В краю несметного блаженства

– Не подведите, – прибавил он в конце. – Это ваш единственный шанс.

Покинув кухню через задний выход, горе-кулинары с подносами в руках прошли по уличному коридору, ограждённому забором, и остановились у будки охраны, о которой они были предупреждены. Наружу выглянул толстяк в кепке, поразился возросшему количеству кухонного персонала и недоверчиво спросил:

– Откуда вас столько, поварят, взялось?

– За прилежное поведение нас перевели из мастерской работать сюда, в столовую, разносить еду многоуважаемой охране, – нашёл как выкрутиться один из беглецов. – Мы сами из зэков. Можете спросить у нашего повара, если не верите, он как раз сейчас на кухне.

– Лень к нему идти. Верю, проходите. Стоять! – вдруг рявкнул он на последнего в ряду, из-за чего тот побледнел и сделался похож на лист бумаги. – Подносик – ко мне. Этим обжорам с пятой вышки и так много будет двух мисок супа: одной обойдутся. Можешь возвращаться обратно, ты свободен.

Пятый без лишних пререканий послушался охранника и развернулся в сторону кухни, где немедленно поделился с организатором побега собственной неудачей. Повар разрешил ему остаться с собой и подбодрил его:

– Зная Карлеса (так звали толстяка), можно сказать, что вам ещё очень повезло: он очень импульсивен, и в случае, если что-то покажется ему подозрительным, он подымет такой шум, что мало никому не покажется. Ладно, будем вместе ждать твоих друзей.

Друзья тем временем достигли конца этого уличного коридора и разделились: один повернул к пятой вышке, налево, один – к шестой, направо, а двое последних парой двинулись к административному блоку, причём первый должен был подняться непосредственно к начальнику Органа Реабилитации на четвёртый этаж, а второй – дожидаться его на первом этаже напротив электрощитовой. Разумеется, стоя со злосчастным подносом в руках у одной из дверей административного блока, он не мог не привлечь к себе внимание здешних сотрудников и не озадачить их своим загадочным присутствием. Вскоре к нему приблизилась кудрявая дама и поинтересовалась, чем он тут занимается, на что он ответил, что это его первый день работы разносчиком еды и что он уже успел потеряться в этом огромном и запутанном здании.

– Кому хоть несёте свой поднос? – уточнила дама.

– Э-э… б… Во, бухгалтеру! – боясь ошибиться, врал беглец.

– Наш главный бухгалтер в кабинете на втором этаже, прямо напротив лестницы. Поднимайтесь. Не потеряетесь, или, может, всё же вас сопроводить? – хихикнула сотрудница.

– Не потеряюсь. Благодарю! Спасибо!

Пришлось подняться в означенный кабинет и отдать поднос с миской супа, как выяснилось, главной бухгалтерше, а не бухгалтеру, женщине с ещё большим объёмом кудрей на голове и с ещё более мерзким характером, чем у предыдущей.

– И как это понимать? – ругалась она на неудачливого разносчика, не отпуская его. – Во-первых, у меня обед в два тридцать, а сейчас нет и двух. Я занята оформлением отчёта об убытках, и как вы мне предлагаете поступить? Наплевать на этот отчёт, использовать его в качестве подставки для миски и начать уплетать свой обед? Вы в своём уме? Во-вторых… что это? Суп, да ещё и в миске, из которой едят заключённые? Что за безобразие! Где нормальные тарелки для административного персонала вроде меня? И почему – суп? Баланда тюремная! Кошмар!

– Прошу вас, успокойтесь, уважаемая… бухгалтерша. Сами же говорите – убытки в Органе! Вы же не думали, что они вас не коснутся? Ещё как коснутся, всех коснутся! Экономим мы сейчас на всём, но не волнуйтесь: миску для вас вы как следует отмыли, налили вам не баланды, а вполне себе приличного супа, и даже принесли его к вам в кабинет, как и полагается. Так что всё отнюдь не так плохо, как вы, наверное, ввиду своей раздражительности посчитали. Приятного вам аппетита и удачи с работой. А теперь позвольте мне забрать поднос и оставить вас наедине с собой.

