9М. (Этюды о любви, страхе и прочем)

– Хуенчания! Всё! Шоу окончено! Собрались и на выход! Кто хозяин квартиры? Устроили, блядь, сборище.

– Так нельзя! Мы должны доиграть!

– Ты доиграешься, девочка, сейчас получишь штраф за нарушение общественного порядка. И поедешь в своей веселой маечке с нами в отделение.

А. взорвалась и со всей силы толкнула полицейского. Не ожидая такой прыти от невысокой худющей девочки, тот отступился назад, запнулся об куски колонки, которую лично разбил минуту назад, и гулко плюхнулся на пол. Черные брызги от падения попали на всех, кто был в комнате. Второй полицейский застыл словно в коме, парализованный абсурдностью всего происходящего. Толстый, опрокинутый на спину, неуклюже и со страшной бранью пытался подняться, словно огромная сквернословящая черепаха. А. разразилась злорадным хохотом.

Я, прекрасно понимая, чем может обернуться такой толчок, быстро пробрался через первые ряды. Пришлось перепрыгнуть через кряхтящего на полу служителя закона, но я успел бросить вниз: «Извините». Я схватил хохочущую А. за руку и потянул ее за собой на выход. Она поддалась. Мы бегом миновали коридор.

– Где твоя одежда? – спросил я. Но А. не отвечала, она заливалась смехом и никак не пыталась мне содействовать. Я схватил свою и еще одну висевшую рядом куртку, и мы выбежали из входной двери. Черные следы двух пар ног оставались на порожках, но вскоре затерялись среди полусотни других – было слышно, как все остальные, находившиеся в комнате, последовали нашему примеру.

Мы оказались на улице. А. все не унималась. Я быстро накинул на нее чью-то куртку и, взяв за руку, мы побежали, петляя по дворам. Отдалившись за казавшимся безопасное расстояние я взглянул на нее. Тяжело дышащая, с растрепавшимися волосами, с размазанной по лицу краской и с широченной улыбкой она казалась безгранично счастливой. Я только в этот момент заметил, что она все это время бежала босиком, но это ее, казалось, нисколько не волновало. Довольная, она смотрела на меня, словно ожидая продолжения приключений. У меня идей особенно не было, что можно делать с босой чумазой девочкой в куртке на два размера больше, поэтому я посмотрел номер ближайшего дома и вызвал такси.

К счастью, машина подъехала довольно быстро. А. все такая же довольная забралась заднее сиденье. Где она живет, я до сих пор не знал, поэтому мы отправились ко мне. Всю дорогу она периодически похихикивала, и лишь однажды прервалась на фразу: «По-моему, это не моя куртка», но это развеселило ее еще больше.

Мы подъехали к самому подъезду, чтобы А. как можно меньше требовалось пройти пешком. Но она выпорхнула из машины, пританцовывая, сделала несколько па, пока я искал ключи.

Поднявшись в квартиру, я сразу направил ее в ванную, а сам поставил чайник, заварил две кружки с чаем. Только оказавшись в комнате, я почувствовал глубокую усталость. Лежа на кровати, я ждал пока А. завершит свой душ. Вообще полицейский задавал хороший вопрос, пытаясь разобраться, что именно там происходит, и кто хозяин квартиры, который позволил так уничтожать ее и ради чего?

А. появилась в комнате точно так же, как и на спектакле. Из темноты коридора в черной соблазнительной накидке. Только взгляд ее был устремлен на меня. Я приподнялся на кровати, но она уложила меня обратно. Устроившись сверху, она сняла с себя одежду. Тело, что в тот вечер было изучено до этого лишь глазами, предстало в распоряжении моих рук.

После, обернувшись одеялом, она села на краю кровати и сделала глоток уже остывшего чая, поморщилась: «А больше у тебя ничего нет?».

– А что, разве все прошло хорошо? – ответил я и полез искать бутылку вина, которая должна была оставаться где-то в шкафу.

– Угу, полный фурор. Давай неси.

Я принес уже несколько запылившую бутылку розового вина, откупорил и разлил по бокалам. А. сделала пару глотков и удовлетворённо откинулась на спину. Я лег рядом с ней.

– Вот нахуй? Нахуй? Нахуй я этим занимаюсь? – задала она риторический вопрос, глядя в потолок.

– Ты говорила что-то про добавить красок в этот мир.

– Ах да, точно, – А. протяжно выпустила воздух. – Ну что уж поделать, надо продолжать…

– Зачем?

– Но ведь кто-то должен.

– А что ты планируешь делать, скажем, через пять лет?

– То же самое, – она сделала решительный глоток вина. – Только лучше.

Мы стукнулись за это бокалами.

– Значит, опять библейские мотивы?

