Три обезьяны

Три обезьяны
Макс Фетт

Конкретно в этом сборнике за основу взяты три Японских обезьяны – Мидзару, Кикадзару и Ивадзару. Если не умничать, то это знакомое «Ничего не вижу, ничего не слышу, ничего не говорю». Каждый из рассказов берет одного из приматов и показывает его порок в рамках людских событий.

Три обезьяны

Макс Фетт

© Макс Фетт, 2021

ISBN 978-5-0053-8074-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Предисловие

Всегда любил Предисловие. Ты вроде пишешь, но тебе не надо продумывать сюжет – просто выкладываешь все, как есть, и задумываешься разве что о грамотности. Но много времени занимать не буду, перейду к сути.

Конкретно в этом сборнике за основу я взял трех Японских обезьян – Мидзару, Кикадзару и Ивадзару. Если не умничать, то это знакомое «Ничего не вижу, ничего не слышу, ничего не говорю». Три парадигмы, через которые многие не могут перешагнуть. Каждый из рассказов берет за основу одного из приматов и показывает его порок в рамках людских событий. Продумывая судьбы героев, я придерживался одной мысли, высказанной Австралийским комиком Джимом Джеффрисом: «Постарайтесь не быть говнюком. И если будете стараться каждый день, то получитесь вполне неплохим человеком». Простейшие слова, но если начать копать, то смысла в них хватит на не один десяток книг. Как по мне, у обыкновенного человека есть множество проблем, которые он не хочет или не может решить, по незнанию или нежеланию. Но если подать их с интересной историей, кою обязательно изучат, то, возможно, люди что-то смогут для себя осознать и придут к тому, о чем говорил Джим.

Также упомяну, что «Нормальный человек» – это предыстория одного из героев моего романа «Песочные часы». Кроме этого факта, никаких пересечений у произведений нет, и проблем с пониманием сюжета возникнуть не должно.

Приятного чтения.

Нормальный человек

Марьяна сидела напротив Любови Андреевны, изящной женщины в облегающем черном платье и повязанном на шее платке, выслушивала ее указания и сдерживала себя от прыжка в окно с криком: «Отстаньте от меня!» Спасала только игра в гляделки с нарисованной на обоях пучеглазой рыбкой.

– …выпиваешь три ложки в день, – продолжала Любовь Андреевна, – и кипяченой воды на голодный желудок.

– Как я буду пить вечером воду натощак, если я съем меда? – упершись щекой в тыльную сторону ладони, монотонно спрашивала Марьяна.

В меру своего возраста – женщина, но из-за обстоятельств – бабушка Любовь взяла со стола последний зефир и, перед тем как откусить, четко произнесла:

– Мед – лекарство, а не еда.

– Угу, – удивительно тонко подметила бабушкину теорию Марьяна, увлеченно ковыряя ногтем плавничок одной из рыбок.

– Продолжаешь, пока кончик мизинца не выкрасится в желтый цвет. Обязательно берешь ватный диск, вымачиваешь его в смеси уксуса и чайного гриба…

– Как у тебя дела, бабуль? – в надежде закончить это спросила Марьяна. Женщина отвернулась и с неприкрытым отвращением посмотрела на безвкусный розовый ящичек над раковиной с грязными тарелками и торчащей вверх ручкой сковороди, походившей на маяк в грязном море с пеной, омывающей берега перевернутой чашки. – Любовь? – как бы невзначай исправилась Марьяна. Ее бабушка периодически глохла то на правое, то на левое ухо для тех, кто называл ее бабуля. В трех из пяти случаев оступившиеся извинялись, и Любовь чудом обретала слух. Тех, несчастных, кто не додумывался до этого, никто больше не видел.

– Дела под контролем, – по-офицерски строго ответила она. – Поменяй мебель. Не позорься перед ребенком.

– Не думаю, что он разбирается в декоре, – услышав это, Любовь чуть приподняла нос и, как старая каменная фигура из фильмов ужасов семидесятых годов, повернулась на внучку. Юмор она понимала, но только тот, где не было шуток.

– Мальчик обязан видеть, как выглядит приемлемая жизнь. Его мозг – губка. Покажешь ему, как бомжи роются в контейнере с мусором, он залезет в соседний.

– Ба… – Марьяна запнулась и поглядела на потолок. – Любовь. Не принимайте в штыки. Все будет нормально.

– Нормально будет, когда он поступит в институт и съедет. Я дам тебе денег, купишь новую мебель.

– Не надо.

– С судом не спорят, – Любовь вынула из лежащей на коленях сумочки толстый белый конверт и положила его на стол.

– А апелляцию подать можно? – Марьяна ткнула пальцем в конверт, изображая столкновение ракеты с землей, но вместо пыли в стороны полетели крошки от лежащей под ним печеньки. Любовь с презрением посмотрела на испачканное платье, как кошка посмотрела бы на брошенную ей обглоданную кость.

– Твой ребенок вырастет слюнтяем, – сделала вывод Любовь и одним коротким движением стряхнула с себя крошки.

– Вас на это печенька натолкнула? Мне их больше не покупать? – Любовь воздержалась от ответа. Вместо этого она холодно зыркнула на внучку и положила ладонь на батарею, но не погреться (от ее мертвецки холодных пальцев замерз бы и действующий вулкан), а для проверки.

– Я иду домой, – поставила она цель и приступила к немедленному ее выполнению.

– Я провожу, – опираясь на край стола и спинку белого стула, Марьяна приподнялась. Из-под стола показался зеленый холм. Большой живот девушки, скрытый халатом с пейзажем природы, недвусмысленно намекал, что его владелица беременна.

– Сиди, – строго наказала Любовь. Тело Марьяны само опустилась обратно. – Где выход, знаю. В одной комнате не заблужусь, – добавила она надменно. Когда входная дверь захлопнулась, Марьяна еще долго сидела в напряжении.