– Брысь отсюда, пока я не швырнула в вас этой миской. Тогда вы точно узнаете, что такое раздражительность в моём исполнении.

Забрав поднос и покинув главную бухгалтершу, беглец спустился вниз, на свою исходную точку, однако не встал у двери, как дурак, а спрятался в туалете, который располагался вслед за электрощитовой, и поглядывал наружу сквозь дверную щель. По прошествии трёх минут, спустившись на лифте, к электрощитовой подбежал его напарник в обагренном фартуке, и они вновь встретились друг с другом.

– Как оно? – бегло интересовался тот, кому досталось менее «увлекательное» приключение, нежели устранение самого начальника Органа Реабилитации.

– Не спрашивай, – тараторил в ответ второй, сильно при этом нервничая. – Потом расскажу. Я достал ключи. На, открывай. Времени в обрез.

К их счастью, первый этаж пустовал: все или работали, сидя по своим кабинетам и не высовываясь, или ушли на обед, который они впоследствии так и не получили по понятным причинам. Разносчик воспользовался ключом и открыл железную дверь. Внутри их ждала куча электрических щитов, кнопок и рубильников, а также холодный неприятный свет, освещавший все эти механизмы. Исследовав электрощитовую вдоль и поперёк, беглецы наконец подобрались к большому рубильнику, помеченному аббревиатурой из нескольких букв, приблизительное расшифрование которых дало понять, что этот рубильник предназначен для тюремных ворот, и кто-то из них, помедлив, всё же дёрнул увесистый рычаг. Также они вдвоём нашли и обесточили все двери забора тюремного двора, двери охранного блока и двери нескольких административных построек, прилегавших к основной.

– Ну что, – выдохнул заключённый, – бежим сообщать повару, что мы справились?

– На хрен мне твой повар не сдался, – невозмутимо отвечал ему кровавый фартук. – Я не желаю лишний раз рисковать и пренебрегать данной мне свободой. Побегу на выход – и всё с этим. Хочешь – иди и рассказывай своему спасителю, как мы справились с нашей миссией, точнее как справился я, хочешь – отправляйся со мной, но за пределами Органа Реабилитации, за её стенами, мы непременно разойдёмся и никогда друг о друге не узнаем.

– В таком случае прощай, змеёныш. – Он понимающе отнёсся к решению напарника, с которым познакомился всего каких-то пятнадцать минут назад, и позволил ему бежать на свободу, а сам понёсся доносить до повара важную информацию об удачной операции.

Захватчики вышек тоже справились со своей работой, о которой будет сказано вкратце: добравшись до ничего не подозревавших вертухаев на пятой и шестой вышках, они напали на них, по-тихому с ними разобрались и заполучили доступ к снайперским винтовкам на сошках. Не медля ни секунды, они с помощью этих винтовок сняли охрану третьей и четвёртой вышек, затем – охрану первых двух, самых дальних, а в придачу пристрелили Карлеса, выпустившего их за пределы кухни. Но придётся же, однако, покинуть эту смелую четвёрку беглецов в поварских фартуках и пропустить ту часть событий, которая являлась бы логическим завершением столь непростой истории с побегом, чтобы подробнее разузнать, как из смертоносного вихря, развернувшегося в Органе Реабилитации, выбрались наши главные «герои» – Элтон с Донованом.

Донован, как известно, мучился в одиночной клетке, а Элтон корпел в мастерской над изготовлением деревянного стула. До обеда оставалось меньше получаса, и общее настроение группы в предвкушении перерыва постепенно улучшалось. Все работали тихо, никто ни с кем не разговаривал, и лишь приятный и естественный шум ласково лился в уши заключённых.

