9М. (Этюды о любви, страхе и прочем)

Идея была мне не по душе, но в тот момент точно не стоило ей противоречить. Мы поднялись и поплелись за территорию больницы. Ее шаги были неуверенными и слабыми. Пару раз оступившись, она хваталась меня за меня, чтобы не упасть потом приходила в себя и снова пыталась идти твердо и самостоятельно.

Мы зашли в обычный сетевой ресторанчик. Время было для бизнес-ланча. Менеджеры из ближайших бизнес-центров забегали ровно на 45 минут, шустро обедали как птички и возвращались за свои рабочие места. Л. устремилась за самый дальний свободный столик, индифферентно пробежалась глазами по предложенному меню и сразу попросила у официантки бутылку коньяка. От удивления та даже переспросила. На настоятельные рекомендации взять что-нибудь для закуски, Л. отмахнулась. Я за нее попросил сырную тарелку. Когда нам принесли бутылку и два бокала, я спиной почувствовал завистливые взгляды обедавших менеджеров. Им должна быть только снится свобода пить, когда заблагорассудится, хотя они и понятия не имеют, что за обстоятельство привело нас туда в тот час.

Л. опрокинула подряд сразу две стопки, я сделал то же самое. Она зажмурилась, выдохнула и съела маленький кусочек сыра. Я хотел было спросить ее о погибшем. Но она, словно прочитав мои мысли, остановила меня на вздохе. И сказала, что больше не хочет об этом говорить и не будет. О чем угодно другом. Я задумался, о чем еще можно говорить в таких ситуациях. Мне попалась на глаза, ее татуировка с кулаком на запястье.

– Ты ведь вроде журналист?

– Ага.

– Разве, не надо рассказывать о вчерашних событиях?

– Ты же слышал вчерашнее радио? Вот, все что они рассказали в трех предложениях, – это и есть все, что и надо рассказывать о вчерашних событиях. Не было никаких событий. О чем рассказывать?

– Хорошо, но кому-то же интересно, что происходит в стране?

– Кому было интересно – там присутствовали и сами все видели, – она глазами показала, что надо снова наполнить. За десять минут не стало половины бутылки.

– А зачем тогда работать там, где ты не можешь делать то, что действительно хочешь?

– Хм. Такой вопрос можешь задать всем этим ребятам вокруг.

– Я имел в виду, именно твое положение. Я полагал, что цель журналистики доносить убедительные новости до всех своих читателей.

– Убедительные? Да все что угодно, можно заставить выглядеть убедительно. Достаточно просто заканчивать каждую свою фразу улыбкой, – Л. показала. Ее улыбка больше походила на оскал.

– Плохое слово подобрал. Беспристрастные, честные.

– Да, это бред. У меня тоже была такая идея, когда в юности перешла с иcторического факультета на журналистский. Это все быстро проходит. Тебе сразу начинают вдалбливать, что можно писать, что нельзя. Как, когда и где. И если ты не беспросветно туп, то быстро понимаешь правила игры. Все очень просто. Не трогай это, но можешь играть вот с этим. Приспосабливаешься очень быстро. И к своей профессии начинаешь относиться как к мачехе, с благодарностью, но без искренней любви или восхищения.

– Так почему ты осталась в этой профессии?

– Тут интересно, этого не отнять.

– То есть?

– То есть ты один черт ты прекрасно видишь и понимаешь, что творится. Только сказать не можешь. Прям как гребаная собака. Но можно научиться языку глухонемых, понимаешь? – язык Л. потихоньку начинал заплетаться. Голову она облокотила на руку, второй же рукой вертела в пальцах зубочистку, которой подцепляют кусочки сыра. Лицо ее выглядело осунувшимся, глаза были все еще красные и речь казалось бесконечно усталой.

– Если честно, не совсем.

– В общем, варясь в этом котле, ты узнаешь много нового, но рассказывать об этом нельзя. Оно и необязательно. Потому что всем по большому счету наплевать. Это тоже понимаешь довольно быстро. Но вот информацию использовать можно.

– И ты ее как-то используешь?