Вечно можно смотреть на три вещи: как течет вода, горит огонь и на полный холодильник еды. Будущая молодая мать ломала все стереотипы: закрыла кран, который оставила Любовь, набирая для внучки теплую ванну, выключила конфорку, на коей Любовь поставила вариться куриный бульон, и даже не взглянула на прямоугольный ящик, полный продуктов, купленных не сложно догадаться кем.

Из вредности Марьяна не сдавалась, но украдкой поглядывала на последнюю зефирку, надкушенную бабушкой. Запах раскрошенного печенья, смешанный с ароматом бульона, манил ее со страшной силой. Скрестив руки на груди, она глядела в потолок. Она знала о возможности укрыться в зале, но нарочно не двигалась. Выступила первая слезинка, дав сигнал зефирке, что защитный заслон гордости рассыпался, и ей стоит начать молиться своему зефирному богу (тому самому, из рекламы шин по телевизору).

По одному из поверий сарафанного радио, беременных сильно тянет к рыбе. И если нормальная женщина думает о ней в качестве еды (или ингредиента в странных блюдах), то Марьяна предпочитала свой подход. Рыбки на обоях стали для нее реальными друзьями. Особенно троица, что плавала над хлебницей.

Георг и Фридрих были близнецами. Они всегда находились рядом и даже пятна от расплескавшегося недавно сока одинаково упали им на краешки левых плавников. Третьим был Чарли. Из-за плохо совмещенных стыков обоев ему достались лишь полтора глаза и зигзагообразный рот. Впрочем, эти дефекты не помешали ему и двум братьям сдружиться с Марьяной, чего нельзя было сказать об остальных водоплавающих.

К примеру, территорию у двери оккупировали бандиты. В отличие от цветастых собратьев, эти выглядели серыми из-за скопившейся там пыли и ободранными по вине кошки Пуси, которую Любовь заблаговременно сдала в приют перед родами. Иной раз посмотрев, как из-за плинтуса тянет плавничок очередная рыбка, попавшая к ним в должники, хотелось уйти и переждать в туалете, пока ситуация не уляжется.

У холодильника обитали извращенцы, вечно выглядывающие из-за дверцы одним слишком радостным глазком.

Столешницу заняли маньяки. Идеальное место, чтобы одаривать хозяйку холодными, полными желания и скрытых фантазий взглядами, особенно в моменты нарезки мяса.

Навык воображения (если не считать паранойи) был для Марьяны лучшим спасением от скуки. Наросший живот с плавающим ребенком стал якорем, брошенным в квартире. Долгая прогулка по улицам обязательно превращалась в пытку: отекали ноги, болела спина, хотелось есть и плакать.

Приходилось изощряться всеми доступными способами, дабы внести немного жизни в окружение. Марьяна прятала все подъемные для нее вещи в шкаф: школьный дневник, в последний раз заполненный полгода назад, разобранный пылесос (так он становился легче), фарфоровую посуду, горшок с кактусом Леночкой (в честь одноклассницы, которая всегда знала, куда уколоть), сборник рассказов Булгакова (где был прочитан только «Морфий», и тот под присмотром Любови) и старую сумку, ставшую прибежищем для лука.

Габаритная мебель накрывалась чистыми простынями. К рождению ребенка каждый задрипанный родственничек обязался приехать и подарить по набору постельного белья. В сумме их хватило бы, чтобы сшить нехилый такой дирижабль, затем накачать его горячим воздухом и улететь куда-нибудь подальше. Однако, по понятным причинам Марьяна не могла этого сделать. Она не умела шить.

Закончив приготовления, будущая молодая мать подходила к низкому столу у окна, по пути подворачивая торчащие края покрывала под диван, садилась, большим пальцем ноги включала магнитофон с записанными на кассету звуками природы или большого города, тонкими пальчиками брала скальпель и, единственный час за день испытывая спокойствие, приступала к препарированию.

Мертвую живность из медицинского университета приносил Яр (в свои двадцать человек выдающегося ума, хотя многие и усомнились в этом, узнав, что он станет отцом по залету). Договорившись с дежурным по лаборатории, он забирал замороженных лягушек, голубей или крыс, приготовленных для студентов, и, чем-то напоминая пещерного собирателя, нес их в дом.

Марьяна хранила их в дальнем углу морозильника, подальше от надзирательных глаз Любови. Ее интерес к хирургической работе пробудился внезапно, после картины «Урок анатомии доктора Тульпа». Мастерству Рембрандта не было предела. Вся его творческая жизнь шла по восходящей прямиком к месту в истории. Но даже при этом, узнай он, что в будущем его работа сможет дать цель такой девочке, как Марьяна, он бы обязательно поставил галочку в списке «деяния, что сделать я, быть может, не смогу, но с трепетом желаю».

На одной из экскурсий очень ответственный учитель ИЗО отвел класс знакомиться с работами художников семнадцатого века, выставленными в коридоре на первом этаже Школы №7 Рыбинского района.

На оригиналы не собрали бы, даже реши мэр продать треть города. Впрочем, фотографий вполне хватило, чтобы впечатлить девочку. Уверенность профессора, удивление учеников, демонстрация реального процесса работы конечностей. Марьяну буквально за шиворот оттаскивали от картины на уроки, но на следующей же перемене она мчалась обратно. Тратила свободное время, нередко оставаясь после занятий, пока ее не выгонял охранник.

От созерцания шедевра постоянно отвлекала стена, выкрашенная в бледно-розовый. Одним своим видом она на корню срубала все влечение к искусству, а учитывая, что этот цвет был вообще везде (им покрасили даже парты), то ни о каком развитии не шло и речи.