Путь с войны

Доктор. Солдат – вещь эффективная. Утилитарно рассуждая, надо использовать по полной.

Водохлебов (в сторону) Хоть один думающий человек!

Бардин. Другой вариант: найти, где был походный лагерь партизан, когда мы уже шли к селу.

Водохлебов (поправляя). Бандитов.

Бардин. Да, конечно, бандитов. Если верить Ракицкому…

Блинов (настороженно). Кому?

Бардин. Тридцать хвылин. Полчаса я был в помутнении. Там примерно такая же поляна. Должны быть следы, угли. Банки консервные из-под тушенки. Оттуда я определенно найду дорогу до деревни.

***

Новая база опергруппы Загорского расположилась в классической украинской мазанке с росписью на печке, узорами на занавесках, с иконами и связками цибули по углам. Сметана сидел на лавке, читал газетку, привезенную Борисом из города, и ругался вполголоса.

С улицы вошел Загорский. Он был усталый и пыльный – полдня потратил на осмотр пленных бойцов узбекского подразделения Украинской повстанческой армии. Оказывается, было и такое. Бардина среди узбеков, как и следовало ожидать, не было. Из любопытства опросил двоих: почему вы сражались за нацистов. Те спокойно сообщили, что их призвал военкомат, они воевали за русских, потому что с русскими братья навек. «Интернасонала, камандир, дружба…». О том, что УПА – союзник Германии эти ребята не подозревали. Воевали себе, стреляли, плов варили, русский камандира очень хвалил. Притворяются? Или, действительно, украинцы и русские для них на одно лицо, а в круговерти войны узбеки запутались. Ростислав и сам бы не отличил казаха от киргиза. Японца от китайца – легко, а со своими соотечественниками разобраться трудновато.

– Просвещаешься, Николай Прокопьевич? – вместо приветствия бросил Загорский.

Сметана бросил газету на пол. Этого ему показалось мало, он поднял, порвал и запихал бумагу в поддувало печи, которое в летнее время использовалось как мусорное ведро.

– Эти англичане, Васильич! Это дурость ходячая. Мудаки с королем на троне!

– Чем на этот раз тебе не угодили? – усмехнулся Загорский.

– Так они… нет! Ну, это вообще! – негодованию Сметаны не было предела. – Они Черчилля переизбрали! Нет, ты представляешь? Вот так взяли и переизбрали. Товарищ Сталин, как правильный человек, приехал в Берлин на конференцию перетереть за Германию после войны. А ему тут на! Выкатывают – новый, ёпт, премьер-министр. А где Уинстон Черчилль? Мы с ним должны стрелкануться. А нет его! Переизбрали! Ну не подстава? Дикость какая-то.

Ростислав поднял крышку и прогудел в пустой чугунок:

– И варево выхлебали. Вот англичане скотоболы!

– Суп хозяйка вылила свинье, он закис. А может, не закис, – сказал Сметана, но вопрос пропитания волновал его меньше, чем британская демократия. – Я не понимаю, как так можно? Авторитетного пахана взять, сука, и сместить? Он всю войну, что зря долбался?! Он с Гитлером воевал, и, по совести говоря, дольше всех воевал, а его под жопу и на пенсию.

– Такая система, – сказал Загорский.

– Система. Это не система, это хрен знает что! Главного в стране взять и переизбрать. Нет, у нас до такой тупости не дойдет!

– У нас –нет. Где Борис?

– Профессор купаться отправился,– съязвил Сметана.

– Ты бы тоже на речку сходил, Николай Прокопьевич. Развеялся хоть. Все лучше, чем политические новости читать.

– Как не читать, Васильич!? Как не читать? Когда такое происходит, что… я не знаю, – Сметана не мог справиться с возмущением. – А Черчилль? Ты же верховный командующий! Дал команду войскам, флоту, крейсер в эту… в Темзу ввел. Херак! Как в свое время из «Авроры». Всем под шконку!! Че вы там переизбрали? А мне пох!

– С «Авророй», по-моему, иная история. Несколько, я бы сказал, противоположная.

– Не, не быть Англии нормальной страной. С таким подходом – шансов нет.

В хату вошел голый до пояса Борис, он слышал последнюю реплику, на которую решил откликнуться.

– Парламентаризм в Англии, – сказал Борис, приглаживая мокрые волосы. – Существует больше восьми веков. И за это время они выдали открытия Ньютона, Фарадея, Резерфорда…, сотни физиков, только физиков с мировыми достижениями. А во времена самодержавной России жил какой-нибудь Кулибин в провинции – никому не нужный. И голосование на выборах, надо сказать, не помешало Британии стать крупнейшей империей, которую знала история. За исключением Чингисхана, но это другое.