– Пока нет, пока только записываю в своем дневничке для истории, но возможно скоро все изменится, – она снова посмотрела на меня с оскалом. Выглядело, действительно убедительно.

Мы продолжили пить. Мои косвенные вопросы о ее погибшем друге Л. всячески игнорировала. Все что вырвалось в тот момент, там и осталось, в коридоре больницы. А все, что осталось внутри, теперь было заперто за этим выцветшим взглядом голубых заплаканных глаз.

Обеденный зал опустел. Менеджеры разбрелись по своим рабочим местами и в заведении воцарилось затишье перед вечером. Только две официантки лениво болтали за стойкой. Бутылка закончилась, я вопросительно поглядел на Л. Она уже была пьяна, глаза сонно смыкались, движения выглядели замедленными.

Я спросил ее:

– Что теперь будет с вашим, не знаю, как вы его называете, обществом?

– Не знаю, я подумаю об этом позже, если можно. Сейчас я не хочу ничего, просто лечь и проспать неделю, может две. И вот тогда и думать. А еще лучше, чтобы все уже было обдумано и мне не пришлось бы вновь нырять во все это дерьмо. О, мы все прикончили, – она неуклюжим движением руки перевернула бутылку, та слетела со стола, но не разбилась.

Раздался звонок. Серый закончил дела в больнице и теперь искал нас. Л. попыталась что-то ему сказать, но язык ее ворочался с каждой фразой все хуже и хуже. Она передала трубку мне, а сама положила голову на стол. Я объяснил в двух словах, что мы совсем недалеко ушли.

Он появился у нас через пять минут. Серый сел рядом со мной. К нему подошла официантка, но он знаком показал, что ничего не будет. Я попросил счет. Серый отдышавшись начал рассказывать, что процесс с телом отлажен. Документы, морг, кладбище. Я тоже был уже сильно пьян, и все детали пропустил. Нам принесли счет, я оставил деньги на столе, затем аккуратно потряс Л. Мы вместе вытащили ее из-за столика и довели под руки до выхода. Машина была припаркована неподалеку. Так втроем, держа Л. по обеим сторонам, мы шли по тротуару. Пока Серый возился с ключами от двери, я держал ее. Ее макушка доставала мне максимум до носа. Затем мы аккуратно погрузили Л. на заднее сиденье. Она уже была в полной отключке. На прощание мы с Серым пожали руки. Он предложил меня довезти, но я отказался. Я посмотрел, как они скрылись за поворотом и поймал такси. Больше всего я хотел наконец попасть домой и как следует выспаться.

Как и предрекала Л., в новостях за всю неделю не было, по сути, ничего о событиях на центральных улицах. Раз за разом, как по шаблону дикторы во всех сюжетах повторяли одни и те же строчки общий смысл которых сводился к следующему: да, выходили, но мало, беспочвенно и быстро разошлись. И самое главное, что все под контролем и все довольны, разве что кроме кучки ущербных отщепенцев, которые постоянно чем-то обижены и не могут быть счастливы, по сути своей. Даже я, который не причислял себя ни к одной из противоборствующий сторон, но волею судеб оказавшийся там, воспринимал это как оскорбление. Пусть их не так много, но лица в толпе были явно не подходили под определение «ущербные отщепенцы». То были яркие и мыслящие представители, пусть самых разных слоев, но одного гражданского общества. Единственной их проблемой было их общее малочисленное количество, а чем меньше глоток, тем проще их заткнуть. Но что самое отвратительное – отрицалось наличие жертв.

Не знаю, как воспринимала это Л. От нее не было никаких вестей. В издании, в котором она числилась, не выходило материалов от ее имени. Я просмотрел ее прошлые материалы, ничего общественно резонансного. Статье про какие-то фестивали, исторические справки, модные мероприятия. На страничке их сообщества появилась заметка о том, что их товарищ умер от несчастного случая во время гражданских волнений и организован сбор средств. Под этой заметкой накопилось множество диаметрально противоположных комментариев, от соболезнований до «так ему и надо». Что также было весьма мерзко, но характерно для любого разрозненного общества.

