Отец

Собрав бельё, женщины отправлялись в городскую баню на Верхний. Шли пешком, автобусы ходили редко. Вся дорога занимала минут сорок. Может быть, поэтому поход в баню сравнивался с визитом в кинотеатр или Дворец культуры на вечер какой-нибудь заезжей знаменитости. Для неизбалованных провинциалов любая вылазка из дома считалась событием.

Двухэтажное жёлтое здание бани казалось мало привлекательным как снаружи, так и изнутри. В вестибюле всегда пахло жаренными пирожками и пивом – неподалёку находился столь любимый мужчинами буфет. Некоторые приходили не столько помыться, сколько выпить свежего напитка с таранкой или воблой холодного копчения. Пена из пивных кружек лилась через край. Огромные грязные бочки с ржавыми обручами, тучная продавщица с несвежим белым фартуком вызывали крайне неприятное чувство.

В «женский» день всегда было многолюдно. Многие приходили с детьми, даже с маленькими мальчиками. Люда всегда смущалась. Она стыдливо опускала глаза и старалась прикрыться. Но взрослые на обращали на это внимания. Грохот от цинковых тазов, которые женщины торопились разобрать в предбаннике и наполнить их горячей водой, пугал. Скользкий пол от мыльного раствора, мокрые листья от дубовых и берёзовых веников делали передвижение в «помывочной» небезопасным. Резиновых тапочек тогда и в помине не было. Большие скамьи из камня, на которых сидели любители бани, казались ей лобным местом, где вот-вот состоится казнь. Нина Михайловна не теряла ни минуты. Задача вымыть своих дочерей за сеанс, длившийся всего полтора часа, – требовала большой сноровки. Иногда ей помогали сослуживицы или тётя Люба. Больше всего девочке не нравилось, когда подходило время мыть голову. Попадавшая в глаза мыльная пена приводила пятилетнюю малышку в ярость.

– Я всё папке скажу, он у меня пожарным работает, он вам задаст! – неизвестно кому жаловалась она.

Но её никто не слышал. От обиды горячие слёзы смешивались с водой, которая казалась ей кипятком, а мама – бессердечной и жестокой. Малышка не могла понять, зачем люди ходят в парилку? Невыносимая жара мешала дышать, а женщины, поливая раскалённые камни холодной водой, восхищаясь, приговаривали: «Ух, хорошо! Дух захватывает!». С каждым разом посещать баню хотелось всё меньше.

К счастью, вскоре появилась возможность променять её на душ. Тем, кто работал на местном чугунолитейном заводе, разрешалось пользоваться душевыми. В будние дни, по вечерам, когда уже никого не было, приходили к папе в «Диспетчерскую». С трудом, особенно зимой, поднимались в гору высотой с трёхэтажный дом, которая издали напоминала потухший вулкан. Сюда свозились отходы литейного производства. Оно считалось вредным для здоровья. Из-за присутствия раскалённого металла в «горячих» цехах рабочим давали молоко, доплачивали «за вредность» и провожали на пенсию на пять лет раньше обычного. Литейный горелый песок, шлак от вагранок, формовочные смеси, металлическая стружка, строительный мусор – всё это отравляло окружающую среду.

– Опять выбивка заработала, – сокрушался отец, когда ветер доносил неприятные запахи со стороны завода.

Он мрачнел, настроение портилось. Но приходилось мириться с таким «соседом». Завод был, как теперь сказали бы, градообразующим предприятием, и большая часть населения трудилась в его цехах. Тогда Люда ещё не разбиралась в основах литейного дела и не знала, что выбивка – разрушение разовой литейной формы для освобождения отливки – одна из самых тяжёлых и вредных операций, так как сопровождалась выделением большого количества пыли, теплоты и газов. У некоторых в результате вдыхания пыли, содержащей двуокись кремния, со временем развивалась болезнь лёгких – силикоз. Но об этом не принято было говорить вслух. С увеличением объёмов производства стала и природа «задыхаться». Георгий Тимофеевич, однажды заметив на листьях фруктовых деревьев, на самих плодах, ягодах и помидорах чёрный налёт, понял: экология в опасности. Противостоять человеческой беспечности могла только природа – близость реки и леса.

Мальчишки использовали отработанные брикеты из песчано-глинистых смесей для выпиливания различных фигурок: обычно – пистолетов. Отец нашёл отходам производства другое применение: решил закатать их в грязь, чтобы таким образом сделать в большом микрорайоне хорошие дороги. И всё потому, что с началом весны городские уже переобувались в туфельки, а «зареченские» ещё долго ходили в резиновых сапогах.