В разгар работы двери мастерской распахнулись, и внутрь проник холодный воздух, который молниеносно выветрил из помещения приевшийся запах клея и стружки. На пороге стояло неопределённое число людей, что-то около дюжины, все неестественно раззадоренные и весёлые, и хором они вопили:

– Побег, друзья, настоящий побег! Ну же, бросайте станки и пилы! Случилось нечто, свершилось нечто! Бегом, пока нас снова не закрыли!

Многие поснимали спецовки, отвлеклись от дела и бросились узнавать, в чём дело. В их числе был и Элтон, но он остался в рабочем халате, ибо без него ему было некомфортно от налетевшего холода. Из дюжины вбежавших спасителей был выбран тот, кто принялся отвечать на все поступавшие вопросы:

– Да-да, это никакая не шутка. Кто-то из столовой пробрался на сторожевые вышки и прирезал надзирателей, а также прикончил тирана-начальничка, эту бездушную свинью. Мы предполагаем, что инцидент в столовой, как и последовавшие за ним нападения, были частью чьего-то серьёзного плана. Тюремные ворота открыты. Мы получили доступ к оружию и сейчас обстреливаем штаб охраны, не давая никому из этих гадов выбраться наружу. Теперь всё по-настоящему, теперь наша взяла. Задача одна – бежать отсюда как можно быстрее и во все стороны, пока к делу не привлечён Надзор и пока вообще мало кто в курсе о нашем побеге. Хватайте самое необходимое и выметайтесь. Рекомендуется раздобыть себе нормальную одежду, а не бежать в тюремном шмотье. Свои вещи вы найдёте в административном блоке, в камере хранения. Помните: у вас мало времени. Не бегите толпой, разделитесь по два, а ещё лучше – по одному человеку, так безопаснее. Удачи. Нам самим пора валить. Судьба сведёт – как-нибудь обязательно встретимся!

Все пулей рванули к административному блоку. Элтон бежал с трудом, но его дружелюбно брали за плечи и подгоняли, чтобы он не отставал от других. Камера хранения к моменту их прибытия была разнесена в щепки. У пронумерованных металлических шкафчиков были с корнем вырваны все дверцы, на полу валялась разбросанная одежда, мятая и разорванная. Не обошлось и без аксессуаров: различного рода украшения, снятые с тела до прибытия в Орган Реабилитации и оставленные на хранение, куча техники, чьи-то ключи от квартиры, чьи-то талисманы и письма в дорогу от любимых – всё это добро толстым ковром расстелилось по полу и привлекало как банальное внимание, так и неутолимое желание порыться в куче чужих вещей и попутно хапнуть себе что-нибудь красивое или дорогое, на крайний случай. К Элтону подобная идея в голову не пришла: его обуревало стремление найти свою лёгкую, ещё с осени, ветровку и помимо неё – спортивные штаны, похожие на шаровары, если подвернётся удача. Удача ему подвернулась, да не только подвернулась, но и повернулась к нему лицом, подлетела и поцеловала его прямо в губы, если судить по тому, с какой лёгкостью он обнаружил свои вещи почти что в нетронутом состоянии, заброшенные кем-то на шкафчик. Элтон взял одежду, вышел из камеры хранения, переоделся и уже готовился уносить ноги, как вдруг случайным, мимолётным взглядом заметил на полу то, что вынудило его остановиться и впасть в некий ступор – серое пальто Донована. Оно лежало на входе, и каждый, кто заходил за своими вещами, ненароком на него наступал, вследствие чего пальто было грязным, мокрым и негодным к ношению, но Элтон рефлекторно поднял эту вонючую тряпку и ринулся назад, к тюремному блоку.

– Ты куда? – окликнули его изумлённые заключённые, которые пришли вместе с ним.

– Д-донован! – торопясь, пытался дать ответ парень. – Мой друг – там, сидит в одиночной камере! Его, должно быть, так никто и не открыл! Я должен это исправить!

