Три обезьяны

– Она же передо мной… – Яр в страхе оглянулся, но увидел только забытого всеми старика, тихо дышащего на стульях. И дышащего ли вообще? – Ты ее любовь, мужик. Вы же женаты, – руки пугающе приблизились к его шее.

– Бабка! Любовь – это ее бабка. Но ты ни в коем случае не будешь ей звонить. Понял меня? – медбрат закивал. – Веди к Марьяне.

Еще не успев открыть двери родильного отделения, они услышали возгласы недовольных женщин, среди которых отчетливо выделялись угрозы, до боли знакомые молодому отцу. Вокруг кровати посреди коридора собрались мамы с двумя дежурящими медсестрами и все наперебой спорили. Из открытых палат доносилась ругань тех, кому запретили вставать с постели, но они ну очень хотели поучаствовать.

Протиснувшись между женщин, муж добрался до жены и сразу же взял ситуацию под контроль.

– Тише! – крикнул он, и все тут же полетело в расщелину меж двух высоких гор, напоминающих ноги. Кричать начали на него, но вставший между ними медбрат поспешил всех успокоить и велел медсестрам разогнать матерей по палатам. Те, став частью восстания, опешили от наглости, но быстро вспомнили про обязанности.

Затылок Яра загорелся от взора жены, а ее когти вонзились в его руку.

– Где Любовь? – мрачно спросила Марьяна.

– Перед тобой, – пошутил Яр, стараясь улыбаться максимально правдоподобно.

– Где Любовь? – повторила Марьяна в этот раз с примесью «я тебе сейчас глаз высосу».

– Ей позвонили, но она не может приехать.

– Любовь не может только летать и вязать. Где Любовь, козел? Ты ей не позвонил, – осенило ее. Яр развел руками. – Я в коридоре сплю, и только бабушка может выбить для меня палату, а ты ей не позвонил? Одно дело тебя попросила сделать. Одно!

– Я для тебя постоянно все делаю, – сдерживая в секунду вскипевшую ярость, ответил Яр. – Еду готовлю, трупы из универа ношу, а меня могут отчислить за это! Тебя терплю, в доме убираюсь…

– Да-да. Больше бабских занятий перечисли! Моя бабушка больше мужик, чем ты. Начни вы драться, я бы не думая поставила на нее.

– Ты, не думая, даже кроссворды разгадываешь. Писатель восемнадцатого века? Пароход! Ни разу его не читал. Может, на английском пишет? Имя у него такое английское!

– Я строчки перепутала, – процедила Марьяна. – Ты сам видел. И не поправил!

– Не поправил, чтобы над тобой посмеяться погромче! – веки молодой мамы сузились до ширины лески, которой она бы с удовольствием придушила этого урода.

– Очень боюсь, как бы мой ребенок не стал такой же тварью, как ты.

– А все человечество боится, что он будет подобен тебе. От двух таких заноз земля просто лопнет, как шарик.

Оба замолчали, на что мамы во всех палатах одновременно подумали «наконец-то» и улеглись спать.

– Где ребенок? – стоя спиной к жене спросил Яр.

– Забрали, – лежа на кровати и ковыряя стену, отвечала она.

– Куда? – возмутился отец.

– Не знаю я!

Снова замолчали.

Шестое чувство у людей работает по-разному. По словам Черта, он мог безошибочно определять приближение милиции по покалыванию сломанного их дубинкой ребра. Или Алла, одногруппница Ярослава, зазубривала единственный билет и намертво вбивала его в голову. Зависая ладонью над нужной цифрой, она ощущала, как у нее удивительным образом твердеют соски (дабы процесс не сбоил, она заблаговременно закрывала окна в кабинете), что вдобавок еще и отвлекало учителя. Яр же в короткий срок развил слух так, что по силе удара подошвы и частоте шагов мог заблаговременно определить, кто идет. Однако способность эта распространялась исключительно на одну женщину, которая в данный момент подступала к родильному отделению.

– Плохо, – он развернулся к задним дверям, но в него вцепилась жена.

– Стоять.

– Если хочешь меня добить, я выбираю гильотину, – он дернулся к выходу, но когти впились в его запястье сильнее.

– Она отремонтировала мою кухню, – с презрением пояснила Марьяна, – я ей сейчас все выскажу.

– Очень интересно…

– А ты мне в этом поможешь.

– А вот теперь не очень.

– Ты мой муж, отец моего ребенка. Ты признался в том, в чем никто из мужчин на всем свете не признался бы. Под страхом отчисления ты носишь для меня трупы животных и, невзирая на стереотипы, делаешь за меня всю работу по дому. Ты тот, кто заслужил звать себя мужчиной! И вместе мы сможем дать ей отпор и показать, что мы тоже личности, достойные уважения.

Брови Ярослава поползли вверх:

«Да я умру за тебя, – думал он. Впрочем, когда двери отделения отворились, а на их пороге медсестра встретила Любовь, коленки резко подкосились. – Ну, может быть не сегодня».

Будь у него дополнительные секунды, он точно смог бы убежать, но хватка жены задержал его ровно настолько, чтобы прабабушка успела отшить медсестру и заметить его вдалеке.

– Выкидыш, – больше утверждала, чем спрашивала подошедшая Любовь.

– Живой и здоровый, – точно бывалый ковбой перед началом заварушки ответила Марьяна. – Ты вырезала моих рыбок. Ты убила Чарли!

Ничего не ответив, Любовь отошла к шепчущимся вдалеке медсестрам.

– Да уж. Эта битва войдет в историю.

В непонимании, куда деть скопившийся психоз, Марьяна избивала подушку, параллельно присев на уши к мужу. Тот пристроился рядом с ней на койке, взял за руку и на автомате кивал, изредка добавляя дежурные короткие фразы. Сознанием он кружил вокруг застрявшей в голове мысли: «Она хотела выкидыш».

Не удивительно, что первым увиденным человеком в жизни малыша стала прабабушка. В будущем эта встреча минимум раз в месяц повторялась во снах.

Он лежит на костлявых руках, обмотанный махровым одеялом и смотрит на черную фигуру с непроницаемой вуалью, закрывающей лицо. Ему страшно, он начинает реветь, но беззвучно. Вдруг вуаль сама собой сворачивается ко лбу, а из-под нее стекает холодный туман, обволакивающий теплое тело младенца. На бледной коже щек прабабушки, как молнии раскрываются трещины. На ребенка сыпется отмершая плоть. На месте горочки носа два отверстия. В пустых глазницах горит синее пламя, обжигающее его.

В лучшем случае он просыпался в холодном поту, в худшем – писался, но так или иначе оказывался с мокрым постельным бельем и получал оплеухи от мамы.

Домой его принесли через неделю после рождения. Тогда же мама впервые провела с ребенком весь день, без наблюдения бабушки (она вдруг исчезла по каким-то делам), и без мужа, у которого только начался новый семестр. Любой пропуск пары означал появление нового седого локона на экзамене. С нанятым Любовью сопровождением из акушерки и двух трезвых мужиков, которые согласились подбросить девушку до дома за бутылку, Марьяна оказалась в квартире: отремонтированной, бежевой, с запахом цемента. Сбросив сумку у входа, она со спящим ребенком на руках протопала в свой новый зал, где на незнакомом кресле увидела гору из детской одежды, пеленок и игрушек.