Поход в душ, как и в баню, был с обязательными элементами страха. Старались пройти на территорию завода незаметно, «партизанскими» тропами. Нахождение посторонних, мягко говоря, не приветствовалось. За час вымыться успевали. Благо, не нужно было носить неподъёмные тазы с горячей водой. Домой приходили уставшие. Люда сразу ложилась спать, ведь походу в душ предшествовала генеральная уборка в доме. Мыли полы, протирали пыль … – и так каждую неделю. Тогда дом девочке казался огромным средневековым замком. Говорят, то, что даётся физическим трудом, на всю жизнь запоминается …

После обеда сёстры отправились на почту, чтобы послать телеграмму родителям.

– «Доехала хорошо» … – по нескольку раз перечитывала Нина Михайловна два слова. На сердце становилось легче, но грусть не отступала.

– Как они там? Сможет ли младшенькая приспособиться к столичной жизни? – сама себе задавала вопросы. И сама на них отвечала: «С Леной ей будет веселее! Полгода – но вместе!».

– Она так долго шла к своей мечте! – как мог, успокаивал Георгий Тимофеевич. – У неё начинается новая жизнь.

И отец не ошибся. Он верил: дочь не подведёт его, с трудностями справится.

Девушки не заметили, как оказались на Балтийском вокзале, откуда электрички уходили в один из удивительных пригородов Ленинграда – Старый Петергоф. Этот путь был им знаком. И снова сорок пять минут пролетели как одно мгновение.

– Следующая станция – «Университет», – голос диктора заставил, как и месяц назад, вздрогнуть. Но теперь – от счастья. Экзамены – позади, впереди – свобода, самостоятельная взрослая жизнь.

Для слушателей подготовительного отделения в студгородке выделили этажи в общежитиях математического и физического факультетов, переехавших сюда на постоянное место жительства. Здесь же расположились и учебные корпуса.

Сёстры быстро оформили документы и уже через полчаса поднимались на четвёртый этаж, в комнату №160, где Люде предстояло провести семь месяцев. Каким принципом руководствовалась администрация при расселении слушателей подготовительного отделения Ленинградского государственного университета имени А.А. Жданова, для неё осталось загадкой. В одном блоке жили будущие абитуриенты с юридического, экономического, философского факультетов … Причём разных возрастов и с разными взглядами на жизнь. Именно поэтому время учёбы на рабфаке многие считали «золотым». Здесь Людмила убедилась в том, что математики и физики – романтики и лирики с великолепным чувством юмора и потрясающей иронией. Каждое своё выступление они превращали в спектакль на «бис». Их вечера не шли ни в какое сравнение с теми, которые устраивали журналисты или филологи.

– Они творят чудеса, а мы всего-навсего отражаем нашу действительность … – то ли рассуждала, то ли сожалела Людмила.

В такие моменты ей казалось, что журналистика – не то, о чём ей мечталось. Однако везде есть свои плюсы и минусы. Понимание пришло, когда она с головой погрузилась в учёбу: подавать материал о той самой действительности можно по-разному. В умении делать это искусно и заключался смысл обучения журналистике.

26. «Провинциальная мода на … учёбу»

Отец с нетерпением ждал от Людмилы сначала писем, потом, как и в школьные годы, – результатов.

– Потянет ли провинциальная девчонка? – переживал он, но виду не подавал.

Мама по-прежнему видела в муже уверенного человека, который точно знает, что хочет от жизни. Такой же вопрос сама себе задавала и начинающая журналистка. Первые лекции, семинары, коллоквиумы – беседы преподавателей и студентов … Программа ничем не отличалась от той, которую она знала назубок, – так ей казалось.

– Непонятно, почему я тогда не поступила в Ленинградский педагогический институт? – Разум, способность всё анализировать иногда мешали ей не только учиться, но и жить. Множество вариантов не всегда приводило к единственно правильному решению.

Занятия по литературе, а вернее, преподаватель Елена Николаевна Петрова круто изменила не только её отношение к учёбе.

– Мне опять повезло с учителем, – обрадовалась провинциалка.

