Бабье лето любимой жены

– И как отнесся к этому Сережа? – перебила мать.

– Я не считаю, что должен спрашивать разрешения у сына.

– Ты должен был поинтересоваться его мнением, – менторским тоном изрекла мать. – Вряд ли ты добился бы в жизни чего-нибудь, начни мы с отцом разбираться в своих чувствах да бегать друг от друга.

Вадима так и подмывало ответить, что этого не случилось лишь из-за постоянных уступок отца.

– Погоди, мать, – остановил ее обвинительную речь отец, – не всегда в жизни получается, как хочется. Ребенку тоже не все объяснишь. Пусть поживет, раз ему нужно. Не в гостиницу же ему идти?

– Ты уж совсем из меня монстра сделал, – недовольно пожала плечами мать, – я что, по-твоему, враг своему сыну? Конечно, пусть живет, – смягчилась она и продолжила: – Сережа не такой уж и ребенок. Но он не может повлиять на вас, а вынужден молча ждать, пока вы между собой разберетесь. Мы по-разному воспринимаем это, – она одарила сына грустной улыбкой. – Не зря говорят – первый ребенок, это последняя игрушка, а первый внук, это первый ребенок.

Вадим смотрел на мать и не понимал, как отец столько лет изо дня в день мог терпеть этот официоз. Почему так в жизни бывает? Один и тот же человек может быть незаменим на работе и отстраняется, когда дело касается его собственной семьи. Слова матери вывели его из состояния мрачной задумчивости:

– Я приготовлю тебе комнату наверху. Рядом с нашей, ладно? – поднимаясь, вежливо, да, именно вежливо спросила она.

– Как скажешь, – вяло пожал он плечами.

– Хорошо, я только постель заправлю и камин включу. Чемоданы оставь внизу, завтра после работы я сама разберусь с твоей одеждой. Да и вы здесь не засиживайтесь.

Оставив своих мужчин внизу, Ольга Борисовна поднялась наверх.

Заправить постель и включить камин было делом десяти минут, но спускаться сейчас Ольга Борисовна не собиралась. Понимая, что от Вадима откровенности не добьется, она решила позвонить невестке. Надо же хоть приблизительно знать, что там у них произошло, и уже выходя из этого выстраивать с сыном дальнейшие отношения. Ольга Борисовна уважала сына прежде всего за то, что он почти не беспокоил родителей своими проблемами, в отличие от дочери. И сам сумел обеспечить своей семье достойную жизнь. Сейчас же мать переживала, как бы эта жизнь не обернулась для него катастрофой. Хоть к невестке у нее по большому счету претензий не было, но и нежных чувств к Лизе она тоже не питала. Спроси у нее кто-нибудь, за что, Ольга Борисовна, несомненно, смогла бы нарыть в памяти пару-тройку неприятных моментов. Даже самой себе она не рискнула бы сознаться, что дело-то было не столько в самой невестке, сколько в материальной зависимости от ее отца. Хоть самого Арсения Ивановича она искренне уважала, да и ничего не имела против его жены, Татьяны Васильевны. Та была женщиной тактичной и обходительной, у нее хватало ума никогда не показывать его полностью, благоразумно держась в тени своего мужа. Невестка же с виду – тишь да гладь, но Ольга Борисовна ее быстро раскусила – внутри чувствовался отцовский стержень. Такой и не захочешь, так поклонишься. А за что ей кланяться? Вот отцу ее – с дорогой душой. Благодаря его стараниям этот дом обошелся им гораздо дешевле, чем предполагалось. Но платили-то они за все из своего кармана. И тоже мозгами шевелить пришлось, потому что в кармане-то было негусто, – тотчас своим расчетливым женским умом принялась она возводить предполагаемую защиту, – к тому же невестка с сыном не один год неплохо у них жили. Правда это «неплохо» в основном обеспечивалось все с того же партийного плеча, да так, что всему семейству с лихвой хватало. Зато стараниями ее мужа дети получили свою первую однокомнатную квартиру. Конечно, в бизнесе Вадиму снова помог тесть и советами, и связями, и деньгами. Но Вадим не только вернул долги, но и в дальнейшем оправдал ожидания тестя, это тоже надо учитывать.

Прикинув, что в худшем случае они худо-бедно смогут отбить возможные претензии и, понимая, что муж с сыном не задержатся внизу надолго, Ольга Борисовна решила воспользоваться моментом. Трубку поднял внук. Услышав его голос, Ольга Борисовна растерялась, до такой степени он изменился. В последний раз она видела внука в марте, в день его шестнадцатилетия.

