9М. (Этюды о любви, страхе и прочем)

С планом действий, составленном на коленке, мы прошли центральные ворота. Открытый годом ранее парк был одним из самых долгожданных событий в городе, первые пару месяцев пройти внутрь было невозможно, билеты сметались самыми шустрыми семействами моментально. А очереди на вход начинались за километр от входа. В общем, он пользовался огромным успехом. Еще бы, порядка пятидесяти гектар набитых сплошными развлечениями. Нам повезло, что мы выбрали подходящее время для посещения – уже было достаточно тепло, чтобы проводить длительное время на улице, но еще недостаточно, чтобы сюда притащилось множество неконтролируемых детишек с их суетящимися родителями. Посетители, помимо нас, конечно, были, но то скорее приезжие, которым обязательно надо было посмотреть на новое чудо в большом городе.

Мы решили начать с чего попроще и выбрали домик ужасов. Он представлял из себя картонную декорации, стилизованную под старый покосившийся особняк времен Викторианской Англии. Не знаю, почему весь ужас должен ассоциироваться именно с теми временами, но все-таки не зря же старались По и Шелли. Под карикатурно хриплый возглас «Нэвемо!», изданный той, что была похожа на ворона больше из нас всех, мы зашли внутрь. Скрип дверей изобразил динамик, хитроумно спрятанный за деревянными створками. Мы честно старались вести себя как можно более ответственно и не ржать как компания гопарей. Но кровь, которая согласно рекламному проспекту, должна была литься рекой, лишь скупо падала в виде тщедушных красных капель, предположительно кетчупа, проекции привидений эпилептически мерцали, а то и вовсе пропадали из-за неполадок проектора, уханье сов и завывание мертвых доносилось через мерзкий треск колонок, а запах ладана был беспардонно перебит дешевыми сигаретами и мочой. И вся эта картина лишь вызывала недоумевающую усмешку, а вовсе не леденящий кровь ужас. Поэтому ехидных смешков было не избежать. Только лишь один момент, пробудил что-то наподобие испуга, когда картонный зомби неожиданно вывалился перед нами с оглушительным скрежетом, наверняка вызванным неполадкой механизма, словно скример из второсортных фильмов ужасов, и Т., до этого державшаяся показательно непринужденно и насмешливо, вздрогнула и рефлекторно схватила меня за руку. Смутившись показавшейся слабости, она быстро убрала руки, поправила очки, и заявила, что надоела ей эта отстойная халтура, и решительно направилась к выходу.

Надо отметить, что последующие аттракционы были куда лучше. Мы успели покружиться на каруселях в виде чашечек, устроить соревнования на скорость на игрушечных машинках, прокатиться по всему парку на смешном мини-поезде, у которого почему-то была морда слона, побродить в комнате кривых зеркал и даже с ветерком промчаться на впечатляющих американских горках. Я с интересом наблюдал, как менялось настроение Т. Напускной цинизм с толикой отвращения от подобных примитивных забав с каждым виражом на поезде и стремительным спуском на вагонетке исчезал, уступая место набиравшей ширине улыбке и беззаботному огоньку в глазах, которых она сначала смущалась, стараясь запрятать своего искренне-восторженного внутреннего ребенка. После американских горок она окончательно сложила свои огромные темные очки в сумочку, и радостно хлопала пушистыми ресницами, высматривая по карте, какие аттракционы мы еще не успели посетить. Увидев пропущенную точку, она, не спрашивая, потянула нас за собой. Мы встали в длинную очередь в Затерянный мир. Механически динозавры мне очень нравились в детстве, поэтому я тоже был в некотором нетерпении. Трое наших друзей решили воспользоваться паузой и отправились за сахарной ватой. Т. проследила глазами, пока они скрылись за поворотом, после чего прильнула ко меня.