Приглянулась она ей не сразу. Невысокого роста, в тёмно-синем брючном костюме, с высоко завязанным хвостом (скорее, с шиньоном) пепельного цвета, она производила впечатление женщины, умудрённой опытом. На вид ей было лет семьдесят. Курила …

По тем временам к женщинам с сигаретой в зубах относились с неприязнью. Людмила не стала исключением. В клане Степановых, кроме деревенских, никто не курил. Отец получил надёжную прививку от дурной привычки в детстве, когда с пацанами попробовали самокрутку, использовав вместо табака листья сушёной малины. Тошнота, рвота отбили всякое желание даже думать о папиросах или сигаретах. Эстафету отвращения к пагубной привычке передал дочерям, хотя многие предрекали: «Уедут в большой город, закурят». Георгий Тимофеевич очень рассчитывал на силу воспитания. И дети его не подвели.

Только умение преподавателя делать занятия праздником для души растопило сердце девушки. Так сложилось, что в школе литература всегда была последним уроком, рассчитывать на внимание учеников не приходилось. По классу летали «почтовые самолётики», учителя никто не слышал. Нина Борисовна Мастерова вначале пыталась навести порядок, но тщетно. В итоге сочинения, которые писали ученики старших классов, сводились к переписыванию высказываний великих литературных критиков и никаких самостоятельных умозаключений. По этой причине на подготовительных курсах литература тоже оказалась в разряде скучных предметов.

Профессор Елена Николаевна Петрова смогла переломить ситуацию, хотя цели такой не ставила. Однажды, отвечая на вопрос по грибоедовскому «Горе от ума», Люда услышала в свой адрес странное замечание.

– Так думает Белинский, а я хочу услышать мнение Степановой, – вынесла «приговор» Елена Николаевна. Будущая абитуриентка опешила.

– В школе моё мнение никого не интересовало, – прошептала она.

Возвратившись с занятий, долго думала, размышляла. Точка зрения имелась на любое событие. Но …

– Вдруг будут смеяться надо мной? – страх снова взял её в плен. За очередное сочинение взялась без особого желания.

– На всякий случай покажу свой опус любимцу Елены Николаевны – Мише Герасимову.

В очках, которые делали его похожим на мультяшную черепаху Тортиллу, с пухлыми губами, к тому же ещё и грассировал, произносил «р» с гортанным призвуком … Словом, был малопривлекательным молодым человеком и в то же время – добрым и безотказным. Прочитав сочинение, он не согласился с точкой зрения Людмилы, чем очень разозлил её. Она полчаса что-то доказывала ему, горячилась и, казалось, вот-вот обидится.

– А теперь всё, что ты произнесла в пылкой полемике, изложи на бумаге, – предложил он девушке. Та нехотя принялась за работу. Легла спать за полночь.

– Интересно, как отреагирует Елена Николаевна? – предстоящего урока литературы она ждала в состоянии сильной тревоги.

Занятие началось с разбора сочинения Людмилы Степановой.

– Удивила! – произнесла то ли с насмешкой, то ли всерьёз преподавательница. У девушки душа ушла в пятки. И только следующая фраза вернула её к жизни.

– Молодец! Интересная работа! Так держать! – искренне пожелала она.

С тех пор Людмила читала труды критиков и произведения классиков, но при этом уже не боялась «спорить» с великими.

С русским языком проблем не было. Его преподавала тоже женщина, и тоже профессор. Подготовительное отделение не поскупилось на кадры. Наверное, потому что именно здесь давали путёвку в будущую профессию.

– А где наша девушка с музыкальным слухом? – так она обращалась к аудитории в случае, когда требовались не столько знания, сколько интуиция и чутьё языка. Обычно такой дар передаётся по наследству. Но ни отец, ни мама Люды не блистали в этой области. Сестра, хотя и не гуманитарий по складу ума, тоже русский знала на «отлично».

Видимо, музыкальный слух, доставшийся Люде от бабушки Кати (папиной мамы), помогал моментально находить стилистические «огрехи» в тексте.

Чувство уверенности в себе крепло с каждым днём. К ней часто обращались за помощью. В группе учились отслужившие в армии парни – нелегко им давались знания. Она с радостью помогала всем. В ней с ещё большей силой «заговорило» учительство. Ей казалось, что, становясь учителем, в первую очередь начинаешь работу над собой.

– Я должна быть примером, образцом – увлекать, творить, гореть и излучать…, – часто вспоминались наставления отца.

Родители старались уберечь дочь от равнодушия, которое Георгий Тимофеевич считал главным врагом в педагогике. Учитель – это творец, а творчество, как верно подмечено, – момент создания будущего в настоящем. В такие минуты в ней сочеталось данное от природы участливое отношение к людям и желание самой быть верхом совершенства.