– Здравствуй, Сережа, – привычно начала она, – это бабушка. Узнал?

– Да, – не сразу ответил Сережа.

– Как вы живы-здоровы? – завела издалека Ольга Борисовна. – Как успехи в учебе?

– Нормально, – вяло, словно нехотя отвечал внук.

– Не подведи, – Ольга Борисовна намекала на золотую медаль, которую ему прочили в школе.

В трубке послышался тяжелый вздох.

– Может, я маму позову? – спросил Сережа, задев самолюбие Ольги Борисовны, тотчас позабывшей о своем сочувствии внуку.

– Что ж, позови, – не сочла она нужным скрывать обиду.

Сережа прекрасно понимал, что отнюдь не желание поговорить о его учебе побудило бабушку позвонить им в столь поздний час. «Значит, отец там», – подумал мальчик, и от сердца немного отлегло. И вовсе не желание ее обидеть, а желание поскорее узнать, чем это закончится, послужило причиной такого ответа.

Когда в трубке прозвучало знакомое «алло», Ольга Борисовна была уже во всеоружии.

– Здравствуй, Лиза, это Ольга Борисовна, – пытаясь подавить невестку, с холодной вежливостью сказала она. Не дав той возможности ответить, она тотчас перешла к делу: – Можешь мне объяснить, что там у вас произошло?

Какое-то время из трубки не доносилось ни звука, потом невестка произнесла упавшим голосом: «Значит, он у вас», чем привела Ольгу Борисовну в замешательство. Она приготовилась нападать, а сейчас, получалось, должна была объяснять.

– А где же ему еще быть? – продолжая выдерживать взятый тон, ответила Ольга Борисовна.

– Что же вы у меня спрашиваете? – донеслось в ответ неприветливо. – Вот у него и спросите.

– Я не к посторонней девице, а к его жене звоню, – в ее официальном тоне сквозили нотки раздражения.

– Так он и вам не посторонний, – озлобленно, недобро ответила Лиза. – Заодно и о посторонней девице расспросите.

– Ты намекаешь на то, что у Вадима есть любовница?… – оскорбленному материнскому чувству не было предела.

– Я ни на что не намекаю, – бросили устало в ответ. – Я его, во всяком случае, из дому не выгоняла.

Ольга Борисовна задумалась. Что-то в этом роде она и предполагала.

– Ладно, – более миролюбиво продолжила она, – давай-ка мы с тобой не будем опережать события. Я понимаю, тебе сейчас нелегко, но я тебя ни в чем и не обвиняю. Я никогда не вмешивалась в ваши отношения и всегда относилась к тебе хорошо. Уж в этом ты не можешь меня упрекнуть, – после этих слов она намеренно сделала паузу. Но слов благодарности в ответ не последовало, и Ольга Борисовна закончила так же, как и начала: – Что ж, разберемся сами, раз ты не хочешь мне помочь.

– Спокойной ночи, – последовало в ответ.

«Да какая уж тут спокойная?» – тяжело вздохнула Ольга Борисовна, положив трубку. А задуматься и впрямь было над чем. Пламенные, нет ли, но материнские чувства ей были присущи. Она, как и всякая нормальная мать, желала своим детям добра и только радовалась, когда в их жизни было все благополучно. Амурные увлечения Ольга Борисовна воспринимала как нечто неизбежное, но непродолжительное (вроде насморка), и считала, что сыну как раз не мешало бы время от времени «выпускать пар», а не жить образцово-показательным памятником при строгом тесте и до глупости наивной жене. Тогда и не случилось бы этого. Возможно, невестка что-то услышала или увидела, а что-то и домыслила. Чтобы муж ушел из дому, вовсе необязательно его выгонять, достаточно закатить ему хороший скандал. Но если до сих пор у них обходилось без подобных эксцессов, значит, и сейчас обойдется. «Тем не менее, – решила про себя Ольга Борисовна, – надо будет вызвать Вадима на откровенный разговор». Всякое в жизни случается. Но распада семьи ни в коем случае допустить нельзя. Дойди дело до развода, еще неизвестно, какой счет выставит сыну тесть, да и невестка может фортель выкинуть. Не зря говорят: «Ломать – не строить». Что же там за пигалица у него объявилась? Коль уж из-за нее такой сыр-бор разгорелся, еще, чего доброго, сына по миру пустит. Надо во что бы то ни стало вернуть его в семью. В конце концов, у него есть ответственность перед собственным сыном. И только сейчас Ольга Борисовна подумала о мальчике и о том, как он привязан и к отцу, и к матери. А ведь, действительно, для ребенка это трагедия. Такие вот мысли ложились тяжким бременем на сердце Ольги Борисовны, упорно прогоняя ее сон.

