Скучная, скучная сказка

– Почему ты уверен, что жизнь должна быть простой и прекрасной? Потому что так об этом говорят по телевизору?

Это был хитрый ход со стороны Марии. Артем много лет не смотрел телевизор и гордился этим. Она специально дразнит его, чтобы он сорвался и заговорил. А если он сейчас не выдержит и заговорит, то ему придется уйти из квартиры и опять прятаться.

– Разве ты умираешь с голоду? – не унималась Мария. – Или тебе ты тяжело болен, что не можешь без трехразового питания?

Тот, кто жарил яичницу на кухне, уже мыл посуду, а Артем все не решался вылезти из шкафа, чтобы как-то поговорить и объясниться. Он закрыл глаза и попытался успокоиться. Голос Марии становился все дальше, и перед глазами вставала заснеженная дорога, которая вела из города Питивье и люди на ней: мужчина и женщина, которые волокли за собой тачку из тех, что развозят по домам уголь. В тачке, завернутый во всякою тряпьё, сидел старик. До Артема доносился скрип колес, очень громкий в чистом морозном воздухе и голоса:

“ – Неужели старая Берта Фури ещё жива? – и говоривший закашлялся, видимо глотнув холодного воздуха. – Её именем пугали, когда я был ещё ребёнком.

– Жива, папаша Кошен, ещё как жива. – ответила Кривая Кларис. – Что ей ведьме станется? Нам бы только застать её, нам бы только её найти, нам бы только сторговаться с проклятой колдуньей, а уж за ней дело не станет. Она своё ведьмино дело крепко знает.”

Артем тряхнул головой, будто вынырнув из ледяной воды. Лицо покалывало и не хватало воздуха. В коридоре кто-то крутил ключом в замке, наверное, закрывая за собой дверь.

– Будь ты неладна! – Выругался Артем.

Он ругался так яростно и замысловато, что ему начинало казаться, будто ещё чуть-чуть и он задохнется. Но остановиться он не мог.

– Это ты! – вопил он мечась по квартире между туалетом ванной и холодильником. – Ты и есть ведьма!

В результате он не поел, не принял душ и не сделал ничего из того что собирался, а когда он это понял и остановился, он услышал, как Мария плачет. Сердце у Артема поднялось высоко – высоко и заколотилось с такой силой, что ему захотелось разорвать себе горло и достать его. Захотелось вынести его на свежий воздух, чтобы оно, надышавшись, перестало биться. Чтобы оно заснуло, как раскричавшийся младенец. Он выскочил на улицу, но добежав до Площади Восстания, все ещё слышал всхлипы и сбитое дыхание Марии.

Глава VIII

Весь день Мария не появлялась. Весь день Артем не вспоминал про старого Огюстена. Он был сегодня туристом, праздным зевакой, поглотителем сэндвичей и прочей мусорной еды. Денег, вырученных за сданные билеты, хватало, чтобы почувствовать себя частью социума, со всеми вытекающими отсюда приятностями. Купив в магазине большое пирожное со взбитыми сливками и кусочками настоящих фруктов, он шел по Невскому проспекту и таращился на барышень, дома и коней на Аничковым мосту. Он чувствовал себя так непривычно, так хорошо и легко ему было, что в какой-то момент он устыдился. Он поднял голову и почувствовал, что мир, и синее питерское небо закружились вокруг его головы. Артем вдруг заметил, что стоит на набережной лицом к Троицкому мосту. Там на мосту кто-то был. Женская фигура. Несмотря на то, до женщины было далеко, Артем знал, что та смотрит на него. Не просто смотрит, она говорит с ним. Её губы, он был в этом уверен, шевелились, а глаза смотрели именно на него. Неотрывно смотрели именно на него. А потом, уверенная, что Артем её не слышит, но непременно понимает, она кивнула и поднялась на ограждение и прыгнула.

– Мужчина, вам нехорошо? – спросил чей-то голос у Артема за спиной.

Этот кто-то волновался, он был готов помочь ему, вызвать скорую или дать таблетку, а Артем неотрывно смотрел на воду с ужасом ожидая, что над поверхностью покажется женская голова.

– Пап пойдем.

Артем обернулся и увидел, что к пожилому мужчине, который предлагал ему помощь, подошла девушка и тянет его прочь.

– Что ты, в самом деле? – она зло смотрела, то на отца, то на Артема. – Ты ещё бомжей у Московского вокзала собери.

И она потянула отца за собой. Тот, уходя, все оглядывался и хлопал себя по карманам. Наконец он нащупал что-то, вырвал рукав из цепких пальцев девушки и вернулся к Артему.

