает донесение заместителя начальника Главного военно-медицинского управления по политической части (вдумайся в название Управления, читатель: военно-медицинское по политической части! – Авт.) генерала Лайока. Сталин возмущается).

В.: Напрасно ты возмущаешься. Люди не могут молчать, когда ты ведешь себя безобразно. Они отвечают за порядок в санатории, а значит, и за твое поведение и, если хочешь, за твою жизнь.

С.: Да, я выпивал, но до утра не пропадал, ездил в Минеральные Воды и вернулся в этот же день около полуночи. Я Вас понимаю, Климент Ефремович. Знаю Ваше доброе ко мне отношение. После смерти отца считаю Вас вторым своим отцом.

В.: Но ты своего отца не слушался. Сколько раз он нам жаловался, когда ты еще учился в школе!

С.: Людям, которые пишут эти бумажки, делать, видимо, нечего. Пусть правду пишут, а здесь сплошная ложь.

В.: А что здесь неправда? В тюрьму ты был посажен не так просто, а по делам. Теперь выпущен – надо ценить это. Вести себя, как следует. Если наберешься сил, энергии, то можешь исправиться. Ты не согласен, вижу?

С.: Нет, почему же? Но такие слова, конечно, не радуют.

В.: Дочь Надя, находившаяся с тобой в санатории, – от какой жены?

С.: От Галины – первой жены.

В.: Как же тебе не стыдно в присутствии 16-летней дочери устраивать пьянки? Ты можешь махать руками и возмущаться, но, прочитав эти письма, мы все, члены Президиума, им поверили.

С.: Это и плохо.

В.: Ты должен об этом хорошо подумать. Имей в виду, в компании с тобой могут быть и провокаторы, и люди, подосланные нашими врагами. Сестра твоя ведет себя правильно, хорошо, к ней никто не придерется. Она считает тебя неплохим человеком. Она прямо говорит – во всем виновата проклятая водка. Повторяю, ты неправильно себя ведешь, за тебя душа болит. Наберись сил и возьми себя в руки. Ты должен твердо заверить, что больше такие безобразия не повторятся. Ты даешь мне слово?

С.: Что говорить. Надо делать. Я докажу делом.

В.: Работа будет в зависимости от того, как поведешь себя вести дальше. Если по-прежнему, то это не может быть терпимым. Если ты не заверишь нас, что будешь вести себя хорошо, то работы не дадим.

С.: Хочу просить Вас помочь мне встретиться с Никитой Сергеевичем.

В.: Я обещаю помочь, но Никита Сергеевич сейчас в отъезде.

С.: Куда он уехал?

В.: На юг.

С.: Я мог бы поехать к нему?

В.: Не следует этого делать. Он недели через три вернется.

С.: Сегодня я был у Малиновского (министр обороны. – Авт.), просил у него работу, но он сказал, что без Никиты Сергеевича решить этого вопроса не может. Вы разрешите мне, Климент Ефремович, к Вам изредка приезжать?

В.: Не возражаю, если будешь приезжать трезвый.

С.: Если приеду трезвый – пустите, пьяный – выгоните. Я сейчас одинок, не с кем посоветоваться.

В.: Какую ты хочешь работу?

С.: Любую. Тяжело сидеть без дела. Выпрашивать неудобно – какую дадут.

В.: Если министр обороны не может, придется подождать. Еще раз говорю тебе – немедленно брось водку.

С.: Не такой уж я отпетый пьяница, больше создали славу. Пойду работать, и все встанет на свое место, исправлюсь.

В.: И надо, у тебя есть сила воли, исправляйся. А из твоих слов выходит: пока не работаешь, можно выпивать. Возьми себя в руки.

С.: Будет сделано, Климент Ефремович.

В.: Как живет сестра? Ты с ней встречаешься?

С.: Не знаю, я у нее не бываю.

В.: Почему? Она любит тебя.

С. (с раздражением): Дочь, которая отказалась от отца, мне не сестра. Я никогда не отказывался и не откажусь от отца. Ничего общего у меня с ней не будет.

В.: Это неправильно. Она не отказывается от всего хорошего, что сделал отец. Но в последние годы у твоего отца были большие странности, его окружали сволочи вроде Берия. Было же так, когда он спрашивал меня, как мои дела с англичанами. Называл же он меня английским шпионом. Тысячи других невинных людей были расстреляны.

С.: Какая низость!

В.: Это все мерзости Берия, ему поддакивали Маленков и Каганович. Я лишь потому уцелел, что он знал меня по фронту со времени гражданской войны. Мы жили в Царицыне рядом – он с твоей матерью, тогда невестой, я с Екатериной Давидовной и Петей. Он знал меня по делам. Когда на меня наговаривали мерзость, он гнал ее от себя, зная, что я не способен на это. Но меня могли и убить, как убили многих. Эта сволочь, окружавшая Сталина, определяла многое.

Никто не отказывается от хорошего, что сделал твой отец. Но было много и нехорошего. У меня при И. В. Сталине не раз дело доходило с Берия и Молотовым чуть ли не до драки. И ты не прав, когда говоришь, что Светлана отказывается от отца. Он любил ее. Но ты не можешь сказать, что отец был во всем прав. Не будем об этом говорить. Светлана очень хороший человек.

С.: Дай ей Бог здоровья, желаю ей добра.