Бабье лето любимой жены

Согнув укрытые пледом ноги, она обхватила их переплетенными пальцами и склонила голову на колени. Взглянув на одежду, она уныло вздохнула. Развешенная на спинке стула куртка до завтра просохнет вряд ли. О туфлях и говорить нечего.

Лера перевела тоскливый взгляд на окно. За ним была тьма кромешная. Так же тоскливо было у нее на душе. Никакого просвета… Видно, так уж ей на роду написано. От судьбы не уйдешь, как говаривала ее мама. Лера вспомнила о маме, и ей захотелось домой. Уткнувшись лицом в подушку, она тихо заплакала. Уже и подушка пропиталась слезами, а на душе легче не становилось.

Неделю назад у них на фирме произошел инцидент. Все началось с визита представительной дамы. Игнорируя обращенные к ней любопытные взгляды, она с надменным видом вошла в кабинет патрона и пробыла там довольно долго. Никто не слышал, о чем они говорили. Когда, выйдя, она обвела всех бесстрастным взглядом, Лера почувствовала себя словно уличенной в воровстве. Позже выяснилось, что дама эта была матерью Вадима Владиславовича Главацкого. Казалось бы, ничего особенного не произошло. Для других оно так и было, но не для нее.

Именно с того дня отношение Вадима к ней резко изменилось. Он ни разу не подошел к ней, не заговорил. Он даже ни разу не взглянул в ее сторону. Лера была обескуражена такой внезапной переменой. Это заметили многие. В последнее время она витала на седьмом небе от счастья. А вот сейчас все изменилось. Лера терзалась муками ревности и сомнения, то оправдывая, то ненавидя его. Временами ей казалось, что она не может претендовать на его любовь, на любовь чужого мужа.

Но предательская память упорно возвращала ее в тот дождливый вечер, когда он предложил подвезти ее до дома. О чем-то они говорили. Он спрашивал, нравится ли ей работа, не скучает ли по дому, интересовался дядиным здоровьем. Пытаясь защититься от исходящей от него мощной волны мужского обаяния, она ухватилась взглядом за выступающие вены на плавно покручивающей руль его руке. Чисто по-женски подмечая светло-серый корпус часов на запястье, манжет безупречно отутюженной сорочки, она ему односложно отвечала. А хотелось-то совсем другого: чтобы взял он ее за руку и повел за собой в эту мармеладную, шикарно пахнущую жизнь. Может, потому, когда он в шутку спросил, не присмотрела ли она себе жениха, она, не таясь, ответила: «Присмотрела, да женатого». По резкому повороту его головы и по тому, как вспыхнули его глаза, она все поняла и ответила ему таким же взглядом. Они непроизвольно потянулись друг к другу. Вот тогда она впервые поняла, что значит – настоящий мужчина. Тот, с которым чувствуешь себя женщиной. Уже дома, мысленно прокручивая этот неожиданный поворот судьбы, она вспомнила, что он не спросил адрес, стало быть, подвез ее не случайно. Она доверилась ему и впорхнула в зефирную сказку, которая каждый вечер заканчивалась одним и тем же – он по-прежнему возвращался к жене. Как только Лера ни пыталась вызвать его на разговор о ней, он всякий раз отшучивался. Потому ответы за него она додумывала сама: «Потому и молчит, что похвастаться нечем». Пожалуй, именно ее домыслы мало-помалу и притупляли эту занозу. Теперь же оставалось одно – смириться с тем, что она сама была для него лишь временным увлечением. Вадим по-прежнему продолжал игнорировать ее. К концу недели у Леры уже не было сомнения в том, что кто-то донес его матери об их отношениях. Иначе откуда об этом узнал дядя, устроивший ее на работу через своего приятеля Владислава Ивановича? Высказав все, что о ней думает, дядя хлопнул дверью, и с того дня ни разу больше не вошел в ее комнату. Правду говорят – приходит беда, открывай ворота.

Услышав скрип входной двери, Лера вся напряглась, словно пантера перед прыжком. Послышался щелчок выключателя, вслед за этим тихая возня. Должно быть, дядя раздевался. Тихо открылась дверь в ее комнату. Тотчас оторвав голову от подушки, она повернулась и увидела в дверном проеме дядин силуэт.

