Шотландский ветер Лермонтова

– Памятник, – поправил я. – Но самого места захоронения нет – потому что Томас не умер, а попросту исчез.

– В каком смысле? – нахмурился Вадим.

– Ну, как гласит легенда, однажды, уже будучи стариком, Томас сидел на крыльце своей башни и вдруг увидел двух белоснежных оленей. Они были ослепительно красивы, и Рифмач, очарованный, поднялся и пошел к ним. Однако его шаги напугали оленей, и они бросились бежать, увлекая Томаса за собой… Считается, что это были посланцы королевы фей, которая пожелала вновь воссоединиться с возлюбленным в волшебной стране и тем самым спасти его от смерти. Видишь?

Я указал на два тонких деревца, которые росли чуть поодаль, причудливо переплетаясь стволами.

– Ага.

– Местные считают, что в них живут души Томаса и королевы фей. Этакий символ их вечной любви.

Я подступил к камню, провел по его поверхности рукой.

«Холодный. Неудивительно – ветер тут жуткий…»

– Слушай, а когда Лермонтов лишился девственности? – вдруг спросил Чиж.

Вопрос оказался настолько неожиданным, что я на несколько мгновений завис, после чего, все-таки собравшись с мыслями, спросил:

– Это тебе квартал красных фонарей вспомнился, что ли?

– Да нет, просто… ну, ты сказал, что Томас-Рифмач ушел к фее, вот я и задумался – а у Лермонтова была его первая фея?

Я крепко задумался, после чего сказал:

– Ты знаешь, я в тупике. Вроде бы он с девяти лет влюблялся то в одну, то в другую… но этикет его современников не позволял судачить об интимной жизни. Наверное, как было принято тогда у дворян, какая-нибудь опытная крепостная объясняла 14-летнему Мише основы… сексологии.

– То есть никакой романтики? – немного разочарованно протянул Чиж.

– Как знать… – пробормотал я и по памяти прочел отрывок из «1831 июня 11 дня»:

Не верят в мире многие любви

И тем счастливы; для иных она

Желанье, порожденное в крови,

Расстройство мозга иль виденье сна.

Я не могу любовь определить,

Но это страсть сильнейшая! – любить

Необходимость мне; и я любил

Всем напряжением душевных сил…

Дорога на Эйлдонские холмы тоже потребовала от меня некоего «напряжения душевных сил». По счастью, мне удалось довольно быстро адаптироваться и к правостороннему движению, и к поломке моего мотоцикла. Правда, для минимизации вреда шестеренкам и стартеру, мне приходилось делать массу лишних утомительных движений, но шедевральные пейзажи Шотландии отвлекали меня от любых дурных мыслей. Наши с Чижом байки катились по темному полотну дороги. С обеих сторон простиралось зеленое травяное море, а деревья вдали от трассы напоминали причудливых рыб, вынырнувших на поверхность, только чтобы продемонстрировать великолепие листвы, заменяющей им чешую.

Эти семьдесят километров, от порта до холмов, я про себя окрестил «дорогой противоречий». Даже неудобства, связанные с поломкой байка, казались чем-то вполне естественным – что-то из разряда «другая страна – другие правила игры». В этом, по ощущениям, тоже присутствовали определенные шарм и красота.

– Так а откуда вообще пошли все эти легенды? – спросил Чиж, отвлекая меня от мыслей. – Ну, про Томаса и королеву фей, про волшебную страну…

– В былые времена по британским землям кочевал «бродячий народ» – так себя называли путешествующие по стране лудильщики, которые мелким ремонтом занимались то тут, то там. Правда, у них баллада немного не такая, как у Скотта: у них там вечный спор, что важней – дар настоящего творца или пророческий? Это везде встречается и до сих пор – в романах Кашнера и Трантера, Steeleye Span цитирует балладу, Липер, известный иллюстратор, тоже говорил, что вдохновляется историей Томаса… историей его любви к королеве фей. «Тристан и Изольда» сэра Томаса многие века владеют умами и сердцами людей. Что это, если не настоящий гений?

Вдоволь налюбовавшись красотами Эйлдонских холмов, мы снова оседлали мотоциклы и отправились к развалинам Башни Томаса. Они находилась на другом берегу реки Твид, буквально в пяти минутах езды по дороге, ведущей к старинному аббатству. Припарковавшись на пустой стоянке, мы неторопливо побрели ко входу в крохотный одноэтажный ресторанчик с покатой черепичной крышей и бежевыми стенами. Справа от здания находился шпиль с шотландским флагом, который беспощадно трепал все тот же неугомонный ветер.

– А где башня? – вертя головой, спросил Вадим.

– Вот здесь, – сказал я, указывая на ресторанчик. – Во дворе. Видишь, как называется?

– «Rhymers Tower», – прищурившись, прочел вывеску Чиж. – «Башня рифмача»?

– Именно.

– А как вышло, что такой памятник находится во дворе какого-то там ресторанчика?

– Тут интересно, – усмехнулся я. – Хозяин, Джон МакКей, купил землю вместе с развалинами башни.

– Звериный оскал капитализма?

– И да, и нет. У нас бы просто расчистили место и построили какой-нибудь «макдак» или «пятерочку», а здесь этот номер не пройдет: по условиям сделки, МакКей должен поддерживать этот исторический памятник в надлежащем порядке.

– Хитро, – хмыкнул Чиж.

– Угу. Симбиоз, который устраивает обе стороны.

Внутри было светло и уютно – во многом, благодаря ярким лампам и множеству окон, которые несказанно расширяли пространство; бежевые столы и стулья, паркет того же оттенка – и седоволосый мужчина лет пятидесяти с добрым румяным лицом.

– Привет! – дружелюбно улыбаясь, сказал он. – Рад видеть вас в «Башне рифмача»! Что пожелаете?

Мужчина говорил с неподражаемым шотландским акцентом – слегка гундося и проглатывая гласные, отчего понять его речь удавалось лишь с трудом.

– Привет. Мы из России, – ответил я. – Хотели бы перекусить и посмотреть на башню Томаса.

– О, Россия! – просиял мужчина. – Чудесно! Русские у нас редко бывают.

– Никто не приезжает посмотреть на башню? – удивился Чиж.

– Русских мало, – развел руками наш собеседник. – В основном шотландцы, проезжают мимо, обедают, смотрят Башню и едут дальше. Бывает, не смотрят – просто заходят перекусить.

– Вы хозяин? – спросил я. – Джон МакКей?

– Да-да, – снова расплылся в улыбке мужчина. – Это я. Вам про меня рассказывали?

– Читал в интернете про ваше кафе.

– Понял. Есть предложение: закажите, что будете есть, а потом я провожу вас к Башне. Когда осмотрите ее, обед уже будет готов.