Я возвращался мыслями, к тем часам в больнице и после. Было все-таки что-то нездоровое, в ее поведении. Ее поведение в первой части дня поддавалась хоть какой-то трактовке. Было понятны и ее нервозное нетерпение, и ее горестная истерика. Но дальнейшее поведение было как минимум странным. Если брать классические пять стадий принятие горя, то оно не подходило ни под одну из них. Это точно не выглядело как принятие, особенно если брать во внимание ее зловещий оскал. Для гнева же она была излишне спокойной. И при этом она ничего не пыталась отрицать. Скорее, это походило на полнейшее выгорание. Но я не мог даже предположить во что это может вылиться, как только она придет в себя.

Через два дня мне позвонил Серый. Он в тактичной манере сообщил, что на следующий день пройдут похороны. Я, конечно, волен не идти, но он подумал, что я должен быть в курсе. В этом он был прав, я сказал, что я приду. Он поблагодарил. В самом конце лаконичного телефонного разговора я спросил, как справляется Л. Серый ответил одним словом «плохо» и повесил трубку.

На следующий день, как и на все предыдущие, была прекрасная погода. Было тепло и безоблачно, практически без ветра. Кладбище располагалось на границе города, добраться до него было непросто. Я вышел пораньше, чтобы забежать в цветочный за парой гвоздик, но все равно опоздал.

Массив захоронений представлял собой расчетливо огромное поле, заполненное на тот момент только на половину. Я спросил на входе у смотрителя, где происходит процессия. Он вызвался меня проводить. Нам предстояло пройти мимо всей заселенной части к самому краю поля. Памятники по пути были дико разномастны и даже аляповаты. Ничего общего с каноническими католическими захоронениями, раньше люди действительно знали толк в эстетизме горя. Сейчас же все зависит от располагаемой суммы и вкуса оставшихся вживую людей, на чью долю выпадает сея неприятная, но необходимая традиция. Самые большие памятники были и самыми уродливыми. Участок под кладбище был довольно новым, поэтому откровенно заброшенных захоронений не наблюдалось. Все было в относительном порядке. Разве что кладбищенский ветер отличался от своего городского собрата и не стеснялся показывать свою силу, то и дело срывая венки с могил и переворачивая вазы с искусственными цветами. Его можно было понять, больше забавляться там было особенно нечем.

Пройдя по диагонали весь массив, я заметил небольшую группу людей в темных тонах. Они стояли, обступив по кругу небольшой участок, всего человек десять. Я подошел к ним и встал с краю, стараясь не привлекать к себе внимание. На крохотном клочке земли был воткнут наспех сколоченный деревянный крест. Перед ним ярко блестела аккуратная металлическая капсула, уже водруженная на полметра в грунт. Среди лиц, мрачно смотревших на ее блеск, я узнал только два. Серого, который стоял во главе процессии в стильном черном приталенном пиджаке и со своими зачесанными назад волосами с проседью, и Л. Она выглядела крайне паршиво. Можно было подумать, что эти пару дней, что я ее не видел, она ничего не ела и не спала. На ее лице появилась болезненная бледность, взгляд ничего не выражал. Ее светлые волосы растрепал ветер. Она стояла в каком-то огромной черной куртке, словно окаменев, и просто смотрела на землю. Все остальные собравшиеся были куда более эмоциональны: кто-то вытирал слезы приготовленным платочком, кто-то ежеминутно проглатывал ком в горле. Двое молодых людей яростно спорили на тему политики, правда шепотом, стараясь проявлять тем самым уважение у усопшему, но некоторые реплики все-таки долетали до окружающих. Полненькая девушка в черном плаще, сдерживая слезы говорила о том, каким славным был погибший, вспомнила смешную историю c его участием пару лет назад. Почти у всех, кроме Л., от ее рассказа проступили сентиментальные улыбки. Потом еще пара человек произнесли свои трогательные речи.

