Скромные бродячие музыканты

Утром, повязывая бабочку, довольный аккордеонист спустился вниз, толкнул сонного коллегу и перед тем, как уйти приметил спящего за столом сана и безалаберно висящий на его ремне кошель. Исключительно в рамках урока, разумеется, Галош достал серебряные ножнички, кои ему неожиданно для себя подарила дама сердца одного полицейского, и хотел было срезать мешочек, как вдруг к его горлу прильнуло острие. Из-под полей широкой шляпы сухими после попойки глазами выглядывал сан, держащий изрисованный рунами стелет. Галош демонстративно убрал руки, но орудие возможного убийства все ещё прислонялось к горлу.

Шло вынул флейту, по не раз отработанной схеме врезал ей сану по затылку, и нога в ногу с коллегой драпанул прочь из салуна.

– Черт возьми, – дивился он, внимательно разглядывая инструмент.

– Хотите вернуть? – Галош выпустил глубь дыма.

– Ещё чего! Ты погляди на нее, ни трещинки! От моего размаха флейты больше удара нежели никогда.

– Прекрасная новость. Надоест музыка – пойдете в кузнецы, – у Галоша забурлил живот. – Разрешите вашу дубинку. – У Шло отвисла челюсть.

– Д-дубинку?.. Ты, дружок, ступаешь по охренительно тонкому льду.

Галош прочистил горло и поправил лямки.

– Действительно. Прошу меня простить. Разрешите ваш венец творения музыкальных инструментов?

Шло повернулся в профиль, косясь на коллегу.

– На!

– Премного благодарен, – держа флейту указательными пальцами, Галош выставил ее в сантиметре от кончика носа и оглядел от края до края, закрепив внимание на мундштуке. – Хм… – Он перехватил инструмент, точно меч и с пол-оборота под корень срубил четыре ростка с початками кукурузы. – Угу. Так я и думал.

– Согласен. Упали, – подметил Шло. Галош хмыкнул.

– И это тоже. Ваш мундштук на острие рога Черта, а так как при игре вы работаете языком, то и не мудрено, что остаются царапины. Отсюда и кровь в плевках, – сказал он. Шло нахмурился и поелозил языком во рту. – Флейта, молот и нож. Три в одном, дорогой друг. Удачное приобретение, – Галош протянул инструмент владельцу.

– Лучшее, потому что ещё и бесплатное, – Шло стряхнул с флейты капельки сока срезанных растений. Галош поднял добытый обед и поделился с другом. Сдув прилипшую пыль, Шло самозабвенно вгрызся в золотистые семена. – Ой… Как… Соли бы… Почему мы раньше так не сделали? – он оторвался от трапезы, увидев быстро удаляющегося коллегу. – И что это такое? – земля задрожала под его ногами. – А это что такое?!

– КУ-КУ-РУ-ЗА! – голос доносился отовсюду, как если бы воздух воспользовался правом речи. Через два толчка над флейтистом возвысился гигант метров двадцать высотой. Он неуверенно стоял на цыпочках, чтобы пятками случайно не раздавить недельный запас урожая и озирался по всем частям света. – НЕЛЬЗЯ КУ-КУ-РУ-ЗУ КОРОЛЯ!

Гигант зачесал волосатую грудь, больше походившую на дикие джунгли, и из нее что-то посыпалось. Размером со спелую тыкву шары чуть не зашибли человечка внизу, вонзившись в каких-то метрах от него. Парализованный Шло не мог произнести внятно и слова из-за ужаса и набитого зернами рта. Рядом с ним в упавшем снаряде треснула скорлупа и появилась измазанная фиолетовой слизью клешня. «Надо было все-таки извиниться перед мамой», – с сожалением подумал про себя музыкант.

Правильно говорят: «Искренняя совесть просыпается лишь на пороге смерти».

Из семи окружающих его яиц вылупились восемь существ (была пара близнецов). Голодные и пищащие они окружали флейтиста, щелкая клешнями, способными перекусить металлические прутья. Одно из существ с несформировавшимися задними конечностями подползло к початку на земле и начало ловко измельчать его мелкими острыми лапками вокруг пасти, точно опытный повар, если бы тот мог держать не один, а сразу двадцать ножей. Тела закрывал уродливый панцирь с множеством фиолетовых бугорков, покрытых полупрозрачной пленкой. Просвечивающее сквозь них солнце проявляло дергающиеся внутри черные комочки.

Иногда даже от самого мерзкого зрелища невозможно оторваться. Шло морщился, дрожа от отвращения, не заметив, как клешня одного из существ тянулась к нему сбоку. Она клацнула на уровне шеи музыканта, но тот успел среагировать и пригнуться. По земле проехалась верхняя половина срезанного цилиндра.

Шло обратил взор к гиганту, точно к божеству в минуту отчаяния. И вдруг его осенило:

– А-А-А-А-А-А! – вырвалось из глотки Шло.