Дядя ее, семидесятилетний Валерьян Ефимович Ольшанский, проживал когда-то с женой в этом небольшом домике на тихой городской окраине. И все было бы у них мирком да ладком, если бы не одна кручина, точившая их сердца – не дал им Бог детей. А потом и супругу забрал, оставив Валерьяна Ефимовича делить старость со своим одиночеством. Будучи человеком рассудительным, он решил на старости лет не обзаводиться семьей во второй раз. Так оно и спокойнее, и вольготнее. Да вот беда, дамочкам, с которыми сводила его судьба, почему-то просто до зарезу нужны были брачные узы. Стоило им раз-другой натолкнуться на стену его непоколебимости в этом вопросе, как вся их сердечность и домовитость тотчас превращалась в надменную неприступность. Валерьян Ефимович, не будь дураком, испытывать судьбу долго не стал. Быстренько во всем разобравшись, он решил подойти к этому вопросу с другой стороны. В далеком провинциальном городке жила его родная сестра, с которой, правда, отношения он поддерживал весьма неохотно. Как принято было считать в их семье, выйдя замуж вопреки родительской воле, она опозорила их старинный польский род. Насколько старинным был их род, да и вообще, был ли он польским, для Валерьяна Ефимовича оставалось под знаком вопроса до сих пор. Но то, что сестра этим замужеством испортила себе жизнь, ни у кого сомнений не вызывало. Она и сама не отрицала этого, в своих письмах к брату сокрушаясь, что муж, воспользовавшись ее молодостью и наивностью, загубил жизнь не только ей, но и своим детям. Зная, что у брата детей нет, она всякий раз напоминала ему о том, что у него есть племянники, родные кровиночки, а, как известно, пока чужой посочувствует, свой уж заплачет. Валерьян Ефимович же при одном упоминании о свояке чертыхался, посылая куда подальше эти самые кровиночки. Зная, что яблоко от яблони недалеко падает, он опасался, как бы ему самому от них плакать не пришлось. Но старость – тетка упрямая, и рано или поздно к стенке кого хочешь прижмет. Вот и Валерьяна Ефимовича прижала. Поразмыслив, что, пожалуй, стоит забрать к себе старшую племянницу, он об этом и написал своей сестре, намекнув, что, если та будет ему хорошей помощницей, в будущем он сделает ее своей наследницей. Ответ последовал незамедлительно, а вслед за ответом не замешкалась и сама племянница, при одном появлении которой дядя так и крякнул. Замухрышка, одно слово… Но до чего ж красивая! Сперва он даже не поверил, что это она самая и есть. Сколько себя помнил, не видал он в их русоволосом конопатом роду таких смуглолицых, да кареглазых, да чернявых, да с такими жемчужно-белыми зубами. Но одета, одета-то во что?! Майчонка да юбчонка. Не сомневался он, что в такое вырядить родное дитя могла только его разлюбезная сестрица. Да и поговорив с ней о том о сем, тоже смекнул, что девка-то бедовая. Захотелось Валерьяну Ефимовичу такой красотой похвастаться, благо и предлог был – надо было как-то ее к делу пристраивать. Одна беда – в эдаком наряде стыдно людям показать. К тому времени в его груди зарделся родственный порыв, и он незамедлительно принялся реализовывать дремавшие в нем отцовские чувства. Одел, обул по своему усмотрению, как-никак на взрослую жизнь благословлял. А затем и «в свет» понемногу стал выводить. Красивая, соглашались все, но с работой не могли помочь. Пригорюнился Валерьян Ефимович – оно и правда, по нынешним временам образованные безработными сидели, в этом деле красота не помощник. Поразмыслив да прикинув, не забыл ли кого, решился он попросить об услуге старинного товарища своего, Владислава. Он-то единственный и взялся помочь Валерьяну Ефимовичу, и помог-таки! Только вот как оно все обернулось-то… Отблагодарила племянница за такую заботу.

– Что в темноте сидишь? – включая свет, мрачно бросил он.

Щурясь от яркого света, Лера не сводила с дяди напряженного взгляда. Увидев ее заплаканные глаза, Валерьян Ефимович только головой покачал. Небрежно с шумом отодвинув стул, он тяжело водрузил на него свою тучную фигуру, крякнув при этом. Его полное с двойным подбородком краснощекое лицо сейчас то ли от холода, то ли от нервного напряжения было багровым. Большие навыкате глаза смотрели сурово из-под кустистых бровей, а широкий картошкой нос выжидающе сопел. Так и не дождавшись от племянницы ни слова, он слегка хлопнул по столу широкой ладонью.