Когда слова у присутствующих закончились, наступила тишина. Служитель кладбища, все это время стоявший на почтительном расстоянии, воспринял ее как сигнал, взял ржавую лопату в руки и стал отлаженными движениями закидывать игрушечную по своим размерам ямку землей. Он управился довольно быстро и без лишних церемоний отправился к себе в сторожку. Я положил цветы на свежую землю. Группа людей еще немного постояла в нерешительности. Все атрибуты были соблюдены, поэтому сначала один, а потом и все остальные медленно, склонив головы, поплелись в стороны выхода. Я пристроился в караване к Серому и Л. Она сухо произнесла: «Привет», ее друг же поблагодарил меня за присутствие и посетовал, что не так много людей пришло, как обещало.

– Это все-таки похороны, не каждый сможет вытерпеть эту атмосферу, – попытался я как-то объяснить этот факт.

– Возможно, хотя у него было много друзей. По крайней мере, мне всегда так казалось. Может и правда, на похороны не каждый готов прийти.

– А может, они просто лживые ублюдки? – прыснула Л.

Я удивленно взглянул на нее. Она шла рядом, сгорбившись смотрела под ноги, руки были в карманах. Л. была пьяна.

– Такой вариант тоже можно рассматривать, – добавил я. Серый промолчал, но было заметно, что реплика Л. ему не понравилась. Мы добрели до выхода, пока мы шли, Л. больше не проронила ни слова.

– А что с его родителями? – поинтересовался я.

– Я сообщил им о церемонии. Они, конечно, убиты горем. Но его отец сказал, что они не придут сегодня. Потому что, мягко говоря, не желают нас видеть. Они еще издавна спорили с Красным по поводу его взглядов. Родители постоянно твердили, что тот из-за юбки ввязался в какой-то юношеский идиотизм, и чтобы он наконец взялся за голову. Теперь же, понятное дело, они во все винят, – Серый запнулся, – всех нас.

Выйдя за территорию, Л. отошла на пару шагов от остальной группы и подкурила сигарету. Серый объявил присутствующим, что сегодня у них на квартире пройдет памятный вечер. И было бы здорово, чтобы все там присутствовали. Окружающие одобрительно закивали и стали рассаживаться по своим машинам. Я также подтвердил свое присутствие вечером и попросил уточнить адрес.

После кладбища я вернулся домой, хотя никаких дел у меня не было. Ради пустого любопытства снова заглянул на сайт их сообщества. После сообщений про сбор средств и последующего про непосредственно похороны, самое свежее было как раз про памятный вечер, приглашали всех неравнодушных соратников. Комментариев было куда меньше, чем под предыдущими записями.

Я приехал к условленному часу. Общая комната была прибрана, все коробки перенесли в комнаты. Я уселся на знакомый мне диванчик. В общей сложности пришло человек пятнадцать. В гостиной поставили стол, на нем размещалось несколько бутылок с крепким алкоголем и четыре тарелки с закусками. В основном, вегетарианскими. В середине стола стояла в рамочке фотография погибшего парня, на ней он широко улыбался. Посадочных мест на всех не хватало, поэтому некоторым пришлось разместиться на полу. Большинство присутствующих были в тот день на кладбище ранее, также появилось несколько новых лиц. Все находившиеся знали друг друга, поэтому мне приходилось каждый раз представляться и что-то выдумывать, откуда я знал погибшего. Хорошо, что я немного изучил его деятельность. Все-таки не очень тактично было говорить в этот день, что видел я его всего лишь один раз, когда только половина его тела выглядела по-человечески.

Когда собралось достаточно людей, Серый отошел в комнату и позвал Л. Она вышла со своим уже наполненным бокалом и плюхнулась возле меня, расплескав половину на диван и мне на штаны. Ограничилась фразой: «Упс, сорян». Залпом допила оставшееся, после чего поставила свой бокал на край стола и откинулась на спинку дивана, с нескрываемым пренебрежением рассматривая всех собравшихся.

Серый открыл бутылку коньяка и разлил по кружкам. Он секунду колебался, когда дошла очередь до бокала Л., но наполнил и его. Каждый взял свой. Мне досталась большая кружка с улыбающимся желтым смайликом.