– А вот статья Анатолия Холодюка, которую я сейчас прочитал в журнале «Радуга» – седьмой номер. Он пишет, о том, как там был, и тоже Наташу встретил.
– Верона – это родина Ромео и Джульетты, – сказала я, – и надеюсь, что мы там когда-нибудь побываем.
– О Ромео и о Джульетте я знаю, – радостно воскликнул Эдуард, – у нас фильм есть на видеокассете.
– Надеюсь, что в дальнейших учебных программах вы будете изучать Шекспира. Это…, – хотела было я начать свой рассказ о Шекспире, но Генрих меня перебил:
– Мама, давай я вслух прочитаю, что пишет Холодюк. Интересно, кстати, очень.
– Ну, хорошо, читай, – согласилась я.
«Верона всегда будет связана для нас с именем Ромео и Джульетты, добавившими славу итальянскому городу и обессмертившими имя Шекспира. Трагедия «Ромео и Джульетта» (1595) создана на основе широко известного сюжета, заимствованного из народных сказаний Италии, но под пером драматурга, история о пылкой любви зазвучала совершенно по другому и привлекает путешественников к литературным местам, в частности к балкону Джульетты в Вероне…
Если обогнуть в этом городе эллипс античного амфитеатра из речного мрамора, можно пройти на старинную улицу Виа Копело 23, где в арке итальянского дворика спрятался небольшой дом Джульетты, романтическая любовь Ромео и Джульетты – художественный вымысел Шекспира, но семейства Монтекки и Капулетти действительно жили в Вероне. В сохранившемся доме Ромео на Виа Архе Скалигере 2 разместился ныне ресторан, где можно продегустировать старинные вина и насладиться народными мелодиями. Здесь не так многолюдно, как у дома с балконом Джульетты, где в арке и стенах двора влюблённые со всего мира оставляют флуоресцирующие рисунки скрещенных сердец и свои подписи. Последние встречаются и на русском языке, а все вместе они хотят убедить читающих, что их любовь тоже до гроба, как и у юных шекспировских героев. В небольшом дворике
под балконом Джульетты можно видеть в цветах и на фоне зелени бронзовую статую Джульетты. По местным поверьям, если потереть рукой правую грудь на памятнике, то можно встретить новую любовь, а потому выпуклость, к которой прикасались тысячи мужских и женских рук, когда в аквариум двора, заглядывает солнце, слепит глаза, как светящаяся полусфера. Причём, тянут свои дрожащие и морщинистые руки к юной груди Джульетты и довольно много пожилых и стареющих мужчин. В день пребывания в Вероне, я заметил, как японские женщины с понимающей улыбкой грозят пальчиком своим мужьям, когда те, улучшив минуту в момент расставания туристкой группы с Джульеттой, норовят хоть на мгновение зафиксировать прикосновение своей руки к бронзовой груди. Последовав примеру всех мужчин, я использовал возможность не только дотронуться, но и сфотографироваться у памятника. Здесь-то случайно и встретил бывшую москвичку Наташу, как потом оказалось – рижского происхождения, но по речевому поведению и манерам сразу угадал в ней, что она из «интердевочек». Наташа легко пошла на контакт и призналась, что больше любит Джульетту Мазину и её фильм «Ночи Кабирии»:
– Только я красивее её, – неправда ли? А в Наташе действительно всё красиво: и фигура и белокурые волосы, и голубая короткая юбка, и миниатюрные украшения из бирюзы и серебра. Не дожидаясь ответа, Наташа опередила.
– Я везде чувствую, как мужчины пялят на меня глаза, а некрасивые женщины красавиц не любят.
О себе она рассказала, что после окончания хореографического пошла работать на Красной Пресне в ночной бар, где услаждала публику стриптизом, а потом её в 31 год – «свалили» и отправили «на пенсию», зато купила на проспекте Вернадского однокомнатную квартиру за 50 тысяч долларов, нашла в Москве мужа итальянца и «слиняла» с ним на его родину, «дико скучает» по общению с русскими а потому, наверное, очень искренна с ними, если встречает их под балконом Джульетты.
– И супруг, наверное, любит Вас, как Ромео?
– Ревнует со страшной силой и всё допытывается, люблю я его или нет? А я молчу… Говорю, что не люблю макароны, и когда из окон итальянцы выбрасывают на улицу кишки из рыбы, а так всё и всех люблю в Италии. Вот, может ребёнка заведём, как вы думаете, хорошо будет?
Что можно на это ответить? Я только поинтересовался:
– Живёте-то с ним дружно?
– Мужик – везде одинаков. Днём иногда ссоримся, а ночь нас мирит. До свадьбы было всё хорошо, а после свадьбы свет не нужен.
– А что ваша мама советует?
– Она у меня деревенского воспитания. Всё мне житье Марии Египетской совала читать и плакала: полевому цветку лучше в поле цвести. Зато моя подружка на вокзале её успокаивала: «Наталия поработает в Италии „дояркой“, а потом приедет с деньгами…»
– Почему дояркой? Ваш «Ромео» здесь ферму имеет?
– Какую там «ферму»? Фирму, продаёт России кожу для обуви.
