Гвианские робинзоны

Он бегом поспешил к месту их стоянки.

– Казимир, мы уходим!

– Куда мы идти, компе?

– Наша пирога вернулась. Не знаю как, но она здесь, совсем рядом. Это значит, что приток свободен, можно в этом не сомневаться. Наконец-то мы можем убраться из этого проклятого места и отправиться на Марони.

– Так хорошо, моя идти с вами.

Было бы излишне приводить здесь весь поток восклицаний и удивленных вопросов доброго старика. При этом он делал ничуть не меньше, чем говорил. Казалось, что его нога, раздутая от слоновой болезни, весит столько же, сколько и другая, здоровая. Бедный кокобе передвигался чуть ли не рысью и управился со сборами так быстро, что занял место в лодке одновременно со своим компаньоном.

Жестоко изуродованное болезнью черное лицо озарилось детской радостью, когда Казимир почувствовал в своих скрюченных пальцах рукоятку весла. Челнок, ведомый парой гребцов, тихо проскользнул по ручейку, едва задев береговые заросли трав, и вышел в более широкую протоку.

Кругом было спокойно, ничто не мешало их бесшумному движению. Они снова увидели дневной свет. Внимательно глядя по сторонам, прислушиваясь к малейшему шороху, напрягая мускулы, друзья плыли вперед. Весла бесшумно, без единого всплеска входили в воду, при этом надо было стараться не стукнуть веслом о борт пироги.

Так они без происшествий прошли мимо лесоразработки, с виду совершенно безлюдной. Пирога ловко обогнула несколько громадных бревен, привязанных к пустым бочкам вместо поплавков, которые дрейфовали по воле течения по направлению к Марони. Все было как нельзя лучше. Через несколько минут они пройдут опасный участок, Спаруин расширился к своему устью, и беглецы заметили простор большой реки.

Они на минуту остановились, внимательно осмотрели оба берега, пристально изучили малейшие неровности на поверхности земли, все древесные стволы и корни. Ничто не показалось им подозрительным.

– А теперь вперед, и как можно быстрее, – негромко сказал Робен.

Легкая лодка понеслась стрелой по водам Марони. До едва различимого противоположного берега предстояло проплыть около трех километров.

Друзья наконец почувствовали себя в безопасности. От враждебного берега их отделяло почти четыреста метров, как вдруг позади послышались крики ярости и взрывы проклятий.

Прогремел выстрел. Стрелок, очевидно, неважно прицелился – пуля взметнула воду метрах в двадцати от пироги.

– Вперед, Казимир!.. Вперед… – прохрипел Робен, навалившись на весло, выгнувшееся от напора.

Крики преследователей, отраженные поверхностью воды, ясно донеслись до ушей беглецов:

– Стой, стрелять буду! Стой!

Новый выстрел, а за ним еще один подтвердили этот свирепый окрик.

Изгнанник повернул голову и увидел, как ялик с двумя парами уключинных весел отвалил от берега и пустился за ними в погоню.

– Смелей, старина, вперед! Им нас не догнать… Ах, бандиты! Мы вам не по зубам, в любом случае живым я не дамся!

– Оно так. Идти вперед, эта злой люди нас не поймай.

– Правь к острову, видишь, прямо перед нами… пусть подумают, что мы хотим там причалить.

– Так хорошо, верно говорить.

– Когда мы будем рядом с ним, то повернем и обогнем остров. Так мы спрячемся от пуль, по крайней мере на время.

Расстояние между пирогой и островком стремительно сокращалось. Погоня не отставала, там тоже гребли яростно и изо всех сил. Выстрелы раздавались один за другим, впрочем без особого успеха, пока один из них не перебил весло Робена.

Тот гневно вскрикнул, схватил запасное весло и поднял голову. На звук его голоса отозвался отчаянный крик его жены, мгновенно узнавшей мужа.

