Скучная, скучная сказка

– Она – мой персонаж. Плод моей фантазии… – Артем не выдержал и рявкнул это Марии прямо в лицо. – Я её придумал.

– Ты? Придумал? Что именно? – по кухне прокатился раскатистый хохот, как будто где-то неподалеку убивали Бэтмена. – Ты украл этот персонаж. Вернее, позаимствовал сюжет, который использовали в сотнях сказках и фильмах.

Мария говорила и говорила, она и ругала, и надсмехалась, и оскорбляла Артема. Она все хотела чего-то, но он не понимал, чего именно она хочет.

– Нету никаких читателей. Я никому ещё не показывал эту сказку и показывать, собственно, нечего. Проще кликнуть мышкой и удалить несколько написанных страниц. Клик и больше ничего…

– Ты уверен?

Ох и странный был голос у Марии. Слишком много там было злого торжества. Она раскрыла компьютер и вошла в сеть.

– Видишь? – спросила она. – Прочти.

“Три дня ждал старый Огюстен, что Мари наконец вернется. Три дня он не терял надежды сам и покрикивал на кривую Кларис, когда та приходила к нему за деньгами.

– Потерпи, старая ведьма! – кричал он на служанку господина Кривье, хотя та была совсем не старая. – Твой хозяин получит все сполна. До самого последнего су, получит этот выжига. Не было случая, чтобы старый солдат, которого трепал за волосы великий император, а он был не чета нынешнему, не расплатился за хлеб и крышу над головой. Даже в те дни, когда он мог брать по праву победителя, Огюстен Воже всегда платил! – сердился ветеран. – Мари непременно вернется. Она вернется, и я расплачусь как положено. Расплачусь за эту дыру и немедленно покину этот дом, где так скверно относятся к тем, кто проливал кровь во имя своей страны!

Огюстена, несмотря на его вздорный характер, все же любили. “Он воевал за нашу страну.” – говорили одни и приносили ему хлеба. “Он добрый человек, с которым так сурово обошлась жизнь.” – говорили другие и в его каморке не переводился горячий кофе. “Он потерял последнюю опору в жизни”– говорили третьи, те, которым и самим не хватало ни хлеба, ни кофе, но и они сочувствовали бедному Огюстену. Однако были и четвертые. Те, кто всегда держат нос по ветру и собственная их выгода или злоба на людей заслуженных и всеми уважаемых, для них важнее всего другого. Важнее того, что остальным кажется непременным и необходимым, важнее доброты и совести, любви к ближнему и милосердия. Страх ли заставил владельца дома написать донос или жадность, боялся ли он что слова Огюстена про нынешнего императора навлекут беду и на него или он боялся, что Огюстен не расплатится с ним за жилье, но однажды в каморку старого Огюстена постучали жандармы. “Вы обвиняетесь в оскорблении Императора Наполеона III” – заявил маленький, похожий на крысу помощник прокурора: “И в убийстве сироты Мари, которую наверняка разыскивают безутешные родители” – добавил он же. На этих словах ропот прокатился между всеми, кто стал свидетелем этой безобразной сцены и теми, кто ждал неподалёку, ибо весть об аресте Огюстена всколыхнула очень многих.

” Виданное ли дело?” – зароптали люди. – “Обвинять старика в убийстве девочки, которую он любил, как родную дочь!”

Тех, кому пришлось не по душе такое обращение со старым солдатом, набралось с половину города. Слишком уж многие из них оказались без работы, слишком у многих не было другого дела, кроме как сбежаться на истошные вопли кривой Кларис, которая отсутствие одного глаза компенсировала острым слухом и громким голосом. И уж она-то никак не могла не услышать топота кованых солдатских сапог на лестнице, и уж она-то постаралась сообщить эту новость, как можно большому количеству людей. Вот это-то количество и собралось под окнами дома, в котором под самой крышей ютился старый Огюстен и откуда его собирались забрать в тюрьму. Но слишком много людей собралось под окнами этого дома и слишком они были сердиты, чтобы господа жандармы могли вот так вот запросто увести старого солдата.

“Нашли с кем справиться!” – насмехались они над жандармами: “Теперь-то пруссаки побегут без оглядки, как только узнают, какие у Наполеона III бравые жандармы!”

“Не угостить ли нам господ жандармов похлебкой из камней?” – шумели люди внизу на улице.

От этих криков и издевок, и помощник прокурора и его подручные сделались белее бумаги или желтее осенних листьев. Усы жандармов от шума рассерженной толпы совсем поникли, а маленькие глазки помощника прокурора забегали так быстро, что того и гляди сбежали бы от своего хозяина.