– Я помню, как к нас в город пару раз приезжал такой мобильный гастролирующий парк развлечений. Ну такой, маленький, совсем убогий. Знаешь, где горки метров на 40 пути с совсем крохотными подъемами. Еще какие-то качели были, и такая штука которая вертится. Не помню, как она называется. У вас таких не было? Они где-то на месяц приезжали. Все, конечно, довольно отстойное и старое. Но я хорошо запомнила, я была тогда совсем мелкой, как мы с папой ходили на эти аттракционы, и мне тогда все казалось таким потрясающим, я была в диком восторге. Еще как раз потом мы ели сладкую вату. И как мы возвращались домой, я взахлеб рассказывала маме, на чем мы успели прокатиться. Было очень здорово. Здесь то, конечно, совсем другой масштаб, все это, конечно, весело, но тот мой детский восторг все равно не перебьет.

– Конечно, в детстве, все кажется куда больше и интереснее.

– Ну да. Но сейчас мне тоже все очень нравится. Особенно, с тобой.

Она потянулась ко мне с закрытыми глазами, и мы поцеловались.

– Да блин, Т.! Ну опять что ли? – совсем рядом послышался знакомый голос.

Мы неловко освободились из объятий друг друга. Наши друзья вернулись неожиданно быстро. И без ваты. Друг, который таскал нас по культурным мероприятиям, стоял напротив со взглядом, пропитанным возмущением и порицанием. Двое других опустили взгляд на асфальт и упорно высматривали там что-то крайне интересное. Мы простояли так с минуту, в неловком молчании, синхронно делая шажок вместе с остальными людьми в очереди. Наш друг стоял рядом, картинно закатывая глаза, и по театральному разочарованно выдыхал воздух из легких.

– Так, отойдем! – не выдержав, злобно прошипела Т. и потащила его в сторону, прихватив за руки остальных двух товарищей. Те, не показывали открытого неодобрения, но для уверенности им надо было объяснить, что они только что увидели и как именно им следует на это реагировать. Да и лучше удостовериться, что они точно не выболтают ничего из того, чему стали невольными свидетелями.

И вот я остался стоять в очереди совершенно один. С каждым шажком, что я приближался к механическим куклам динозавров на меня все больше и больше накатывало негодование, которое перерастало в откровенную злость. Какого черта им надо было так быстро вернуться? Еще и разыгрывать этот спектакль! Ведь им же было как-то наплевать до этого момента. И нам удавалось скрывать от лишних глаз нашу мелкую затею. И было бы что скрывать. Подумаешь! Но нет же, теперь еще выслушивать их тупые шутки вскользь, и ловить эти мудацкие взгляды, которые проверяют попала ли их шутка в цель. Они же не забудут. Даже если Т. им все дотошно объяснит, да и какого черта им надо все объяснять? Вообще ни капли не их дело! Сожрали бы свою сладкую вату и были бы довольны, но нет надо было вернуться. И еще я тут стою, один как дебил, а в очереди почти никого не осталось. Какого черта надо так долго разговаривать?

Погруженный в ненависть ко всей этой идиотской ситуации, я оказался у самого входа на аттракцион, который был выполнен в виде огромной головы Тираннозавра. Захотелось как следует врезать по ней, чтобы вышибить из нее все дурацкие зубы. Но зачем? Тираннозавр уж точно не виноват, что все так получилось. Очередь прошла, я еще раз обернулся – никто так и не вернулся. Я отошел в сторону, пропустив вперед пухлого малыша, с восторгом ожидавшего возможности войти внутрь и его не менее пухлую мамашу.

Я плюнул и решил свалить к чертям, все равно уже вечер испорчен. Возвращался мимо всех аттракционов, на которых мы успели побывать в тот день. Радость, что они источали в тот момент, ничем не отличалась от радости, которые они излучали часом ранее, когда мы были на них общей компанией. Но когда я злобно топал к выходу все выглядело как насмешка. Идиотская была затея идти в Парк аттракционов, чего нам не сиделось в барах? До этого же все было хорошо, вот какого черта надо было. Жаль не помню, кто предложил сюда отправиться. Да и зачем я соглашался на это?

Я вышел за пределы парка и быстрым шагом отправился в сторону метро, как телефон зазвонил.

