Путь с войны

Ырысту стрельнул у одного из солдат махорки и с наслаждением курил. Непейвода сидел под деревом, смущенно вытирал пот со лба.

Снова Бардин вошел в этот глухой высокомерный лес. Ему казалось, что он узнает дорогу, хотя после дождей никаких следов на земле, естественно, не осталось. Трава, что была примята – выпрямилась, ветки он не ломал, только ленточку привязывал. Но знакомые голоса. Птичьи смешные голоса возбужденно пропели опять:

– Человек, человек, человек!

– Свой, – дунул краем губ Ырысту.

– Люди, люди, люди, – клекот тревоги передавался от стаи к стае.

И далеко-далеко, неглубоко под землей перевернулась зверюга, понюхала воздух и прокряхтела:

– Человек это. Хозяин вернулся.

– То-то же, – сказал Ырысту. Лесная живность тревогу объявила ложной.

– Что вы говорите? – спросил Блинов.

– Это я так. Ворчу. – сказал Бардин. – Лукич мне сапоги пожертвовал, а мне они малые. Такой… крупный дядька, а размер ноги – маленький. Как так, Лукич?

– Размер ноги не выбирают, – вздохнул Непейвода. – Как родился, так и пригодился. А ты слова не подбирай! Хотел сказать: толстый? Так и говори.

– Товарищ капитан, – позвал один боец, – Смотрите, стреляли.

Но Блинов уже и сам поднимал с земли желтую гильзу.

– Может, давнишние, – предположил Ефим Лукич.

– Не похоже, – задумчиво проговорил Блинов. – И что странно…

– Странно? – нетерпеливо спросил Непейвода.

– Очень странно, – повторил Блинов и замолчал.

– Видел я в банде пару неизвестных карабинов, – сказал Ырысту. – Английские или американские. А вот, – показал на ствол дерева, где сбоку был неприметный порез. – В меня палили. Там я ногу поранил. Айда.

Группа вышла к поляне, где устраивался Бардин на ночлег. Тут он сразу вспомнил свой отчетливый сон о будущем. Портянок не было. Но Ырысту с довольным видом подошел к развесистому дереву и снял с ветки вещевой мешок, который провисел тут все это время в целости и сохранности.

Блинов с подозрением поглядел на Бардина, но ничего ему не сказал. Отдал распоряжение выставить караулы и устраиваться на привал. Дальше идти не было смысла – стремительно темнело, можно сбиться с направления.

Костра не разводили, перекусили сухим пайком. Солдаты завалились спать. Капитан Блинов выпрашивал у Ырысту секрет лечения от заикания. Не менее настойчиво, чем «пан пулковник» допытывался о вещах Бардина.

Ырысту внимательно просмотрел содержимое мешка. Ничего такого, что могло бы интересовать разыскивающих его чекистов, там не было. Бритва, медали, трофеи кое-какие: пара колец, сережки, мыло, открытки, фотографии, губная гармошка, набор иголок. Ничего значимого. Вопрос, для чего при розыске дезертира поставлено условие о неприкосновенности вещей, остается открытым.

– А скажи… давай на ты, – сказал Блинов вытягиваясь на плащ-палатке. Ырысту кивнул. – Почему из части убежал. После победы!

– Моя эта… пьяная был.

– Да, перестань. Не включай свою броню. Не по службе, для себя спрашиваю. Но это не самое важное. И меня не касается. Я таких случаев знаю, но они касаются салаг, довольно много, – казалось Блинову доставляет удовольствие просто говорить, говорить, лить слова, не спотыкаясь на твердых буквах. – Получит письмо из дома с плохой вестью и деру! Но ты не из таких.

– Не из таких, – подтвердил Ырысту, закидывая руки за голову.

– Допустим. Предположим. Сочтем возможным. Ушел и ушел, твои дела, твои мотивы. Но, тогда, если ты в розыске, зачем идти сдаваться? Полпути, считай, прошел. Риск. Чтобы банду сдать? Но это риск собственной жизнью, время все еще военное и мои коллеги гуманнее не стали. Надеялся на понимание и снисхождение?

– Хотел бы я сказать, что это был мой долг. Но нет. Я сомневался долго, жребий бросил.

Блинов недоверчиво посмотрел на Ырысту, потом коротко посмеялся.

– Лучше для тебя, что это был, как будто, долг, – тоном наставника сказал капитан. – Долг гражданина, обязанность советского человека.

– Не верю я в долг гражданина, – сказал Ырысту. – И не сторонник, однако, того, что государственное выше личного, общественное над семейным. На постоянной, именно, основе. Бывают экстремальные моменты, когда свою судьбу выгодней отбросить. Именно свою. И главное – выгодней. Моя жизнь – одна! – на две близких. Или ближних. В этом раскладе моя свобода, стало быть, не козырь. Моя жизнёшка. Но честно скажу, если бандиты грозились убить мою… ну, жену… ребят… и приказали бы мне грохнуть капитана Андрея Блинова, я б завалил капитана Блинова, рассказал все штабные планы, вручил им бы ключ от кабинета товарища Сталина. И жребий кидать бы не стал.

Блинов задумался. Ырысту смотрел на звезды в ветвях.

– Близкие и ближние не одно и то же? – спросил капитан.

– Это так себе разделение, чепопалошнее, – сказал Ырысту. – Близкие, как бы, они по крови, по общей работе, по соседству. Ближние – другое, наверное.

– Как это?

– Образ мыслей, – Ырысту приподнялся, сел, поджав ноги крест-накрест. – Знаешь игра в ассоциации. Я говорю слово, а ты первое, что приходит на ум.

– Знаю, – сказал Блинов. – Во дворе балдели.

– Сыграем? Я говорю. Ветка.

– Сучок.

– Иголка.

– Нитка.

– Корова.

– Молоко.

– Пчелы.

– Мед.

Ырысту поднял палец вверх.

– Тест окончен, товарищ капитан. Все мыслят по-разному. Если такие вопросы задавать людям из моего мира, то на иголку ответят не нитка, а ветка.

– В смысле, хвоя? – понял Блинов.

– Да. А на корову ответят трава. Ваше европейская… как сказать? Цивилизация, она потребительская. Поэтому, корова и вы думаете: что от нее взять? Молоко. А гармоничные люди скажут: трава. То, что можно дать. Как-то так. А пчелы, тут сразу думаешь: утки.

– Почему?!