– Без ключа?

– Ох, точно, ключ! Где же мне его взять?

– Сегодня явно твой день. – Навстречу Элтону вышел мужик со связкой звенящих ключей в крепкой руке. – Это ключи от всех одиночных камер. Подобрал с убитого начальника охраны. Я воспользовался ими и помог нескольким сидельцам выйти из клеток, но про твоего Донована забыл: слишком далеко его запихнули. Подбери ключ и иди спасать друга, связку оставь себе, меня не жди.

Беглец передал драгоценный подарок Элтону, за что тот от всей души его поблагодарил и направился искать одиночную камеру Донована. Нашёл он её по звуку, вернее – по крику рыжего: заслышав шумиху на тюремном дворе и затем – шум выстрелов вкупе с громоздким топотом, Донован догадался, что совершилось нечто наподобие побега (и он был прав в своих догадках), стал рваться на волю, очевидно, безо всякого успеха, и перешёл на отчаянный крик о помощи, на который никто не откликался. Когда к его клетке подбежал Элтон, он уже успел охрипнуть, ослабнуть и потерять надежду на то, что он будет освобождён. Уткнувшись лицом в койку, он рыдал и хрипло кашлял.

– Донован! – воскликнул Элтон и начал теребить связку ключей в поисках подходящего. – Ты живой?

Рыжий очухался, подскочил с койки, как ужаленный, и повернулся лицом к спасителю, поочерёдно вставлявшему в замочную скважину ключи – один за другим.

– Это ты? – не веря своим глазам, прохрипел Донован. – Элтон?

– Ну а кто ж ещё-то? Сейчас мы тебя вызволим из этой дыры, подожди. Господи, как ты тут вообще жил? Ума не приложу.

– Умирал… И продолжаю умирать… Как оно?.. – попытался он спросить у Элтона насчёт побега, но не смог сформулировать предложение и замолчал в трепете.

– Не преувеличивай. Ты умирал, пока у тебя не было надежды, пока тебе был недоступен свет в конце тоннеля. Теперь ты ожил и будешь жить. Я – твой свет, твой проводник в новую жизнь.

Наконец ключ от одиночной камеры был подобран, и Донован шагнул наружу – впервые за две недели. Ноги его тряслись то ли от холода, то ли от эйфорического волнения. Элтон протянул ему чуть высохшее пальто, которое он с радостью надел, и они поплелись к выходу. Пройдя полкилометра по бетонной дороге, ведшей из Органа Реабилитации к пригородным посёлкам, беглецы, безопасности ради, приняли решение свернуть в лесополосу и идти по ней на юг, чтобы достичь какого-нибудь населённого пункта и оттуда, на общественном транспорте, вернуться в столицу. По пути они насквозь промочили ноги, так как таяние снега привело к образованию в лесу огромных луж и труднопроходимых мест, однако всё-таки дошли до конца лесополосы и увидели очертания городка. Донован умолял заскочить в ближайшее заведение и поесть, поскольку не принимал пищи с самого утра, а пищи качественной – бог весть с каких времён. Элтон поначалу отказывал ему, предлагая как можно скорее добраться до столицы и уже в полной безопасности пообедать в одной из столовых, но потом пошёл на уступки и согласился отобедать в местной забегаловке. Они набрали себе побольше еды, уселись за стол и жадно начали уплетать мясо с гарниром, благо заведение пустовало и никто не мог догадаться о том, что перед ним – сбежавшие зэки. Отобедав и согревшись, Донован с Элтоном покинули заведение и отправились не к остановке, а к длинной станции междугородного рельсобуса, оформленной в виде вокзальчика, откуда в скором времени, на подоспевшем рельсобусе, они укатили в столицу.

– Едем к Веху? – обратился Элтон к Доновану, когда рельсобус пересёк черту города.