– О? – С кончика носа гиганта скатилась капля пота и рухнула на блох. Послышался треск панцирей. Соленая волна снесла всех тварей. – НЕ-ЛЬЗЯ КУ-КУ-РУ-ЗУ! – Скалившийся гигант топнул ногой, придавив нарушителей. Пыль поднялась непроглядной стеной, разлетевшись по плантации.

«Умению пролезть в любую дырку – вот чему мы учим», – объяснял Флигель по кличке Скользкий, признанный прохвост, трехкратный обладатель приза «Вор года», по обоюдному выбору Шишек на Развалинах старого города, тренер начинающих домушников.

Шло не пропускал его занятий, всегда платил за семестр (раньше принимали плату в любой валюте, но из-за переполненных украденной посудой и мебелью складов эту возможность упразднили) и достиг определенных успехов. По заветам учителя он вытянулся на носочках к небу, попав в проем между большим и указательным пальцами на стопе гиганта.

– НЕЛЬ-ЗЯ! – подытожил тот и перешагнул поле.

Шло бы так и остался окаменевшим от страха пугалом на радость фермерам, но всплески заставили его медленно повернуть голову. Среди раздавленных в лепешку блох осталась одна с уцелевшим панцирем. Полупрозрачные бугорки лопались. Из них выползали насекомые габаритами с кулак человека, что за день съедает два с половиной быка. На вытянутых тельцах отрастало множество длинных тонких лапок. При движении они напоминали волны, что несомненно заинтересовало бы Шло, будь он энтомологом (ведающим в насекомых) и наблюдая за этим через толстенную защитную перегородку, но будучи отчисленным с воровского факультета флейтистом-самоучкой он рванул, что было мочи.

Тем временем Галош грыз яблоко и трусцой на лошади возвращался к коллеге. Его силуэт весьма обрадовал аккордеониста, его скорость с бледной физиономией смутили и вынудили натянуть поводья, а преследующие его насекомые намекали, что пора поворачивать обратно.

Ускоряясь, он оглядывался, дожидаясь коллегу.

– Хватайтесь!

Шло запрыгнул на лошадь, всего на миг опередив блоху, летящую к его колену.

– Скачи, как никогда не скачила! – завопил он, шлепая кобылу по заду.

Шло мертвой хваткой вцепился в Галоша, то и дело стуча подбородком по весящему на его спине аккордеону. Отрыв увеличивался, как и шанс не оказаться съеденным.

Плантации закончились. Впереди показались сторожевые башни перед выкопанным рвом.

– Милсдарь, певун назад скочит, – предупредил усатый вояка, глядящий в подзорную трубу.

– Опустить ворота! – Высоченные ворота с высоченным гербом в виде хохочущей маски шута начали опускаться.

– Милcдарь, за ними блошки с Гоши ползут!

– Поднять ворота! – Ворота начали подниматься.

– Милсдарь, певуны помрут тогда! А у них ваша лошадь!

– Как моя? – изумился толстопузый кардинал, сотрясая подбородки с третьего по четвертый.

– Вы хрякнули… Хотел сказать вякнули… Ой!

– На эшафот этого! – приказал кардинал, топнув ногой. Усача увели, а на его место пришел полностью лысый. – Почему у него моя лошадь? – Только заступивший новичок громко сглотнул. Недолго думая, он выдал фразу, которая не раз спасала его от неприятностей:

– Да дебилы! Всех накажем!

Кардинал нахмурился.

– Опустить ворота!

Певуны мчались на слишком большой скорости, опережая вояк, крутящих барабаны подъемного механизма. Галош просчитывал план, в котором он вместе с коллегой не оказывались на дне рва, не таранили грудью не успевшие опуститься ворота и не были съедены насекомыми. Прыжок на лошади должен был решить проблемы. Нюанс заключался в том, что ее никто об этом не оповестил.

К двенадцати годам зрелая Лапушка возила на горбу исключительно жирного кардинала, завистливо глядя из стойла, как ее подруги прыгали через барьеры и резвились в загонах. С детства ее лишили возможности ощущать встречный ветер, чувствовать адреналин, растекающийся по венам, испытывать блаженство, а не отвращение от горы сена и сна после долгой погони. И наконец-то ее мечта должна была осуществиться.

Наездник бил ей в бока, не давай остыть. Мощными легкими Лапушка качала воздух, сродни целой роте солдат на марше. Мышцы каменели, во взгляде застыла решимость. Считанные метры отделяли ее от прыжка. Последний удар подгоняющего наездника, затем рывок и копыта оторвались от земли.

Она летела! Летела, как птицы в небе. Свободная и легкая!

По истечению двух секунд кобыла спотыкнулась об мост, не успевший до конца опуститься, и рухнула вместе с пассажирами, кубарем прокатившись вперед.