– Куда ты делся? – спрашивала Т.

– Я ушел.

– Почему?

– Ну а что? Вечер испорчен.

– С чего ты взял?

– Ну как… Ты ушла что-то объяснять, я остался один в этой очереди, она закончилась, никто не пришел. Я решил, что вы там надолго, одному шататься и ждать не хотелось.

– Да брось. Я все объяснила, ребята все поняли. Все нормально. Вернешься? Браслеты же работают на повторный вход.

– Не, не хочу, да и мы все уже обошли вроде. И день был долгий.

– Ну ладно, ладно. Минуту…

В трубке повисла тишина. С каждой секундой я злился все больше, мне уже хотелось свалить наконец оттуда.

– Ты далеко ушел? – вновь послышался из трубки голос Т.

– Нет, метров двадцать отошел от ворот.

– Ну подожди тогда пару минут, мы тоже сейчас выходим. Поедем обратно.

– Ок.

Я простоял еще несколько минут перед главным входом, как дурак, который не может просто взять и уйти, когда так хочется. День и правда уже подходил к концу. Солнце сонливо клонилось к горизонту, на небе проявилось все больше и больше теплых оттенков. Посетители нестройным потоком с разноцветными воздушными шариками и с пакетами сувениров вытекали из эпицентра веселья и радости. Они, довольные и улыбающиеся, как-то сторонились меня, вероятно искренне не понимая, как вообще можно держать кислую мину рядом с таким потрясающим местом. Наконец, показалась и моя компания. Они спокойно себе шагали, болтая как ни в чем не бывало. От других посетителей их отличало разве что отсутствие шариков, наполненных гелием.

– Хочешь стать Мышью номер два? – сразу бросила мне претензию Т.

– Э! – наш знакомый возмутился. Ему не нравилось это прозвище, мы называли его так за глаза.

– Ну а что «Э!»? Видишь, как тупо получается, когда кто-то просто сбегает, не предупредив? – парировала Т. Он не нашелся, что на это ответить, и лишь недовольно подкурил.

Мы общей группой из пятерых человек возвращались к метро, ровно так же, как и пришли несколькими часами ранее. Я молчал. Остальные болтали на общие темы. Косых взглядов никто не бросал, видимо, Т. действительно все доходчиво им объяснила, и вроде все как обычно, но моя злость все не проходила. Не находя выхода, она законсервировалась и тихо бурлила внутри. Виновного в случившемся, на которого можно было бы спроецировать все неудовольствие, очевидно не было. Ребята, как и пасть динозавра на входе в Затерянный мир, явно не были причиной всему этому. Мы вернулись в центр города, но ни в какие заведения, как планировали ранее, заходить не стали. И так много событий. Т. чмокнула меня на прощание в щеку.

Вернувшись к себе, я попытался хоть как-то успокоиться, найти выход своей злости, или хотя бы отвлечься, но ничего не получалось. Чем бы я не заставлял себя заняться, события дня перебивали все и циклично раз за разом всплывали в моей голове, прокручивались и прокручивались, бессчётное количество раз, пока вдруг, так неожиданно, на первый взгляд, но на самом деле так давно напрашивающееся на меня снизошло та, что уже давно ходила кругами за кулисами, смакуя в воображении момент ближайшего будущего, когда на нее будет наконец-то направлено все внимание – очевидность. Именно в этот момент моего полного раздрая, она победоносно вышла на авансцену во всем своем великолепии размахивая знаменами, раскрашенными в «А я же говорила! А ты меня совсем не слушал» цвета. Каждую свою победу она выставляет напоказ, унизительно тыкая носом в ошибки того, кто вздумал ей противиться и думать, что все будет как-то иначе. Так произошло и на этот раз. Все же так просто. Почему я злился? Не потому, что наш гениальный план тайных любовников был раскрыт, не потому что Т. с товарищами не вернулись, к моменту как я отстоял всю очередь на аттракцион, не потому, что я так и не попал к динозаврам, не из-за отлучившегося в самый ненужный момент продавца сладкой ваты и не из-за наигранной морали нашего культурного товарища, коей он никогда не отличался. А злился я ровно потому, что один из этих злосчастных моментов начала влюбленности все-таки сработал. А может и все они сразу. Я злился потому, что мне надо было скрывать, то, что было бы прекрасным и искренним при любых других обстоятельствах. Я злился, что в я снова сидел один в квартире. И засну, и проснусь все также один. И Т. появится не когда захочу этого я или она, а только когда будет «возможность». Я злился, что возможность этой «возможности» зависит не от меня, и не от нее, а от расписания третьей стороны, совершенно не вовлечённой и не понимающей, на что она влияет.

