В сумерках. Книга вторая

«Единичка» – так называли скорый «Владивосток – Москва» – задерживалась. Дважды объявили прибытие, а ее нет и нет. Все трое молча курили, дожидаясь окончания неизбежного ритуала прощания у вагона. Слова, сказанные заранее, не требовали повторения. Могли и не приходить на вокзал, сам бы уехал. Тамара с облегчением заметила, что на перрон подтянулись продавцы мороженого, – значит, сейчас точно прибудет.

Михаил Филиппович купил в турагентстве автобусный тур по европейским столицам и билет на проходящий поезд до Москвы, чтобы там присоединиться к группе, под руководством гида добраться до Бреста, пересечь границу Польши, проехать через Берлин, Дрезден, Париж.

– Десять дней, за которые я потрясу мир! – комментировал Михаил Филиппович свое решение отправиться в вояж.

Накануне отбытия признался: возвращаться тем же автобусом он не станет. Сойдет где-нибудь на обратном пути и задержится на месяц или на год – как пойдет дело.

– У меня там в каждой столице и в окрестностях подельники, кореша. Диссиденты! Погуляю, пока не повяжут. Мне еще и на родину на историческую надо, в Мерзебург. Я ж там родился, а ничё не помню. Интересно посмотреть.

– Вышлют же! – волновалась Розалия.

– Сам уеду, когда наскучит.

– Визу не дадут тебе больше никогда.

– Дак я больше не соберусь туда. Сейчас-то со скрипом пустили: подтвердите, говорят, вашу платежеспособность и налоговую чистоту! Ха. Подтвердил. Справку о реабилитации приложил.

Воспользоваться официальным приглашением Михаил Филиппович не хотел. Ему предлагали оформить приглашение, особенно настойчиво звал один товарищ по совместному пребыванию в «Темь-6». Отказался. Ответственность принимающей стороны тяготила бы Крайнова. Приедешь к одному в Германию, а другой во Франции живет, третий в Бельгии – к ним тоже охота, а приглашение на этого выписано, который в Германии, и он обязан за гостя отвечать, сопровождать, следить, как бы чего не пошло криво. Крайнов сейчас, в свои пятьдесят шесть, по-особенному понимал и ценил свободу, причем именно в собственной трактовке этой неоднозначной для философов категории. Свобода – когда сам за себя. Предусмотрительность и законопослушание третьих лиц не должны ограничивать его волеизъявление. Точка.

Запасся разговорниками. Немецкий язык Крайнов учил в школе, английского нахватался у сына. Не того сына, взрослого и чужого, непростившего, а сына, рожденного в новом браке уже после отсидки. Всё, связанное с супружескими отношениями, он держал вне комментариев, оставаясь и в обязательствах, и как бы на воле. Мог спонтанно не ночевать дома, мог внезапно уйти на сплав с компанией друзей, закрыв мастерскую и не сообщив клиентам, когда вернется. Мог сорваться и поехать в Киев, в Москву. Жену никогда ни с кем не обсуждал и не знакомил. Она оставалась за кадром его публичной жизни, работы, загулов и увлечений. Виделась со стороны как бы святой. Не дурой же! Розалия порой говорила: «Не дура же она!». Оставалось соглашаться.

Свела эту троицу мастерская. Новую машину – папину «восьмерку» пора было менять – Тамара решила оттюнинговать и воспользовалась рекомендацией прежней коллеги, Людмилы Ивановны, одноклассницы Крайнова. Тот оказывал весь спектр незаменимых услуг, а если чего-то не делал сам, направлял к надежному специалисту в соседний гараж, а то и на три-четыре гаража дальше. Однажды Тамара завернула в мастерскую к Крайнову вместе с Розалией. Та его околдовала, даже с места не вставая. С тех пор они дружили втроем. В редакции поговаривали, будто подруга отбила у Тамары поклонника, хотя на самом деле треугольник сложился вовсе не такой тривиальный. Михаила и Розалию связывали очень близкие отношения, но вся конструкция держалась на дружбе этих двоих с Тамарой. И вот один из троицы пошел в отрыв.