Он увидел фигуру в черном, рухнувшую на песок, детей, растерянно бегающих по берегу, жестикуляцию негров. Какой-то мужчина в европейском платье бросился на помощь…

Это не могли быть враги. В этом душераздирающем крике не было угрозы.

Но эта женщина… дети… в таком месте?

Боже милосердный!

«Надежда» уже была в каких-то восьмидесяти метрах от островка. Робен, прямой как стальная балка, с напряженными до оцепенения мускулами, совершал одно из тех невероятных физических усилий, при которых человек может сломаться, если наткнется на непреодолимое препятствие. Пирога неслась по волнам как на крыльях. И вот нос лодки пропахал берег, глубоко вонзившись в песок. Робен выпрыгнул из лодки одним махом, словно тигр, и, приподняв неподвижное тело жены, уставился расширенными от ужаса глазами на онемевших, перепуганных детей.

Враги быстро приближались. Беглец узнал Николя, увидел негра бони, опирающегося на ружье, большую лодку с навесом из листьев.

– Месье Робен, – заорал рабочий.

– Николя, ко мне!.. Скорее в лодку! А вы держитесь, останьтесь здесь, – крикнул Робен голландским матросам.

С этими словами, обхватив левой рукой все еще бесчувственное тело жены, правой он схватил за одежонку младшего сына, бросился к другой лодке и уложил их там, в то время как Николя привел остальных детей в сопровождении старого Казимира.

– Все на борт! – скомандовал Робен.

Бони повиновался без слов, вместе со всеми.

– Весла!

Один из голландских матросов выполнил приказ. Казимир занял место на носу, Робен посередине, бони наизготове уселся на задней скамье.

– Толкай!..

И пирога рванулась вперед. Суринамские негры остались на островке с завязшей в песке «Надеждой», все еще ошеломленные этой странной сценой.

Бони понял, в чем состоял замысел француза. Он вырулил пирогу так, чтобы обогнуть остров. Преследователей не было видно. К счастью, Робену удалось выгадать немного времени до того момента, как тюремная стража поймет, что на островке никого нет, кроме матросов с «Тропической птицы».

Погоня вскоре возобновилась, правда без особой надежды на успех. Хотя большая пирога весила больше и была тяжелее нагружена, чем легкая «Надежда» беглецов, но помощь негра бони оказалась неоценимой. Он один стоил целой команды гребцов.

Увы, но они все еще оставались в пределах досягаемости ружейного выстрела, и Робен, при всей его стойкости и презрении к опасности, дрожал при мысли о близких, которых он только что снова обрел столь чудесным образом. Налегая на весло, полностью сосредоточенный на маневре, ведущем ко всеобщему спасению, бедный отец едва успел украдкой бросить нежный взгляд на мальчиков, дрожавших от страха.

Их мать понемногу приходила в себя благодаря тому, что Николя усердно, но неумело брызгал ей в лицо холодной водой.

– Спасен… он спасен, – выговорила она наконец.

– Отец!.. Отец, они снова будут стрелять! – крикнул Анри, старший из детей.

И в ту же секунду, не успел он договорить, пуля чиркнула о борт лодки и подняла фонтанчик брызг над поверхностью воды.

И тут Робена, который даже не успел обнять свою храбрую жену, преодолевшую все невзгоды, своих милых малышей, по которым он так тосковал, охватила слепая ярость к тем, в чьих сердцах не было ни намека на человечность. Он простил Бенуа, своего палача. Он спас ему жизнь. Но тогда Робен рисковал лишь своей жизнью. А теперь преследователи угрожают его близким. Пуля может попасть в любого из них… у него на глазах!

Его глаза налились кровью, лицо, напротив, мертвенно побледнело. Рискуя замедлить ход лодки, он схватил длинное ружье лесного негра. Оно было заряжено дробью. Бони, разгадав его мысль, вынул изо рта две пули, которые он беспрестанно перекатывал от щеки к щеке, и мгновенно вогнал их в стволы.