– Плачешь? Ну-ну,… – тяжело дыша, он снова покачал головой, – только плакать теперь уж поздно. Разбила чужую семью, – Валерьян Ефимович беспомощно развел руками.

– Ничего я не разбивала, – с отчаянием бросила Лера, – я к маме уеду.

– Ага-ага, это ты матери расскажешь, – закивав, Валерьян Ефимович перевел на племянницу растерянный взгляд. – Как я буду людям в глаза смотреть?

– Никак, – отрезала Лера, – я и не просила. Вадим сам предложил,… – она осеклась, прикусив нижнюю губу.

– Какой он тебе Вадим?! – стукнул по столу Валерьян Ефимович, да так, что подпрыгнула стоявшая в центре стола вазочка с искусственными гвоздиками. Лицо его при этом побагровело еще больше, а сам он, тяжело дыша, расстегнул верхнюю пуговицу клетчатой сорочки.

Чувствуя, что голова расколется от резко подпрыгнувшего давления, Валерьян Ефимович попытался взять себя в руки и успокоиться. Все еще тяжело дыша, он расслабился и молча уставился на племянницу.

«Шут его знает, может, девчонка не виновата? – подумал он. – Как ни крути, а она таки красавица. Ну да, Вадим тоже не слепой, сразу разглядел. Да там и разглядывать нечего, сама в глаза бросается».

– Ладно, – расстроенно продолжал он, – может, у них еще и наладится. Я Лизу знаю. Она мягкая, отходчивая. Ты… вот что, с работы уходи. А ему скажи, что домой уезжаешь, – исподлобья бросил он на племянницу мрачный взгляд. – Вздумаешь крутить, я тебя сам домой отправлю. Не забыла, поди, как там сладко жилось?

– Не забыла, – вздохнула Лера, опустив глаза.

Похоже, гроза миновала. Дядя был человеком мягким, но в этот раз рассердился не на шутку. Именно к этой его мягкости и человечности прикипело ее сердце. А дома, что? Работать переходящим вымпелом от одного хозяина к другому? Все как по шаблону, только рожи разные. Чего было ждать от таких? Потаскают, пока не отцветет, да и бросят. И в семье не лучше. Сколько Лера себя помнила, еле сводили концы с концами. А в последнее время и того хуже – отцу зарплату стали платить раз в три месяца. Если и уволишься, так куда пойдешь? Мама на почте тоже немного зарабатывала. Другое дело – здесь. Подучили, приодели. Все так или иначе попадали сюда по чьей-либо протекции, потому и не выставлялись друг перед другом, потому и закрывали глаза на амурные дела кормильца, опасаясь лишиться хлебного места. Да и сейчас за спиной не шушукались, лишь холодком повеяло – сама, мол, влипла, сама и разбирайся. Знали, небось, чего стоят эти романчики. И оказались правы.

– Не переживайте за них, – ответила Лера, сунув ноги в шлепанцы, – ничего с их семьей не случится. Таких, как я, Вадим Владиславович для развлечения держат. А с такими, как Лиза, они в семью играют.

Валерьян Ефимович молча смотрел на племянницу, пытаясь до конца осознать смысл ее слов. Может, он чего-то не понимал? Или она еще не все знала?

Не замечая этого недоуменно пристального взгляда, она продолжала:

– Не буду я ему ничего говорить, никто меня искать не бросится. Так мне и надо.

– А,… – начал было Валерьян Ефимович, но запнулся. Какое-то время, склонив набок голову, он о чем-то раздумывал. И вдруг что-то теплое промелькнуло в его взгляде. – Правильно, правильно. Поняла, и хорошо. Ты чужую семью не суди, не надо. Смотри, чтоб тебя не осудили. На твой век и неженатых хватит. Ты у нас в девках не засидишься.

Но, к его удивлению, эти слова возымели обратный эффект. Закрыв лицо ладонями, Лера вдруг заплакала. Она плакала горько, навзрыд, время от времени громко всхлипывая.

– Не нужен мне никто, – сквозь всхлипывания бросила она, – все они… одинаковые…

Валерьян Ефимович опешил. Нехорошие тревожные мысли понемногу закрадывались в его голову. Да только с какого же боку подступиться, когда не знаешь, как и начинать-то? Взял на свою голову мороку, одно слово… Валерьян Ефимович с озабоченным видом почесал затылок, крякнув при этом.