“Хорошо же. Пусть будет по-вашему! – притворился он, будто передумал забирать Огюстена в тюрьму. – Наверное мы ошиблись и старик ни в чем не виноват. Но мне надо посоветоваться с господином судьей, как следует поступить дальше. Поэтому сейчас мы уходим, а ты Огюстен, живи как жил и ничего не бойся.” – громко сказал помощник прокурора и в сопровождении жандармов поспешно ретировался в сторону городских казарм.

Народ стал ликовать, когда услышал такое. Все радовались и поздравляли друг друга, как будто пала ещё одна Бастилия и только кривая Кларис не поверила хитрому помощнику прокурора и тихонько шепнула старику: “Берегись, Огюстен. Они непременно вернутся, когда рядом не будет никого, кто бы заступился за тебя и непременно упекут тебя в тюрьму. Берегись!” – вот как сказала это мудрая женщина.”

Артем поднял глаза от монитора и посмотрел на Марию.

– Странно, я не помню, чтобы я это писал.

Глава VI

Оставшуюся часть дня Артем просидел на кухне глядя в окно. В голове его не было ни мыслей, ни ответов. Хорошо хоть за окном шел дождь: наблюдение за падающей водой заменяет человеку мыслительный процесс, иначе звук пустоты свел бы его с ума. Наверное, он мог бы просидеть так весь день и вечер, и ночь. Может быть он просидел бы так несколько дней, но кому-то было надо, чтобы он ушел от окна, а ещё лучше, чтобы он уехал из города.

– Артем Александрович, Марта Борисовна сказала, чтобы я купил в Москву и обратно, – Витя стоял в дверях и протягивал билеты через порог. Входить он не хотел. В его обязанности входило встречать актеров, приезжающих в Санкт Петербург, но никто не оговаривал с ним процесс их отъезда и Виктор Егорович опасался, что его могут обязать ещё и провожать их.

– Вы ведь сами доберетесь, Артем Александрович?

Он был похож на лепрекона: невысокого роста, с хитрыми глазами и торчащими из-под шапки ушами.

– Там опять график меняется, но ваши сцены я трогать не велел. – проговорил он строгим голосом и опять заулыбался.

Потом в глазах у него промелькнуло беспокойство.

– Провожать вас, наверное, не буду? – скорее попросил он. – А то мне далеко добираться.

Потом Виктор Тимофеевич замялся на секунду, вспомнив что-то.

– Я должен у вас ключи от квартиры забрать…

– Хорошо. – Артем посмотрел на часы. – Поезд в одиннадцать, я выйду за полчаса. Здесь подождёшь или на вокзале встретимся?

Если Витя откажется ждать, то Артем проводит его кивком головы, закроет за ним дверь и пойдет одеваться. Через пятнадцать минут, он окажется на Невском проспекте и не торопясь направится в сторону площади восстания, а ещё минут через двадцать войдет в здание московского вокзала.

– Добрый вечер. – женщина в окошке, привычно не смотрит на него. – Я бы хотел сдать билеты.

Витя не захотел ждать, он оставил ключи, а Артему некуда было ехать. Совсем некуда. Так получилось, что ни в Санкт Петербурге, ни в Москве, ни в каком другом городе, его никто не ждал. Не было места куда бы он мог пристроить вещи, не было кровати или стула, куда бы он мог пристроить самого себя. Так вышло. Случается ведь такое, что человеку некуда идти? Случается…

“ – Куда ты пойдешь, Огюстен? – спросил папаша Кошен. – Да и как, ты ведь больше месяца не встаешь?

Вокруг старого Огюстена собрались все его друзья, или, вернее сказать, завсегдатаи кабачка папаши Кошена с ним во главе. Была с ними и кривая Кларис.

– Если он останется здесь, то его непременно арестуют! – сказала она. -Но и уйти он не может, ноги его не слушаются.

Тут все заволновались, замахали кулаками и обещали, что не дадут арестовать заслуженного ветерана, который проливал кровь за Францию и видел двух императоров. Так они поволновались, покричали, а поскольку время близилось к вечеру, то стали потихонечку расходиться и в каморке Огюстена остались только папаша Кошен и кривая Кларис.

– Ты знаешь Огюстен, – заговорил папаша Кошен со слезами на глазах, который хоть и был кабатчиком, но сердце у него было доброе. – У меня есть племянник, он учится на адвоката в Париже. Я напишу ему и он, как-нибудь да уладит твое дело.

– Нет. – возразила кривая Кларис. – Если за старика взялись судейские, то тут не поможет адвокат, тут нужна нечисть пострашнее. -она перешла на шепот и добавила. – Тут нам поможет только Берта Фури.