– К Веху… – задумчиво проговорил рыжий. Его терзал страх встречи с Вехом и особенно – с Рокси. Как они к нему отнесутся, к грязному, мокрому, заросшему зэку, готовому, тем не менее, встать перед ними на колени, дабы искупить грехи свои и прошлые преступные деяния? Вдруг дверь в квартиру ему откроют не два разрозненных, пусть и не самых далёких друг другу человека, а новая, сама собой успевшая сформироваться семья – Вех и Рокси? Вдруг они, объединённые общей бедой, отныне не захотят разъединяться и делиться с ним, с Донованом, своим семейным теплом? Донован представить себе такое полноценно не мог, но в то же время он накручивал себя этими пагубными мыслями до состояния спирали и тем самым взращивал в себе негатив и депрессию. Почвой для их взращивания, кроме дурных мыслей в голове, также послужил ещё и тот факт, что Вех бесцеремонно игнорировал два его письма с момента получения самого первого электронного письма из Органа Реабилитации в ноябре, то есть декабрьское и январское, последнее, которое он успел напечатать и отправить. В общем, ощущал себя Донован, пока покачивался на кожаном сиденье голубого вагончика, забытым и покинутым, но те две тяжёлые думы, что нескончаемо нагружали его мозг, были далеко не последними думами в этой хитроумной иерархии размышлений. Он исподтишка глядел на Элтона и переосмысливал случившееся. План его по избавлению от безногого приятеля по выходе на свободу вылетел в трубу и накрылся медным тазом. Не мог он теперь просто так взять и разорвать с ним связи, особенно после того как Элтон фактически спас ему жизнь, вытащив его из клетки. Донован считал себя предателем и одновременно с этим, в недрах своего сердца, алкал выпутаться из ситуации в свою пользу и таки прекратить вести с Элтоном всякие дела, но ещё не знал, как организовать этот разрыв помягче и безболезненней. В четвёртую очередь, помимо всего прочего, его волновало преследование со стороны Надзора и других правоохранительных органов, ведь было совершенно ясно, что власти не оставят до такой степени грандиозный побег без должного расследования и отлова всех беглецов. По этой причине визит к Веху смотрелся куда логичнее и привлекательнее, чем возвращение в свою обшарпанную квартиру, куда спокойно могли нагрянуть представители Надзора.