– А кого же доить?
– Неужели не понятно? – М-у-ужа! – смеётся Наташа.
– А-а! деньги, значит – смутился я.
Уловив тональность, заданную Наташей в беседе, я старался ей подыгрывать, чтобы ещё раз не попасть впросак в моём возрасте и не прослыть человеком деревенского воспитания».
ТО, что я думаю о Наташе, нельзя произносить вслух: она бьётся как муха о ламповое стекло на уличном фонаре в Вероне. Ведь из её рассказа о своей судьбе, начатого под балконом Джульетты и законченного на узкой улочке, где старые дома связаны бельевыми верёвками, я, понял одно – прошлого не изменишь и не вернёшь, его лишь можно оценить по-новому».
Когда Генрих закончил читать, Эдуард сказал:
– Хорошо я согласен. Уговорили вы меня, вместе с Холодюком, ехать в Верону, а тебя, мама, уговорили они.
– Уговорили. Сократим свой отдых в Бибиони на один день и заедем к
Джульетте в гости. Если, конечно, доедем.
Мы доехали. Сняли маленькую дешёвую виллу с видом на море: с посудой, холодильником, газовой плитой, и прочими необходимыми вещами, чтобы питаться не в ресторане, и одной спальней в две кровати и диваном.
– Солнце, море и вода, – какая красота!!! – продекламировал Эдуард, – если бы я здесь жил, то поэтом был!
– Ну, да, с тебя поэт как с нашей мамы тяжелоатлет, – сказал Генрих.
– Дети мои, что-то вы стихами заговорили.
– Остаёмся здесь навсегда – станем поэтами! – снова продекламировал Эдуард.
– Нет уж никогда! Лучше дома будем тяжелоатлетами! – сказал Генрих.
– Ну, коль мнения разделились, едим домой к папе. Стихи писать будем там, и там же будем тяжелоатлетами – сказала я смеясь.
Мы загорели так, что наши загоревшие тела, местами, покрылись черными пятнами. Облазившая пленка, с подгоревшей ранее на солнце кожи, превратилась в пепел черного цвет, и, как пигментация, выделялась на отдельных участках наших тел. Правда, она быстро смывалась, но выглядели мы необычно, и смешно.
Бибиони – город-курорт. Всё там предусмотрено, чтобы люди прекрасно и цивилизованно отдыхали. Кроме этого, так же предусмотрено, причём, неназойливо, цивилизованно, чтобы отдыхающие оставили в нём привезенные с собой деньги. Но наверное, в благодарность за это итальянцы делают отдыхающим подарок, который не только умиляет, но и позволяет расслабиться, проверить свою устойчивость на спиртные напитки.
В Германии есть праздник знаменитый на весь мир, проходящий в Мюнхене – «Октоберфест», В Италии, в Бибионе, есть праздник «Сентембрский фест». В Мюнхене на празднике пиво льется рекой. В Бибиони на празднике вино «льётся рекой». Удивило нас то, что если река в Мюнхене льется с повышенными ценами, то в Бибиони – бесплатно. Не любитель я вина – мне больше пиво нравится, но здесь не могла удержаться, чтобы не попробовать настоящих знаменитых на весь мир итальянских вин из бочек и возможно из рук самих виноделов. Если бы не дети, постоянно напоминающие мне, чтобы я прикрыла рот, открытый от удивления и любопытства, и наливала себе в рюмочку так, чтобы только дно скрыло, наверное, получила бы я какую-нибудь степень опьянения.
Неделя, отведенная нам для отдыха, пролетела быстро. Как было принято решение раньше, мы поехали домой через Верону.
Очень красивый город! Сняв отель на одну ночь, и прямиком, как говорят, никуда не заезжая, и нигде не останавливаясь, поехали к Джульетте. Без особого труда нашли улицу Виа Капелло 23, дворик, где «спрятался небольшой домик Джульетты». В ресторан, разумеется, мы не пошли, так как деньги дома и в Бибионе «оставили», но у статуи прекрасной Джульетты застыли.
– Надо же, всё так, как Холодюк написал! – воскликнул Эдуард.
– Надо же, всё так, только Наташи не хватает, – ему в тон съязвил Генрих.
– Может быть, он её выдумал, правда, мама? – спросил Эдуард.
– Ну…, – протянула я «ну» слишком долго, – не знаю. К сожалению, с господином Холодюком я не знакома. Вообще-то он журналист. Журналисты, как правило, редко выдумывают. Их основная задача, описать какую-нибудь историю, событие, запечатлеть момент из жизни. Выдумывают и сочиняют поэты, писатели.
– Я передумал быть известным поэтом русско-немецким, живущим в Италии, я буду как Холодюк – журналист из Германии!
– Да, не знаю, кем ты будешь, постоянно меняя свои желания! – продекламировала я в тон Эдуарду.
– Ну и места здесь, в Италии, – смеясь, сказал Генрих, – если уж наша мама в рифму стала говорить! Приедем домой поэтами, папа не признает.
Мы стояли почти рядом с бронзовой статуей Джульетты. Мам, ты, что тоже хочешь «потереть» знаменитую часть великой дамы? – спросил Генрих.