– Да, мы решили развить эту тему, мне кажется, я не до конца высказалась на том переулке. Как ты помнишь, меня прервали. Как и сейчас. – она вздернула руки к небу. – Господи, за что ты ненавидишь мои спектакли? Я буду лучше стараться, дай же мне шанс! Так вот. – она вновь обратилась ко мне. – Там были мысли вразброд. Мои мысли. Просто как-то шла я с компанией вечером после бара и услышала колокольный звон. Неожиданный, настырный, разрезающий плотный вечерний воздух. Было ощущение какого-то откровения. Правда, у меня в голове ничего не перевернулось, как полагается в такие моменты. Мы тем же вечером зашли еще в парочку заведений. Но ощущение прилипло. Я что-то и набросала. Но на самом деле тема то огромная, монументальная… и даже этого слова недостаточно. Ох, даже не знаю какое подойдет… Что может быть больше монументальности? Фундаментальная? Не. Общемировая? Тоже нет, как-то обезличено. Но в общем ты, надеюсь, понял, что я хочу сказать. Мы решили, все вместе создать перфоманс, боже, как же я ненавижу это слово, действо, да, действо, в котором отобразить процесс создания всего сущего. Ты же все видел? Как это смотрелось со стороны?

– Ну идея с красками выглядела интересно, но вот саундтрек было сложно выносить.

– Да, с красками мне тоже понравилось. Когда из белого и стерильного рождаются полнотелые цвета, но вместе с ней и грязь. А вот со звуком – согласна, можно сделать чуть тише, но зато какой накал, какое напряжение.

– А чья эта, кстати, квартира?

– Того парня, что ты видел на кухне.

– Неплохо он устроился. И он совсем не против, что вы так обошлись с ней?

– Она досталась ему от родителей. Мать умерла, отец живет за границей с красивой молодой новой женой. Бедный мальчик. Как ты понимаешь, он ненавидит эту квартиру, каждую ее стену, каждый уголок, поэтому и позволяет вытворять нам с ней все что угодно. И сам с удовольствием в этом участвует обычно, но в этот раз роли для него не было.

– А что было бы потом? Чем должен был закончиться спектакль?

– А на чем мы остановились? Ах да. Так, я бы попыталась поцеловать его, того парня в белой накидке, но он бы меня отверг, не дал бы к себе приблизиться. В ответ я бы стала ходить среди зрителей. Целуя или обнимая их, заставляя тем самым вставать одного за другим за мной, и мы бы набросились на него и разорвали в клочья и с упоением смешали бы с грязью. И потом бы свет погас и звук затих.

– И что потом?

– Ничего. Все бы обнаружили себя измазанными в краске, занимающимися бессмысленными насильственными действиями.

– И ты правда стала бы целовать всех, кто находился в зале?

– Ну не всех, не всех, только самых красивых. К остальным бы просто нежно и призывно дотрагивалась. Тебя бы точно поцеловала.

– Жаль, что не получилось увидеть кульминации.

– Я бы на твоем месте не переживала – тебе и так досталась все лучшие моменты. – Она осушила бокал, и я наполнил его заново. – Но вот надо же было прийти этим двум уродам, видите ли, кому-то мешал шум, так еще не поздно было. Ну потерпели бы немножко. А то теперь я все чаще воспринимаю наши действия не как искусство, не как борьбу с обыденностью, а как какой юношеский вызов полиции. Потому что обыденности, по большому счету, наплевать на все что в ней творится, мы сами, того не осознавая, ее частичка. Она принимает в себя абсолютно все, без разбора: яркие постановки, действия, высказывания, все искусство в целом наравне с каждодневной рутиной каждого отдельно взятого человека. Она, если и замечает, то смотрит мельком поживает плечами и идет себе дальше, и невозможно это изменить. А вот полиция хотя бы живо реагирует. И это забавно. Может это и есть реакция публики? – она показательно задумалась и затем продолжила. -Хотя нахер мне нужна такая реакция? Я что, какой-то сраный концептуальный артист, которому бы понравилось бы такое окончание? Я актриса! Мне нужны улыбки, слезы и аплодисменты! Вот брошу и все уеду на море. Там, конечно, нет аплодисментов, но зато там и так красиво. И спокойно. А это куда лучше, чем бегать от всяких уродов тут.

А. сделала глоток, приобняла меня и снова улыбнулась.

– Хотя знаешь, я подумала, получилось все не так уж и плохо. Думаю, всем запомнится, по крайней мере. Все будут рассказывать, что были на каком-то странном спектакле. С частичным обнажением и элементами дополненной реальности. А потом еще пришлось спасаться бегством. Да на следующем шоу будет аншлаг!

Незаметно мы допили бутылку розового.

– Не хочешь вдохнуть в бутылку свое желание? – спросил я А., отправляя ей в бокал последние капли.

– Что? Зачем? Делать мне что ли нечего?! Давай допивай и иди ко мне.

После секса, устроившись на моем плече, уже в полудреме, А. спросила меня:

– Но тебе-то понравилось наше шоу?

– Да, было весьма захватывающе.

– Спасибо. Но знаешь, что самое хреновое?

– Что?

– У нас не было яблока. С яблоком все было бы по-другому.