Очевидная идиотичность этой ситуации – вот истинная причина злобы. И эта мысль пришла совершенно неожиданно, как, наверное, приходят все гениальные открытия. Такое простое, лежащее на поверхности, но до этого совершенно не видимое для глаза. Но как только, ты его заметил, не замечать это больше невозможно. Словно скрытый предмет на картинке – после обнаружения, это будет первое, на что сразу же будет натыкаться взгляд.

Через четыре дня, которые тянулись куда длиннее, нежели любые другие четыре дня из предыдущих, Т. снова оказалась у меня. Ведь предоставилась «возможность». И все прошло как обычно. Она появилась из дверей метро, решительным шагом направилась ко мне и крепко поцеловала. Бутылка вина, секс, и болтовня в кровати. И все вроде должно быть как обычно. Но два слова: «Она уедет» засели в моей голове, и уже не хотели ее покидать, вскакивая постоянно и назойливо.

Вот я смотрю, как она снимает свои сережки… она уедет, она уедет… вот она улеглась, тяжело дышащая на моей груди… она уедет, она уедет… вот она уплетает кусочек остывшей пиццы… она уедет, она уедет… вот она сладко потягивается на кровати и просит немного помять ей шею… она уедет, она уедет… вот она отправляет последние капли из бутылки в свой бокал… она уедет, она уедет… вот она натягивает свои темные колготки, как будто бы виновато целует меня на прощанье и вызывает такси… Она уедет… Она уехала. «Танцуй, танцуй, иначе мы пропали.». Я сбился и остановился.

Я оказался перед тем самым черным занавесом: довольствоваться тем, что есть или попытаться посмотреть что может быть за ним? Но зачем? И так же все вроде хорошо. Красивая девушка забегает ко мне раз или два в неделю. Мы проводим чудесное время вместе. Без какие-либо обязательств или ревности. Делимся друг с другом теплом. И потом разбегаемся, чтобы через некоторое время встретиться вновь. Прекрасно же. Но так работает только на бумаге, ну или может хорошо выглядело бы в самом начале знакомства, но с каждой рассказанной историей, с каждой поворотом запястья, с каждым прикосновением к обнаженному телу она все глубже и глубже проникала в сознание. Так же легко, как она, вальсируя, просачивалась сквозь статичную публику самым первым вечером в рюмочной, также она огибала все закостенелые и проржавевшие заслоны, выставленные в моем сознании. Маленькими отточенными движениями, будь то вздернутая бровь, умилительно разведенные в сторону руки как знак непонимания, вихляния маленькой попки на кухне, когда мы решали что-то ради разнообразия приготовить, решительными рассуждениями о несовершенстве мира, приправленными редкими матерными словами, которые звучали у нее как недовольное щебетание птички, милые подарочки, которые она иногда приносила мне, личные истории из прошлого и настоящего. Всеми этими крохотными деталями она легко и непринужденно проникала за тяжеловесные односложные заградительные словосочетания, по типу «Не надо» или «Неправильно». Очевидность – все-таки тварь еще и потому, что в самом начале выстраивает примитивную защиту в виде этих установок, будто из сеансов дешевого аутотренинга, чтобы потом паскудски вернуться, и носом ткнуть в них же.

