Лабрум

Я: «Выходит, это что-то психологическое».

Сергей: «По-разному говорят. Может, психологическое, некоторые говорят, что это все эксперимент, другие – что от пагубного влияния на мозг радиации и химии тумана, а я, например, думаю, что просто от однообразной жизни на закрытой территории, как в клетке. Вспомни, когда в детстве в зоопарк ходили, там животные, наверно, как-то так себя ощущали, некоторые ж там дуреют – из угла в угол ходят, помню, с мамой долго наблюдали, как лиса туда-сюда, туда-сюда, туда-сюда. А может и изучают, испытывают на нас что-то… Да и какая разница-то, разве если будем знать, это что-нибудь изменит?»

Я: «А вы бежать пытались из зоны?»

Сергей: «А нафиг? Какой смысл? Во-первых, привыкли, тем более тут, можно сказать, родина. Во-вторых, сам же говоришь, граница хорошо охраняется, раньше были попытки – до границы и близко не доходили, их возвращали, это большая удача, что тебя по пути не засекли. И в-третьих, тут ведь всем обеспечивают, в продовольственном платить не надо, набирай сколько угодно, формально почти анархия, на рожон не лезь – никто не тронет, делай что хочешь, если сильно не хочется, то можешь и не работать, заставлять не будут. А еще подумай вот, если животное из зоопарка выпустить на волю, волка в лес, к примеру, то что будет? Сдохнет, не сможет жить в неволе, не умеет, это не волк уже, а собака. Логично? Так и получается: и в зоопарке мучаются, но и на воле жить не сможешь. Ладно, пошли пройдемся».

Выходим из дома. Я больше хочу попасть в центр, но сегодня не поедем, по словам Сергея, уже поздно, лучше с утра, в другой день.

Мы идем по улице, негромко разговариваем. Других людей, как обычно, немного.

Сергей: «Вот это урод, это урод, это тоже. Вот те – местные».

Никак не могу привыкнуть к определению «урод», все-таки оно очень унижающее, это оскорбление.

Я: «Называть их «уродами» не очень грубо?»

Сергей: «Они уроды и есть, что тут рассуждать. Говори, как есть, все так говорят. Тоже мне толерантность, нашел кого жалеть… Ты потом с ними больше пообщаешься и сам скажешь, что они – уроды. Для нас они как такая, знаешь, данность, как неодушевленные предметы, как мебель в квартире. Слушай, ты извини, я пока тебя ни с кем из наших не знакомлю, с друзьями своими. Про тебя, конечно, рассказывал им, сразу вообще не верили, а сейчас еще побаиваются, так я тебя вроде как проверяю. Но лично я тебе верю, не подумай».

Я: «Хорошо, ничего страшного, это понятно».

Попросил Сергея показать мне то необычное здание с крестом, которое я посчитал храмом.

Сергей: «Да, пошли, посмотришь. Собственно, это хреновая идея, проводить экскурсию по нашему району, тут все одинаковое, сам видишь, серое и бетонное. Не знаю, зачем им понадобилось превращать город в эдакую каменную крепость. Погляди, это же горы какие-то, скалы, неживое все, ни тебе деревца, ни травинки – все цемент, все ровно, все прямоугольно. В центре – то же самое, только высотных зданий меньше и есть еще производственные цеха за высоченными заборами. И все постоянно подмазывается, подравнивается, если откололось или трещина, или ямка. У меня сосед работает по этому делу: каждый день мажет, мажет, заливает. Озера высушили, реки в трубах под бетоном. Говорят, от эксперимента дуреем, так в таком городе жить – естественно тронешься, одна сплошная могильная плита, похоронили заживо».

Подходим к зданию. Его я уже описывал ранее, довольно величественный вид, мне нравится его архитектура.

Сергей: «Это, короче, какой-то молительный или молельный дом у них».

Я: «У уродов? Храм?»

Сергей: «Да, храм типа религиозный у них».

Я: «А какая религия?»

Сергей: «Точно не скажу. Мы туда не ходим. Мой друг один внутри бывал, может рассказать, чего они там делают. Песни какие-то по воскресеньям слышатся, воют протяжные такие песни, слов хрен разберешь. Как уроды стали появляться, так и храмы эти построили, в каждом районе есть».

Я: «А христианские, православные церкви остались?»

Сергей: «Нет. Купола сняли, здания перестроили».

Я: «Верующие протестовали?»

Сергей: «Не особо. Там ведь священников уже не было, службы не велись. Я не очень-то верующий, хорошо не знаю как там и что, но вроде как по-ихнему здесь, в зоне, что-то типа проклятия произошло, что тут нельзя жить и надо покинуть эту землю. Священники эвакуировались, а за ними и те, кто сильно верил и соблюдал там все это. Оставшиеся – в основном атеисты, ну или такие, понимаешь, верующие атеисты, иконы дома есть, молитвы какие-то помнят, читают. Так-то мне кажется, я в Бога тоже верю, скорее да, чем нет. Библия мне как книга вот нравится. Правда, я же пьяница, выпить люблю, гы-гы, так что какой из меня верующий. А там, в Европе у вас, что – серьезно с этим вопросом?»