– Денег должно хватить на год, ориентировочно, – рассуждал Михаил. – Может, удастся там подработать на месте, может, вышлют в Россию, может, вообще там посадят.

О посадке «там» он упомянул весело, с какой-то вроде надеждой. Тамара требовала объяснений. Розалия приняла новость на удивление спокойно. Она понимала, с кем имеет дело. Не подала виду, злится или сожалеет. Уже на подножке вагона подруги вручили Михаилу кошелечек с «неразменным долларом». Символический подарок – оберег, с пожеланием привезти его назад, не обсохнуть в странствиях до последнего.

– Мог бы с собой позвать, – сказала Розалия мрачно поздним вечером, когда, проводив Крайнова, они сидели на кухне у Тамары.

– И ты поехала бы?

– Нет.

Розалия заснула быстро, только подушки головой коснулась, будто провалилась в небытиё. Тамара этого не заметила и долго еще мечтала вслух, как заработают они с Розалией денег – нынче выборы в Законодательное собрание, хорошо заработать можно, если не зевать, – и поедут в Турцию, на море отдыхать. В Европу сложно визу оформлять, а в Египте жарко. Надо начинать с Турции. Возьмут дочек. Дочь Розалии Яна совсем взрослая, на будущий год школу оканчивает, а ни разу еще моря не видела. Вероника тоже не видела моря. Родители возили Тамару на море в ее советском детстве раз пять, а Вероникино детство пришлось на девяностые, когда на окраинах империи шла война, да и денег не хватало, да без отца. Девчонка все детство на даче проб?гала. Так вот, заработают они денег, поедут на турецкое море, только сначала Тамаре надо с кредитом расплатиться… Тут Розалия, ночевавшая на кушетке, храпнула. Тамаре хватило ума не спрашивать, спит ли подруга. Она еще помечтала молча, и сама уснула.

Приснилась «заграница», вся на островах. Между островами реки. Реки текут в море. В море Таня Иванова. Плыви, говорит сюда, манит, манит Тамару. Сама на балконе стоит в городе Будапеште. Почему в Будапеште, если живет в Праге? А Таня рассердилась будто и показывает на автобус. Тамара смотрит, а по Будапешту автобусы «Икарусы» идут один за другим. Поняла: значит, Таня в Будапешт на автобусе приехала. Прямо из Теми, туда автобус ходит. Какой маршрут, спрашивает, а та говорит: любой. Все автобусы в Теми венгерские, садись и поезжай.

Проснулась растревоженная. Не зря Таня уехала. Да и вообще все вокруг на чемоданах: кого ни спросишь – либо дети уехали, либо сестра замуж вышла, либо языки учат, страну себе присматривают для ПМЖ. А то и вовсе: был человек, а хватишься – нету. Уехал, говорят. Уехал по-тихому. Самые отчаянные рвутся в США. Умные – в Канаду. Кто попроще – в бывшие соцстраны. Богатые никуда не едут, виллы покупают в Испании.

– Хочешь в Испанию? – спросила утром Розалию. Та кофе пила, поперхнулась.

– Хочу! – и смотрит выжидающе, что дальше.

– А я нет. У меня к Испании предубеждение. Гражданская война, Герника, Франко, пылающий Мадрид. Как там на пляж пойдешь? Всё кровью полито.

– Ну и воображение у тебя! Наш генеральный сейчас там. Нормально. Над всей Испанией безоблачное небо. И никаких повстанцев. Колбасу доем?

– Пополам дели!