В сухом итоге у меня оставалось только одно – естественное желание безраздельно обладать человеком, которого любишь. А с такими процентом выпадения «возможностей» это было мало достижимо. Желание несомненно эгоистичное. Может это только мои, ничем не обусловленные стремления, детский каприз, когда любимую игрушку отбирают? Может так и надо, и ее абсолютно все устраивало? Она не говорила ничего насчет будущего, хотя в данной ситуации это все-таки не комильфо. Но что с этого мне? Танец уже не получится, если один из партнеров сбился. Второй не сможет этого не замечать. Надо или расходиться, или менять ритм.

Я ходил всю неделю с этими идеями. Представлял, как четко и решительно, выдвину Т. не то, чтобы ультиматум, но просто предоставлю выбор: или остаться со мной, или прекратить наши взаимоотношения. Не совсем, ни к чему, просто закруглиться со свиданиями в моей спальне. Так-то пить с общей компанией мы, конечно, сможем. Даже может останемся в хороших отношениях. Ведь никто ничего плохого другому не сделал. И можно обойтись без излишней драмы. Просто выбор продолжения для нее. Что именно она ответит, было уже не так важно – любое развитие событий сойдет за благо.

У нее всегда получалось чувствовать меня. Какую-бы мелочь я не пытался скрыть, будь то какая неприятность на работе или же ее брошенное слово, которое не должно было как-то задеть меня, просто слово из ряда всех остальных не хорошее и не плохое, как и вся она. Каким-то образом она всегда понимала, что нечто скребется в моих мыслях и не дает покоя, в такие моменты она брала мою голову в свои маленькие ладоши и смотрела в упор темно-карими глазами. Приходилось или отвечать начистоту, или же уходить от темы или отшучиваться, чтобы не портить и без того ничтожно малое отведенное нам время. Второй вариант ей не очень нравился, она делала недовольную гримасу, но с расспросами никогда не лезла. Эта восприимчивость у нее работала даже на расстоянии. Как только я забуривался в раздумья практически всегда от нее приходило сообщение с вопросом «Все ли в порядке?». На что я всегда отвечал: «Да, все в порядке». Как бы там ни было на самом деле.

Вот и в тот вечер она сразу поняла. что нечто тяжелое витает в воздухе чуть ли не с порога. Вместо того, чтобы манерно швырнуть свой плащ на столик в прихожий, как обычно делала, она аккуратно повесила его на крючок. После чего чуть ли не на цыпочках направилась в комнату. Мы были несколько молчаливы, она с прищуром что-то пыталась высмотреть, я же всем своим видом пытался показать, что ничего особенно не случилось. На секс, впрочем, гнетущая атмосфера никакого отрицательного влияния не оказала. Скорее даже, добавила чувственности подсознательная убежденность, что все это в последний раз.

Весь вечер Т. пыталась меня растормошить, и у нее это неплохо получалось. Я на некоторое время забыл про засевшие в моей голове два слова, указывающие на очевидное развитие событий. Но только на время, в этом и была вся проблема. Как только она взяла телефон, напечатала сообщение, и повернулась ко мне со взглядом, рассчитывающим на понимание, такая красивая, с растрепанными кудряшками в приглушенном свете торшера, мое сердце окончательно сжалось.

– Я думаю, нам надо прекратить видеться, – сказал я неестественным и подавленным тоном. Ожидания, что я смогу спокойно и последовательно провернуть идею с постановкой выбора для нее, разрушилась в клочья.

– Что? – Т. прервалась, допивая последний бокал.

– Я больше не хочу, чтобы ты приходила ко мне.

– Почему? – она не понимала, что происходит, и что нашло на меня.

– Это все никуда не ведет. Я застрял. Надо двигаться дальше. Так будет лучше, – я лепетал, вспоминая обрывочные словосочетания из возвышенных фраз, которые столько раз репетировал в своей голове всю неделю.

Она поставила недопитый бокал и молча сверлила меня взглядом.

– Что же, – после затяжной тяжелой паузы, произнесла Т., проглотив комок в горле, – раз ты думаешь, что так лучше – пусть.