Не мог уснуть на новом месте и Вадим. Ему так и не удалось разобраться в том, что творилось в его душе. Сплошная сумятица чувств. До сих пор с ним такого не случалось. Разве он не любил жену? Любил, во всяком случае, до сих пор ему так казалось. Хоть Лиза и была в свое время завидной невестой, с его стороны не было расчета в их отношениях. Познакомились они в колхозе на картошке. Лиза тогда была первокурсницей, а этот его учебный год был последним. Стильная симпатичная девчонка – ни прибавить, ни отнять. Впервые он заприметил ее в местном клубе, где они собирались по вечерам после трудовых будней. Не выказывая явно, она со снисходительной улыбкой воспринимала студенческое веселье, разбавленное дешевым портвейном, сигаретным дымом и плоскими шутками. В ней не было ни зажатости, ни апломба. Самоуверенность ее была столь добродушной, что никто из галдящей студенческой стаи не рискнул выставить ее белой вороной. Поначалу она и его восприняла все с той же добродушной снисходительностью, чем только подстегнула его интерес. Может, и завязалась бы между ними легкая интрижка, может, переросла бы во что-то большее, если бы не та ночь… Он так и не понял, почему эта девочка так втрескалась в него? Была бы трезвой, не поверил бы, но, как известно, что у трезвого на уме… К тому же она оказалась сущим ребенком, такой трогательной и доверчивой. Как не влюбиться в такую? Оба были молоды и беспечны. Тогда с милым рай был в шалаше, если он и не атташе. Какое им, привычным к родительской опеке, было дело, как он на самом деле создавался, этот рай? Главное, что он был. Вадим всегда поражался тому, как в ней мирно уживались спокойствие и страстность, задумчивость и заразительное веселье, безмятежность и тонкая ирония. Не то чтобы по жизни не влекли его женские прелести, но, во-первых, при таком тесте не забалуешь, во-вторых, он еще до встречи с Лизой узнал им цену. Понимая, что невозможно объять необъятное, он не выискивал приключений на свою голову. Опасаясь возможных рисков, он свел к минимуму внешнее проявление чувств. И успешно вошел в образ. У его жены была единственная постоянно усовершенствующаяся, потому и непреедающаяся соперница – ЭВМ. Лет эдак десять они жили-не тужили, с легкостью проводив в последний путь предводителя благополучных застольных времен, без горестей пережив чересчур резвую смену последующих предводителей, перестроечную гласность и трезвость. Когда в протрезвевших умах забродили смутные сомненья в реальности построения всеми заждавшегося коммунизма, разноуровневым руководителям монолитной партии стало понятно, что вместе с крахом монолита им тоже придет гаплык. Тогда-то не окончательно утративший вес, а с ним и старые связи, тестюшка подсуетился, ненавязчиво подталкивая зятя взять бразды правления своей жизнью в собственные руки. «Почему бы и нет?» – подумал Вадим и не пожалел, с помощью тестя в два счета перейдя в тяжеловесную категорию. К сорока годам он многого достиг в своей жизни. Вместе с тем, стоило ему понять, что он оказался всего лишь маленьким винтиком огромной машины, приводимой в движение жаждой наживы и тщеславием, жизнь мало-помалу стала утрачивать былое очарование. Это стопорило, сжимало, подавляло волю. Но деньги прочно взяли в оборот. Необходим был дополнительный стимул. Безразлично какой, главное – не заскорузлый, не приевшийся. И вот именно сейчас в его жизни появилась эта девушка. Он согласился принять ее на работу по просьбе товарища своего отца. При первом же их знакомстве она царапнула его по сердцу. Не красотой своей, а схожим на порхание мотылька взглядом. То обжигая его глазами, то тревожно отводя их в сторону, она повергла его в смятение. Он даже не нашелся что сказать. Задав ей несколько вопросов, он определил, что так сходу ее ни к какому делу не приставишь, разве что уборщицей. Пожалуй, единственным ценным качеством в ней была эффектная внешность, которую он и решил использовать с максимальной выгодой, определив на должность продавца-консультанта. Чтобы скрыть убогую безвкусицу, в которую с непонятным упорством наряжалось это очаровательное создание, он ввел униформу. В силу своей постоянной занятости поначалу он вспоминал об этой девушке лишь изредка, случайно пересекаясь с ней на работе. И всякий раз при этом она пугливо отводила взгляд, невольно выказывая свои чувства. Ее поведение как-то не соответствовало ее внешности. Он так и не разобрался, то ли она не понимала о своей красоте, то ли, несмотря на свой юный возраст, была искушенной в искусстве обольщения. Но всякий раз при их случайных встречах у него начинало учащенно биться сердце, и уже от одной мысли о ней на душе светлело. Незаметно эта игра глазами увлекла его, и он стал все больше тяготиться чувством неопределенности между ними. А ведь когда-то он был иным. Пусть не мачо, но цель поражал сходу. Потом, из года в год командуя самому себе: «К ноге!», переключал свой потенциал на благо семьи. Теперь не хотелось подавлять в себе вновь включившегося мужика. Надо было что-то решать. Ненастный день оказал ему в этом услугу, позволив как бы походя предложить подвезти ее до дома (фактор внезапности лишил ее возможности маневрировать). Оба, казалось, искрились от избытка накопившихся чувств и понимали, что разряда не избежать. Знал бы он, на что способна эта страстная раскованная девочка-женщина, предвосхищавшая его тайные желания, заполнившая собой все его мысли и чувства, обошел бы ее десятой дорогой. Нет, захотелось кайфануть. Это наваждение застало его врасплох, он оказался не готовым бросить жену и сына. Но жизнь и этот вопрос за него решила, выставив его в глазах жены обыкновенным бабником. Все еще надеясь спасти семью, он продолжал возвращаться к жене. «Ну что тебе стоит, Лиза? – кричала его душа. – Ведь ты жена моя, ты знаешь, ты умеешь. Сам не смогу, не отпускает другая. Переплюнь, переиграй, перетанцуй ее. Спаси меня, закружи метелицей. И может быть, все у нас еще получится, сложится, ну хоть как-нибудь склеится». Нет, ничего не возвращалось на круги свои. Не понимала, не видела, не слышала, облачила душу в обиду. Она признавала лишь правильного мужа. Оступившийся, грешный был не по нутру. Грешному полагалась тарелка каши на ужин, а постель с ним делить… Боже упаси! Надолго ли хватило ее любви, когда укусила своя вошь? Другим хуже приходится, и ничего, мирятся. Да хоть бы Тоню взять, эта за семью – горой! А у жены лишь скорбная покорность, насквозь пропитанная кислятиной ее обиды.