Я: «В основном католицизм. Но ты правильно подобрал определение – верующие атеисты, как-то так и есть у нас с религией».

Сергей: «Уроды дык вот сильно верят, правда, хер их знает, во что именно и как, для чего песни воют. В воскресенье надо прийти, если послушать хочешь. Они здесь целой толпой собираются».

Я: «Во что же верят, интересно…»

Сергей: «Может, все в то же самое, кажется, Библию они читают, на свой манер интерпретируют».

Особых достопримечательностей, кроме храма, в этой местности действительно нет. Договорились, что завтра поедем в центр, Сергей придет пораньше.

Сергей точно сделал сравнение с зоопарком, мне на данный момент обстановка здесь напоминает именно зоопарк. Было бы неплохое название для зоопарка – «Лабрум».

[…]

недосказанностей, поэтому сложно собрать в единое целое, а тем более осознать. Многие вещи

[…]

записывать все события по минутам, абсолютно все, что произошло – нереально и нецелесообразно, дневник получится слишком объемным, тем более бумагу надо экономить. Сергей пообещал принести хорошей писчей бумаги, но, по его словам, это дефицит.

34.

Перед тем, как ехать в центр, Сергей предложил мне посмотреть, что он хранит в своей квартире на пятом этаже, ведь мы так туда и не входили. Я, разумеется, согласился.

Основное назначение квартиры – хранилище. Сергей хранит здесь книги…

Сергей: «Вот, видишь, тут у меня склад, тут я храню знания, информацию. Это книги, газеты, журналы, брошюры, рукописи и тому подобное. В свободном доступе ты сейчас в зоне книг не найдешь, их все вывезли».

Я: «Конфисковали?»

Сергей: «У людей насильно не забирали, настоятельно рекомендовали сдать, говорили, что это для нашей же безопасности. А кто знал, что это значит, думали, может бумага накапливает что-нибудь вредное, может радиацию… И сдавали. Никто ж не мог предположить, что другого взамен не дадут. Но были такие как я, прятали. У меня просто с детства много книг было и читать я очень люблю. В свое время, когда переехал, родителей уже не стало, сохранил квартиру, замок вставил. Приношу сюда периодически новые найденные экземпляры, выпросишь у кого, кто поменяет на что-нибудь, и на мусоровозах у меня, так сказать, свои люди, в мусоре еще, бывает, попадаются книги. Знаешь, людям без получения знаний нельзя, а в зоне источником информации может служить только книга. Люди читают, хоть в большинстве и не много, но читают. Музыку еще слушают, я музыкой сильно не увлекаюсь, есть знакомый – так он собирает пластинки, складирует, как я книги, меня в определенных кругах знают по кличке «Книга», его «Музыка», так и живем, гы-гы-гы».

Я: «Если обнаружат, конфискуют?»

Сергей: «Наверное да, специально они сейчас не ищут, людей не обыскивают, только на свалках их собирают, но, наверное, заберут, раз тогда изымали».

Я: «Какие книги у тебя есть в коллекции?»

Сергей: «У меня не коллекция, у меня библиотека, все расставлено по своим местам, каталогизировано. Книги очень разные: наука, техника, публицистика, художественные, учебники разные и так далее. Вот можешь пройти посмотреть, только новых тут не найдешь, все очень старое».

Столько книг в материальном воплощении меня уже само по себе впечатляет, я давно отвык от бумажных изданий. Прошел, посмотрел, то, что встретил знакомое – в самом деле давно выпущено, можно сказать это классика, а некоторые научные труды уже морально устарели.

Я: «Все на русском?»

Сергей: «Почти, иностранных мало. На белорусском тоже есть немного».

Я: «А чем ваше правительство аргументирует сейчас отсутствие книг? И бумаги толком ведь нет».

Сергей: «Все тем же: для нашей собственной безопасности».

Я: «Ну смотри, продукты некоторые в бумажной упаковке, для бытовых нужд бумага в хозяйственном имеется, то есть вряд ли дело непосредственно в материале. Тебе не кажется, что в правительстве от вас что-то скрывают?»

Сергей: «Так, давай я тебе раз популярно объясню, чтоб не возвращаться к этой теме. У нас уже нет правительства в твоем понимании. Есть руководство, оно выполняет определенные задачи по обеспечению нашей жизнедеятельности, а законов, конституции – такого ничего нет, оно работает как исполнительная власть, новые распоряжения получает извне, скорее всего, от властей Объединенной Руси (этого на сто процентов не знаю). Кто состоит в руководстве, мы тоже не знаем, вероятно, не местные. С ними мы не сталкиваемся, их не видим, звучат лишь редкие официальные сообщения по радио».