– Вы возьмите. – он протянул мятую бумажку, синеватой от холода рукой без перчатки. – Это не совсем лекарство, но помогает.

Вложив этот мятый бумажный комочек в Артемову ладонь, он слегка похлопал его по руке и не оглядываясь пошел к ожидавшей его дочери.

Что же происходит? Эта девушка на мосту, кто она? Мария? Нет, это была не она и даже не похожа. Девочка из сказки? Тоже – нет. Она совсем ребенок и потом она француженка девятнадцатого века. Ей нечего делать на Троицком мосту в веке двадцать первом, тем более ей не полагается с него прыгать. А этот старик?

Артем разжал руку и увидел в ней смятую упаковку валидола. На автомате он стал выдавливать из бумаги одну таблетку и заметил, что руки у него дрожали. Таблетку он достал, но она выпала и покатилась по асфальту. Катилась она, на удивление резво и так же резво упала в Неву.

Что же все-таки происходит!!!

– Ты сходишь с ума. – спокойно сказала Мария.

Она стояла, глядя на реку и ветер так сильно трепал её волосы, что казалось будто злая свекровь хочет проучить строптивую невестку и выдрать ей косы. А может она походила на вдову рыбака, что ходит на берег в безумной надежде дождаться его возвращения. А может на проклятую ведьму Берту Фури.

“ Они остановились перед небольшой ямой в земле, яма эта была входом в землянку, а землянка домом старухи Фури, которую старожилы называли ведьмой, а молодые не звали никак, ибо не догадывались о её существовании. Те кому рассказывали в детстве страшные истории про старую Берту, которая уводила за собой непослушных детей, выросли, а те кто видели Берту Фури взаправду уже умерли.

– Это не землянка. – прошептал папаша Кошен. -Это могила старой ведьмы. Зря мы пришли.

– Не трусь! – возражала ему кривая Кларис. -Живая или мертвая, но она выйдет к нам если правильно позвать.

И служанка зашевелила губами, вспоминая старую присказку, которой пугал в детстве её старший брат.

Ведьма старая, Фури,

На детишек посмотри

Этот неслух, тот простужен

Выбери себе на ужин

Облизнись на малых сих

Выбери себе любых

Вырви сердце у ребенка

Да тащи в свою избёнку

Мясо, потроха и кровь

Повкуснее приготовь

Ничего вкусней на свете

Нет, чем маленькие дети

Тихо вскрикнул в чаще кто-то

Ведьма вышла на охоту

Смерть вас всех сегодня ждет

Берта вас к столу зовет.

И только она закончила произносить заклинание, как налетел сильный ветер, он гнул деревья и поднимал к небу снег и палые листья. Кривая Кларис от такого порыва ветра упала на землю так что юбка её задралась до самой головы, папаша Кошен остолбенел от ужаса и не мог сделать и шага. Даже старый ветеран Огюстен был готов убежать, да только ноги его не ходили. А из-под земли показалась седая косматая голова ведьмы Фури. Сколько бы ей не было лет на самом деле, выглядела она все равно старше и страшнее. Лица её было не видно из-под седых растрепанных волос, только нос крючком выбивался между прядей и глаза сверкали, как черные звезды. Руками она опиралась на палку, а сами руки были похожи на сухие ветки, пальцы на высохшие корни, а ногти на мертвых жуков. Лохмотья на Берте напоминали ковер из черных гниющих листьев, который покрывает землю в ноябре, а ботинок у нее не было вовсе и казалось, что ступни ведьмы уже стали землей.

– Здравствуй, малютка Кларис. – прокаркала ведьма. – В прошлую нашу встречу я забрала только глаз, теперь же ты принесла мне остальное!

Голос её был громче шума ветра и так страшен, что папаша Кошен и старый Огюстен совсем пали духом. А вот кривая Кларис напротив поднялась на ноги и, подбоченясь, захохотала в лицо ведьме Фури.

– Совсем ты видно из ума выжила старуха, если думаешь, что я все та же маленькая девочка, чтобы так запросто порубила на куски и сунула в свой проклятый горшок. Попробуй сделать это и я выдеру тебе твои седые космы, да выцарапаю твои злющие зенки. Я бы прямо теперь свернула твою тощую куриную шею, так мне охота посмотреть, как ты забегаешь по лесу без головы, натыкаясь на все деревья подряд, но уж так и быть удержу себя. Мы пришли сюда по делу и нам нужна твоя помощь, поэтому я удержу себя и не трону такую поганую развалину как ты.