Отъезд Тани на ПМЖ в Чехию не сильно повлиял на содержание жизни Тамары Меркушевой. Они в последнее время отдалились. Настораживало одно: Таня всегда знала, что нужно делать, и всегда поступала правильно. Даже выходя замуж за сутулого первого мужа, она правильно поступила: он стал для нее стартовой площадкой. Почему Таня решила уехать сейчас, когда все налаживается, казалось необъяснимым и тревожило. Уехал и водитель Ваня, наконец смирившийся с тем, что он Семен Давидович. Он-то в Израиль со всей семьей, с ним понятно, а Таня, не отмеченная никакой национальностью, кроме русской? Тоже понеслась, подхваченная вихрем переселения народов.

Тамара, кажется, последняя осталась без родственников за рубежом. Как они там устраиваются, совершенно непонятно. И главное, зачем? Тамаре так интересно работалось и жилось в Теми! Она только в Турцию хотела съездить, потому что море, еду готовить не надо, и режим соблюдать необязательно, не то что в советских санаториях: опоздал в столовую – сиди голодный.

Завтракали медленно, а собирались на работу быстро, из подъезда на улицу чуть не бегом, опаздывали уже.

Горожане подобны дикому зверью. Натаптывают тропы, минуя перекрестки и широкие улицы, насыщенные транспортом. Тамара к своей автопарковке подругу вела напрямик – в соседний двор и там налево через арку на зады супермаркета мимо балкона Рыжей Раи. Тут все ходили. Натоптано было через лужайку от асфальта до асфальта, как в саванне на водопойной тропе. Рая как раз проснулась и вышла подышать. Все, кто тут ходит, привыкли, а Розалия от неожиданности зажмурилась и остановилась. Тамара ее потянула за руку:

– Давай, давай, не тормози, не такое видали.

Они уже садились в машину, когда Розалия нашлась, что возразить:

– Не такое видали, а такое редко где показывают.

Раиса Петровна, хоть родилась, выросла и созрела вдали от города, всегда мечтала иметь балкон. Один залетный шабашник пообещал пристроить балкон к чердаку ее родительского дома. Шабашники ремонтировали коровник. Этот попросился к Рае на квартиру пожить. Он добился полного расположения селянки, а с балконом дело застопорилось, и вообще ничего не вышло. Успел только крышу разобрать. Перекинули бригаду на другой объект. Крышу Раисе местные мужики помогли залатать, от шабашника с той поры ни слуху ни духу. Она и не ждала его, только мальчика родила. «Дала авансом за балкон, и вот те на!» – говорили в деревне. Она не сильно обижалась. На кого обижаться, если так и было. Со временем судачить про балкон перестали. Но балкон – ну очень хотелось.

Раиса ведь до того еще, девушкой, ездила в город, на завод устраивалась, на конвейер, только жилья с балконом ей не дали. Дали койку в общежитии с перспективой получить к пенсии комнату в соседнем блоке. Балконов там не наблюдалось. Тогда какой смысл? Вернулась домой. Тут и надул ее шабашник.

Она, когда уже сына растила, в церковь поехала в Кашкино, где малахольный мужичок восстанавливал колокольню. Думала помолиться. А оказалось, еще рано: не готова церковь, не освящена. Мужичок Раю приметил, пригласил еще приезжать и каждый раз рисовал с нее портреты, на Раису не похожие, а похожие больше на иконы. Раисино что-то в них угадывалось, только если рядом поставить. Она спросила денег, знала, что моделям художники платят. Денег малахольный ей не заплатил, напел с три короба про «сбычу мечт». Обещал, как только на колокольне заиграет колокол, исполнится самое заветное Раисино желание. Велел загадать одно и хранить втайне. Перебрав все желания, Раиса загадала балкон. Художник увидел, как засияло лицо его модели, закричал:

– Вот! Держи, милая, это состояние!

Метнулся за новой картонкой, а Раиса лицо не удержала, но это не беда, художник запомнил, нарисовал картину «Мадонна в ожидании малинова звона».