Рельсобус достиг конечной остановки. Ребята очутились на улице, орошаемой обильным дождём. Над столицей сгустились чёрные непроницаемые тучи, и середина дня напоминала наступление ночи. До Перспективного района было ещё далековато: необходимо было пройти пару километров до очередного рельсобуса и с одной пересадкой добраться домой. Донован с Элтоном шагали сами не свои: они чувствовали себя не в своей тарелке, и на то находились причины, ибо город радикально поменял свой облик, начиная с баррикадных заграждений на каждой улице, через которые, на радость беглецам, можно было практически беспрепятственно пройти до девяти вечера, и заканчивая государственными символами, установленными, закреплёнными и развешанными где ни попадя, по нескольку экземпляров на каждом здании. Висели партийные плакаты «Нароста», призывавшие вступить в их ряды (хотя, казалось бы, и так каждый встречный уже являлся членом партии), висели транспаранты со словами гимна, закрывая собой окна жилых домов, в общественных местах стояли агитационные будки с газетами, в которых жирными заголовками декларировались государственные успехи, но самое главное – на каждом шагу располагались наскоро возведённые ППОППы, которые, под предлогом загробного счастья, несли в массы одну лишь смерть. От них буквально смердело смертью, несмотря на то что смертельные инъекции, порой приносившие «посетителям» нестерпимые страдания, успели «выйти из моды» и на смену им пришло более «гуманное» устройство в виде капсулы, лёжа в которой, человек постепенно, но без мучений, задыхался от недостатка кислорода. В ППОППе обычно стояло несколько таких капсул, вследствие чего общая эффективность ППОППов, по сравнению с применением инъекций, повысилась в несколько раз. Не стоит утверждать, что Пункты Проведения Операций Попадания в Послесмертие не пользовались популярностью и по большей части были бесполезны: это не более чем заблуждение. Кроме того, любая, даже самая мельчайшая и незаметная система в столице и по всей стране была устроена так, чтобы причинять населению сильнейшие муки. Ведь зачем, спрашивается, нужны были эти баррикады? репрессии? курс на безоговорочное следование за партией и государством и так далее? Зачем было измываться над людьми и вместе с тем произносить перед ними утопичные речи? пропагандировать рай в стране? вести народ к несбыточному и возвышенному? Конечно же, это требовалось с целью развить в людях следующий ассоциативный ряд: здесь, на земле – плохо, тяжело, невыносимо, здесь, на земле – лишний труд, лишняя трата времени, здесь, на земле – беспрекословное господство зла; однако там, где-то наверху – добро и радость, там, где-то наверху – светлый идеал, недостижимый для нас, земных людишек-муравьёв, там, где-то наверху – справедливость и вечная жизнь, там, где-то наверху, в конце концов – альтернативная реальность послесмертия. И ряд этот, формируясь с предельной реактивностью и быстротой, убийственно влиял на жителей. Случись у кого на работе неприятность – зачем выкарабкиваться из неё, напрягаться и уставать ради её устранения, если можно одним прекрасным вечером, по дороге домой, невзначай повернуть со знакомой улицы в другую сторону, зайти в ППОПП и преспокойно уйти из жизни – раз и навсегда? Ведь неприятностей на жизненном пути ещё будет полным-полно, и каждая из них успеет тебя разочаровать и опустошить. Зачем нужна эта скачкообразная электрокардиограмма дел, событий, настроений – хороших и не очень, – если в любое время можно остановить дурацкие скачки вместе со своим сердцебиением, но зато сразу же, в тот же самый миг, преисполниться вечным постоянством послесмертного астрала?..

Беглецы проходили мимо белого пятиэтажного Центра Социальной Адаптации с резными колоннами и вытянутыми окнами, откуда как раз, после занятий, выходили некоторые из учеников-старшеклассников, некоторые, потому что другая их часть осталась переждать проливной дождь внутри. Среди учеников, на удивление Донована, который заметил эту несостыковку, не было ни одной девушки, и для него оставалось неизвестным, произошло ли так по дикой случайности или же данный Центр Социальной Адаптации стал исключительно мужским, хотя ранее политика раздельного обучения мальчиков и девочек ни в одном учебном заведении не проводилась. Молодые люди были разодеты в одинакового цвета деловую форму с зимними пиджаками, почти все без шапок, кто-то – в кепках и восьмиклинках. На рукавах их красовались уже знакомые белые повязки с названием партии и небольшим дополнением внизу в виде аббревиатуры «ЮП» – Юный Партиец. Всей толпой они приближались к Элтону и Доновану, надвигаясь перпендикулярно их неторопливому движению.

– Куда прёте, чуханы? – окрикнул их кто-то из шайки задиристых учеников. – А ну ни с места!

– Что вам надо? – не пересекаясь взглядом с малолетними задирами, отвечал вопросом Донован, а сам продолжал идти по улице совместно с Элтоном. Он вовсе не боялся хулиганов, но хотел избежать конфликта ради того, чтобы его кратковременное присутствие в столице не обернулось дракой, поимкой и возвращением в Орган Реабилитации с существенной прибавкой к сроку наказания за побег.

– Вы похожи на бомжей. Бомжи не должны иметь права свободно перемещаться по городу и загрязнять своими немытыми телами его чудесный внешний вид. Какое мнение сложится о месте, где учусь я, где учатся мои братья-друзья, какое мнение сложится о нашем Центре Социальной Адаптации имени величайшего мистера Крауди, если вокруг него будут постоянно шастать бесполезные попрошайки и неудачники вроде вас?