Сказала эти слова кривая Кларис и ветер в ту же секунду задул свечу в каморке Огюстена”

Чудесно было этим вечером на Невском проспекте, люди торопились, проходя мимо роскошных витрин, но, если присмотреться, начинало казаться, что красивые девушки попадая в свет этих витрин замедляли движение и непременно встряхивали распущенными волосами, а как только витрина оставалась позади, немедленно занимали свое место в монолитной толпе прохожих, и так до следующей освещенной витрины. В Гостином дворе торговали марципаном, а за столиками кофеен сидели парочки и одинокому холостяку, могло бы показаться, что парочки эти все сплошь из подружек, и только и ждут, когда кто-то попросит позволение разделить с ними их девичье одиночество. А в полутьме старого Невского неподалёку от Лавры, размашистым шагом через дорогу ходила проститутка с распущенными белыми волосами, которые смущали водителей мужчин, заставляя их отвлекаться от дорожной ситуации. Красиво на центральной улице Петербурга, прекрасны мосты через Неву, но тревожно и сумрачно в переулках. Темно на Жуковского и Некрасова, перекопано на Советских, пустынно на Херсонской. В который раз Артем шел этой дорогой от Михайловского замка до Ладожского вокзала и не увидев ни замка, ни Вокзала и как будто растворялся в переулках. А свет на площади Александра Невского пугал его и гнал назад к дому, на Перекупной. А там, на Перекупном переулке, где редко проезжают машины, Артем встал посреди дороги и стал смотреть на круглое окно, красивого дома в стиле модерн. Большое окно было черно, и во всем доме не было света и от этого становилось ещё тоскливее. Артем нехотя повернулся и стал смотреть на окна своего дома. Впрочем, в свой дом заходят без страха и радуются свету на кухне. Радуются, что тебя кто-то ждет, что этот кто-то волнуется и греет чайник. А он боялся, что в квартире кто-то будет, что кого-то вселили, что кто-то занял его комнату и готовится спать в его постели.

– Еще немного подожду.

Артем посмотрел время на телефоне и прошелся по переулку. Смена может закончиться в любое время и стоять можно хоть до утра. А утром приходит поезд из Москвы или Саратова, и Витя приведет нового актера.

– Нет смысла. – пробормотал Артем. – Не выгонят же меня на улицу. А так я могу замерзнуть… – он ещё раз посмотрел на круглое окно. – Хотя, может это лучший выход.

В квартире было тихо, и тишина эта была, какая-то слишком таинственная, слишком неразборчивая: то ли от пустоты была эта тишина, а то ли от того, что все обитатели квартиры только что заснули и вот-вот наполнят её дыханием и храпом. Дверь в его комнату была открыта. Может он забыл её закрыть перед уходом, а может новый жилец не справился с роликовым направляющим двери, да так и отставил на ночь.

Свет луны падал на кровать, но была ли она пустая или на ней кто-то лежал, укутанный его одеялом, Артем не понимал. Он замерз, валился с ног от усталости и невероятно хотел спать. Тихо прижимая к груди рюкзак и неся ботинки в руке, Артем все-таки вошел в свою комнату, подошел к застеленной кровати и не решился лечь, а наоборот, стал отходить от неё шаг за шагом, озираясь со страхом и беспомощностью. Наконец он нашел то, что искал – шкаф. В углу стоял шкаф с запасными постельными принадлежностями. Вот так вот с рюкзаком в одной руке и ботинками в другой, Артем открыл дверцу шкафа и шагнул в него. Устроившись на одеяле и подушках, он прикрыл дверцу за собой и уснул.

Глава VII

Утро разбудило его мирными звуками и радостными солнечными бликами, которые пробрались в шкаф сквозь неплотно запертые дверцы. Кто-то на кухне жарил яичницу. Артем читал, что Петр I будучи с великим посольством в Голландии под именем Петра Михайлова и изучая разнообразные ремесла, спал в шкафу, как это было принято в тех местах, и сейчас он вспомнил об этом. Вспомнил и улыбнулся. А ещё ему очень захотелось яичницы. И жизнь показалось ему в этот момент простой и приятной. Ему захотелось выбраться из шкафа, выйти на кухню, поздороваться и объяснить ситуацию. Потом принять душ и пойти в магазин за яйцами и колбасой.

– А маленькая Мари? – услышал он знакомый женский голос. -Что будет с ней? Конечно, ты будешь есть свою яичницу, а старого Огюстена посадят в темницу.

Артем изо всех сил сжал зубы, чтобы ни в коем случае не ответить.