Путь с войны

Боец выстрелил в глинобитную стену. Тень показалась в окне. На один только миг! Но Ырысту хватило. Готов. Где та винтовка моя, сейчас бы зарубку сделать!

Бардин поднялся и побежал по деревне. Трое солдат окружили старого знакомого – толстого бандеровца, который так не верил Ырысту. Что ж. Правильно делал, выходит. Толстяк стоял на коленях, сложив руки на затылке.

– Ребят, можно? – попросил Ырысту и, получив согласие, врезал ногой по толстой нацистской морде.

Дальше – перестрелка. Туда Бардин не побежал. Он направлялся к дому полковника. Здесь было тихо. Странно. А вот и банька. Обещали сводить, дать помыться – наврали! Но почему-то такое чувство, что в баньке кто-то прячется. Не иначе сам пан полковник. А если Михась Ракицкий, что делать? Возьму его в плен и, мирно беседуя, пойдем мы как раньше… Ага, размечтался. Сам в плену! А из трубы над баней вместо дыма идут испарения страха.

Ырысту постучал в окошко.

– Выходи! Эй, кто там?!

Разбил окно прикладом.

– Ща гранату кину!

Кто-то внутри зашевелился. Шайка упала с полка. Выходите, пан полковник! Медлите?

Ырысту подобрал с земли окаменевший кусок глины. Взвесил булыжник на руке.

– Кидаю! – предупредил, крикнув в окно. Бросил внутрь кусок глины и заорал: «Ребята, ложись!».

Дверь распахнулась, из бани вылетел… Петрик. В своей кепке извечной.

– Петрик, скотина! Здорово! Там еще кто е?

– Ни-ы-ы, – взвыл юный повстанец.

Ырысту перебросил ремень автомата через плечо. Подумал со злобной радостью: «Все повторяется!», размахнулся и врезал Петрику в лоб.

Стрельба утихала. Только одиночные выстрелы, но они уже были за пределами деревни – несколько бандитов пытаются скрыться.

Лейтенант Белькевич в сопровождении двух солдат осмотрел снаружи дом, где располагался штаб националистов. Ничего опасного замечено не было. Можно проследовать внутрь. Белькевич еще не разучился удивляться, поэтому все чувства отразились на лице его, когда возле хаты полковника он увидел информатора Бардина, который стаскивал сапоги с бандеровца, лежащего без чувств.

– Убит? – спросил лейтенант, указывая на Петрика.

– Не, сознание потерял от радости. Ровно на тридцать хвылин.

– Ну, пограбь, пограбь, – с сарказмом сказал длинноносый солдат.

– Грабить – не ко мне. Это моя обувка! Свое возвращаю.

– В доме пусто? – спросил Белькевич.

– В дальней комнате на одном косяке граната, – ответил Бардин. Или уже не Бардин? Не Ырысту? Может, сапоги натянул сержант Красной Армии Санжар Каримов?

Белькевич приказал солдатам осмотреть помещение и обратился к Ырысту:

– Пойдем за мной.

Бардин хлестнул Петрика ладонью по щеке, тот очнулся, Ырысту поднял его за подмышку, направил впереди себя, тыча в спину бандитского шныря стволом автомата.

Неподалеку возле сарая вдоль стены выстроилось девять бандеровцев. Толстяк тоже был здесь, на вспухших до конских размеров губах, сочилась темная кровь. Ырысту толкнул Петрика к группе пленных. Белькевич аккуратно забрал у Бардина ППШ, принюхался – запах. От Ырысту разило очень хорошим коньяком. Белькевич уже и забыл этот дух виноградного спирта. Что взять с сибиряка? Пусть тешится, все равно под расстрел пойдет.

– Кто тут знаком? – спросил лейтенант.

– В общем-то, все, – сказал Бардин, несколько оскорбленный изъятием оружия.

– А главари?

– Нет.

Белькевич повел Бардина дальше. Навстречу попалась мать Петрика, которая узнала Ырысту, без слов, одним взглядом обожгла его гремучей ненавистью.

Возле плетня лежало четыре трупа бандеровцев.

– Этого знаю, – указал Бардин на бородатого мертвеца. – Он конвоировал меня туда-сюда.

– А этот? Полковник? Конечно, он, – Белькевич не побрезговал собственноручно повернуть голову одного из убитых, одетого в немецкий китель с плетеными погонами.

Этот был Ырысту незнаком. Ни в отряде, ни в деревне он его не видел. Это лишний раз подтверждает тот факт, что банда была не изолирована, поддерживала связи с другими группировками.

– Это не полковник

– Внимательнее посмотри, – попросил лейтенант. Зачем-то приложил к мертвому зеленую фуражку.

– Не он, – сказал Ырысту.

– Ах, ты, черт! – Белькевич не скрывал досаду.

Ырысту бросил лейтенанта переживать неудачу в компании трупов, а сам пошел обратно к штабу отряда. В доме полковника проходил обыск, Бардина это никак не взволновало – документ, который ему был нужен, уже припрятан в нижнем белье. Он обошел дом, направляясь к своей недавней тюрьме. Надо проверить, вдруг там кто-то есть.

Знакомый двор, синие цветочки увяли от зноя. А старуха – добрая старушка, кормившая лепешками, освободившая, пусть и в помутнении – опять стояла на коленях возле лунок. Что, родная, померли цветы? Ты не переживай, вырастут новые.

– Здравствуй, бабушка, – тихо сказал Ырысту.

Старушка подняла глаза. Бессмысленная тусклость во взгляде скрывала жалость и боль. Она опустила руки на землю. Потом подняла. В руках – черенок. Это вилы, на зубьях которых капает что-то. Похоже на кровь! Ты поранилась, бабушка?

Не поднимаясь с колен, она повернулась к яблоне. Ранетки уже покраснели, скоро поспеют совсем. Сорт такой, кисло-сладкие яблочки.

Под яблоней ворох синей одежды. Такая большая куча. Ну, куча. Шмотки! Просто лежат! Пусть! Пожалуйста!!!

Усы все так же лихо подкручены вверх. Ефим Лукич… добрый и мертвый. Убитый. На животе красный студень. Вилы в живот. Все внутренности пробивают. Зачем, бабушка? Зачем? Что ты наделала… Крупное тело. Подполковник Непейвода. Лукич. Кому теперь Стеша будет вязать новую кофту? Некому.

***

Действие пятое

Водохлебов. Вот так. Всё. Непривычно. Конечно, непривычно – что я говорю такое? Вот тебе и жизнь. Уязвимость жидкого тельца. Всего-навсего. А ты не убивайся, товарищ Ырысту. Такая участь ждет каждого. Только не надо говорить, что мой организм сломала полоумная бабка! Не надо. Погиб в бою. Убит при задержании. Брали банду и, исполняя свой офицерский долг, пал смертью храбрых… Да ну! Мелочность! Пустяки. Суета сует. Какая разница? Мне – без разницы. Были бы мальчишки живы, чтобы им гордиться, а так…