Сейчас, лежа в холодной постели, глядя через заплаканное окно в непроглядный мрак осеннего ненастья, Вадим мысленно прокручивал в памяти прожитые годы.

6

– Мам, что бабушка сказала? – не сводя с матери напряженного взгляда, спросил Сережа.

После ухода Вадима никто из них не проронил ни слова, замкнувшись в ракушке собственной боли. Этот звонок вывел обоих из состояния нервного шока.

Положив трубку, Лиза обвела взглядом комнату и с удивлением обнаружила, что поздний вечер исподволь заполнил все жутковатым полумраком. Она включила свет и перевела взгляд на сына.

– Ты что-то сказал?.. – спросила она.

– Бабушка, зачем звонила? – спросил Сережа, с сочувствием глядя на мать.

– Ах, бабушка,… – расстроенно повторила Лиза, зачем-то принимаясь распускать взятые в узел волосы. Затем замерла и снова принялась их укладывать. Переведя взгляд на сына, она успокаивающе ответила: – Папа сейчас у них. А бабашка… хотела узнать, как у нас дела.

Трудно было предположить более нелепый ответ. Покачав головой, он снова рискнул спросить:

– Что у вас случилось, пока я был в лагере? Ведь что-то же случилось. Почему папа уехал?

– Догадаться несложно,… – с отстраненным видом произнесла Лиза, уставившись в одну точку.

– А сказать… сложно? – в упор глядя на мать, спросил Сережа.

Тяжело вздохнув, Лиза тихо ответила:

– Не будем об этом сейчас, ладно? Ничего уже не исправишь. Нам надо учиться жить без папы. Вот только как, я пока не знаю, – задумчиво глядя в окно, покачала она головой.