Денег не заплатил, но и не обманул. Год прошел, как повесили на его колокольню колокол, и ровно день в день в городе померла Раисина тетка. В наследство от нее осталась квартира. Маленькая, на первом этаже. Оба окна выходили во двор, под окном топорщилась сорняками лужайка. Тут Раиса и отгородила себе местечко. Наняла бригаду, они ей стенку под окном проломили, поставили пластиковую дверь, заодно и оба окна поменяли на пластик. Перилами обнесли площадку ровно под балконом второго этажа, залили бетонный пол. Реконструкция стоила дорого, съела все сбережения. Соседи спохватились: мол, несущая стена, разве можно, а – поздно. Вот он, Раисин балкончик. С тех пор каждое погожее утро выходила на воздух она простоволосая, в мятой ночной рубахе из ситца, опухшая ото сна. Стояла на огороженной лужайке, оперевшись на перила собственного «балкона», и равнодушно глядела на людей, спешивших мимо. Порой почесывалась, широко открывая в зевке рот, и потягивалась, показывая рыхлые волосатые подмышки. Розалию как раз подмышки-то и заворожили.

– Откуда взялось это чудо-юдо?

– Как сюда она попала, не знаю, – сказала Тамара. – Когда мы с Ивановой и Чемодановым впервые снимали в музее, она там поварихой работала. Сколько уж лет прошло. Меня не помнит. Зимой иногда неглиже выходит на солнышко. Здорова она, просто размыто представление о границах. Небольшой вывих ума, неопасный.

– Неопасный?! – возразила потрясенная подруга. – Мужчины мимо ходят, все уже импотентами стали, наверное.

– Может, наоборот, возбуждаются.

– Что-то многовато вокруг тебя народу вьется с умственными девиациями.

– Это ты про Мишу? – Тамару слегка напрягало, что подруга еще ни разу не вспомнила отбывшего вчера Крайнова.

– Про Вадика.

Глава пятая

Песня про коня

Павлу Меркушеву исполнилось шестьдесят пять, день рождения отмечали на даче. Поскольку до солнцестояния оставалось еще не меньше недели, наплыва последователей Заратустры, которые по-прежнему осаждали сакральную территорию, не ожидалось. Погода стояла чудесная, на легендарном мысу, где Талва вливалась в Таму, дул сильный ветер. Вероника с дедушкой накануне закончили клеить флотилию воздушных змеев. Планировался грандиозный перформанс. Павел в детстве змеев сам мастерил, а теперь восстанавливал навык по памяти и по чертежам из подшивки журналов «Наука и жизнь». Накануне Тамара и Розалия привезли из города по его заказу разноцветные лебединые боа. С утра Павел их растрепал и приклеивал перья на крылья флагмана. Дочка Розалии Яна, гостившая у Меркушевых, помогала Катерине – тете Кате, как она ее называла, – завивать булочки из дрожжевого теста с маком.

Начали съезжаться остальные гости. Собралась старинная компания, еще из семидесятых. Алексей, которого теперь, по причине утраты лихости, совсем редко называли Лёхой, подвез из города медсестру Люду и с ней кузину Лизу, так и не вышедшую замуж. Супруга Алексея уверяла всех женщин, будто они совсем не изменились, не уточняя, с какого времени. Луковая рёва Нина с мужем имели свой транспорт, а не поехали, здоровье подвело. Бывший коллега Павла Василий Сиринов, которого Тамара, благодаря детским воспоминаниям, называла экстремистом, приехал с женой и внуком двенадцати лет. Все дети сразу побежали на стрелку и до ужина гоняли змеев, подкрепляясь теми самыми завитыми булочками. К вечеру подтянулись приглашенные с ближних дач. Банкет накрыли на террасе. За стол не садились, ждали очень давнюю подругу Катерины. Тамара скептически отнеслась к желанию мамы пригласить Наташу Лебедеву. Павел придерживался того же мнения, что и дочь. Лебедева смолоду ему не нравилась. Надеялся, откажется от приглашения.

– Чужого поля ягода! Что ей наши грядки да парники?