– Ты… вот что, плакать погоди, – сказал он, не смея взглянуть на племянницу, – слезами горю не поможешь. Ты, – тут он замялся, – может, я чего не знаю?

Лера подняла к нему заплаканные глаза, и Валерьян Ефимович прочитал в них немой вопрос.

– Непонятно? – осмелел Валерьян Ефимович.– Не с мальчиком небось гуляла.

Лера какое-то время продолжала сидеть неподвижно, и по всему было видно, что смысл дядиных слов до нее дошел не сразу. Поняв, она отвела взгляд и отрицательно покачала головой. Валерьян Ефимович облегченно вздохнул и только сейчас почувствовал, как даже вспотел от напряжения.

– Тогда и плакать нечего, – пытаясь приободрить племянницу, начал он.– Радоваться надо. Ничем хорошим это все равно бы не кончилось…

Неожиданно монотонный шум дождя за окном нарушил звук подъехавшего автомобиля. Валерьян Ефимович тяжело поднялся и направился к выключателю. Лера опомниться не успела, как очутилась в полной темноте, а он уже стоял у окна и, отодвинув штору, что-то высматривал. Лера же, словно завороженная, следила за дядей.

– Принесла кого-то нелегкая, – вытягивая шею, тихо сказал дядя. – Не пойму, к нам, что ли?.. Вроде к нам кто-то идет.

Словно в подтверждение его словам, послышался резкий оглушительный звонок. Дядя слышал плохо, поэтому и поставил звонок на полную громкость. Пользовались им редко: у них были ключи, а соседи здесь заходили запросто, без стука. И сейчас этот звонок звучал как набат в тревожной тишине. Валерьян Ефимович раздумывал, как быть. Понимая, что приехавший заметил свет в их окне, он рассудил, что играть в кошки-мышки бесполезно. С другой стороны, кому он мог понадобиться на ночь глядя? Поэтому он решил маленько погодить, авось, уберутся восвояси. Но звонивший такой мысли явно не разделял и, не желая мокнуть под дождем, снова и снова приводил в действие эту мощную сирену.

Лера не выдержала:

– Что вы стоите? Оглохнуть можно.

Махнув рукой, Валерьян Ефимович грузной походкой направился в коридор. Дядины гости ее не интересовали, поэтому она снова собралась прилечь и подумать о предстоящем увольнении. Собралась, но так и застыла с пледом в руках. Голос вошедшего был похож на голос Вадима. На миг ей показалось, что она сходит с ума.

Резко повернувшись на скрип открывающейся двери, она снова застыла, не в силах вымолвить ни слова. Вадим стоял у порога, устремив на нее свой взгляд. Просто стоял и смотрел на нее. Все слова, какие только придумало человечество, не смогли бы выразить того, что сказали его глаза. Вся во власти этих глаз, она потеряла способность мыслить и говорить. Она видела только его. Она знала только то, что без него ей не нужен ни этот мир, ни эта жизнь. Не раздумывая, она пошла бы сейчас за ним хоть на край земли.

– Собирайся, – нарушил он тишину, не рассчитывая здесь задерживаться.

Эти слова вернули ее в реальность.

– Почему же ты?.. – начала было она, но Вадим не дал ей закончить.

– Я не хотел тебя вмешивать в свои дела, – в его словах ощущалась боль и усталость, – потом поймешь.

Слегка отстранив Вадима, в комнату вошел Валерьян Ефимович.

– Куда это ей собираться? – побагровев от негодования, он решил показать гостю, кто в доме хозяин.– Нет, Вадим, так дело не пойдет. Это ты там у себя начальник, – махнул он рукой, – а здесь я несу за нее ответственность перед матерью.

– Она не ребенок и вправе решать, что ей делать, – с высоты своего внушительного роста обратился он к низкорослому Валерьяну Ефимовичу.

– Она-то, может, и не ребенок, да только и ты не холостяк, – мрачно отрезал Валерьян Ефимович.

Вадим с укором смотрел на друга своего отца.

– За кого вы меня принимаете? Вы ведь говорили с отцом, значит, все знаете. Какой смысл нам сейчас жить врозь?

Валерьян Ефимович вздохнул и, глядя себе под ноги, покачал головой.