– За Чингисхана спросим у Бардина, когда поймаем, – сказал Загорский. – Но никакого продвижения по этой теме я не вижу.

Борис надел майку и виноватым тоном произнес:

– Не получается. Может кто другой… Такое дело, – он замялся. – Я сейчас нырнул, и такая мысль, которая не понравится, думаю вам, товарищ капитан, в первую очередь..

Николай Прокопьевич, мурлыча под нос, удалился из хаты. Он – человек деликатный, только недогадливый, но в этот момент догадался, что соседей по коммуналке нужно оставить одних.

– Дядя Слава, – обратился Борис к Загорскому, как звал его в детстве. – Я подумал и решил, что нужно уходить из розыска. Хочу вернуться в науку. Как-то тянет меня, дядь Слав. Четыре года ни одной формулы, ни одной леммы не вспоминал, а тут все мысли заточены в том направлении.

Загорский подошел к окошку, задернул занавеску, создав неубедительную тень. Закрыл чугунок крышкой, провернул ее по кругу, тихо сказал:

– Тебе жить.

– Дядь Слава! – нервно заговорил Борис. – Я сделаю все! Это же не сей момент. Я всем, чем могу быть полезен, все сделаю. Зайца найдем, реноме опергруппы подтвердим! Потом вернемся в управление, а это когда еще! Я еще долго буду вам надоедать… – попытался пошутить, вышло глупо.

– Борис, поступайте, как считаете нужным.

Загорский испытывал незнакомое доселе чувство: чувство отца – мастерового, который годами учил старшего сына ремеслу, передавал секреты профессии, с тем, чтобы тот продолжил его дело, а сын наотрез отказался.

– У Чехова, – вспомнил Загорский. – В одном из рассказов есть чудная фраза: человек есть творец своего счастья. Давайте, Борис. Я искренне желаю вам успехов на поприще науки.

Ростислав умолчал о том, что персонаж Чехова, сказавший «чудную фразу», с течением жизни оказался моральным банкротом. А сам Загорский это помнил, и ему на секунду, буквально на крохотный миг, захотелось, чтобы Борис через год пришел в управление, протянул Ростиславу пустой покореженный тубус и попросил: сломайте. Как шпагу над дворянином – ломайте, позвольте вернуться. Сволочное желание. Но Ростислав просто не видел в жизни более ценной достойной работы, кроме как в «уголовке».

Борис попытался привести в оправдание несколько доводов, но не успел, неловкая сцена завершилась появлением Вилены. Девушка была в состоянии смерча.

– Сообщили из Москвы! – выпалила Вилена. – Наш фигурант объявился.

Загорский ответил словами покойного Ветрова:

– Меня интересуют милые подробности.

– Значит так, – девушка медленно выдохнула. – Лейтенант Белькевич из СМЕРШ сообщил, что контрразведка проводит масштабную операцию по ликвидации украинских националистических формирований. Бандитов, одним словом. И к операции привлечен Бардин Ырысту Танышевич, который каким-то образом, неизвестно каким, стал важнейшим источником информации. В настоящее время… во время направления Белькевичем донесения, – уточнила Вилена. – Наш фигурант в составе группы войск из СМЕРШ и армейских направился в зону возможного размещения подразделения украинской повстанческой армии. И есть основания считать, что там находится какая-то очень важная шишка всей бандеровской организации. Финт в том, что Бардин стал как бы проводником у контрразведки.

– Да уж, – протянул Борис. – Если в деле СМЕРШ, не видать нам объекта, как своих ушей, это точно.

– Вот-вот, – подтвердила Вилена. – Этот Белькевич и сообщил втайне от непосредственного командира. Тот командир в Бардина вцепился, как утопающий за соломинку, и никому не докладывал о том, кто его информирует. Конкуренция ведомств.

– Черт бы ее побрал! – воскликнул Загорский. – Эту конкуренцию ведомств. Так давно объект у смершевцев.

– Нет. То есть я не знаю, – сказала Вилена. – Повезло, что Белькевич – служака. Он читает оперативные сводки все, ориентировки. Память хорошая. А поскольку командир был против, Белькевич маякнул по-тихому. И в такой расплывчатой форме, мол, дело не мое, но считаю свои долгом… А начальство смершевское наши дела тоже не интересуют. Они проваладнались, потом только передали в наше управление. Оттуда довели. Если бы Белькевич связался напрямую, то цап-царап, и дело закрыто.

Загорский, не глядя на Бориса, распорядился: