Кангюй. Церемония

На одном дыхании высказав по очевидности любимый отрывок, Евкратид осекается, спохватившись, закрывает рот рукой, словно бы проболтал по запальчивости огромную тайну. Прищуривает глаза, собеседник, напротив, сохраняет спокойствие. Посланник откашливается, быстро вносит уточнение:

– Наш поэт под царями подразумевал совсем не царей, происходящих из славных предками династий, но тиранов, самозванцев из черни. Бедствия проистекают от черни, всё заполонившей! Первым среди узурпаторов наши мудрецы считают Панэтия[45 - Путч Панэтия (Сицилия, 609 г. до н. э.).] из сицилийских Леонтин. Тот подлый Панэтий, опять же происхождения низкого, из тщеславных худых, будучи выбранным полемархом на время войны с соседями, стравил меж собой бедных и богатых. Когда богатые по его приказу безоружно пересчитывали оружие, напал с отрядом на них и перебил их. Трудно назвать его деяние благородным. Не спорю, возможно стать узурпатором над эллинскими полисами, но вот долго не удерж…

Занавес шатра повозки без предупреждения открывается настежь. Ночной ветер из степи тут же окатывает холодным дыханием собеседников. Евкратид замолкает на полуслове. В повозку, склонившись, входит один из пятерых знатных Кангюя, ранее встречавших посла в казарме. Вошедший протягивает обеими руками Кушану запечатанную амфору ярко-красного цвета. Передав сосуд, усаживается в углу повозки, за спиной Евкратида. Посол Бактрии мрачнеет, оглядывается опасливо на подушки позади себя. Занавес вновь распахивается. Манерой непринуждённой в повозку друг за другом проникают ещё четверо мужчин в дорогих шёлковых одеждах. В повозке становится тесно. Не успев как следует рассмотреть первого попутчика, Евкратид вынужден потесниться.

В полной тишине, под скрип колёс повозки, происходит нечто, повергающее в шок посла Бактрии. Ближайший к Кушану муж вынимает из складок одежд простой тканый мешочек-кисет. Соправитель Кангюя принимает кисет, развязывает кожаный шнурок, вынимает из него длинную, узкую, как девичий ремень, пурпурную шёлковую ленту. Протягивает-разглаживает между пальцев ленту, разгладив, обеими руками, крепко сжав в кулаках, проверяет на прочность. Лента крепкая, поёт угрожающе песню, громко хлопая. В той же манере похлопывая лентой, подносит пурпурный шёлк ко лбу посланника. Евкратид вскрикивает от ужаса, пытается встать, но сидящий позади него знатный властно удерживает за плечи, наклоняет эллина к Кушану. Правитель Кангюя, не вставая с подушек, повязывает на голове посла ленту. Узел сложный, праздничный располагает под волосами Евкратида, по центру шеи, а расположив, туго стягивает.

Сидящий позади ослабляет хватку. Евкратид освобождается, осторожно проводит пальцами по ленте. Муж, по правую руку от Кушана сидящий, протягивает послу Бактрии бронзовое зеркало дахов. Евкратид принимает зеркало, где-то позади него поднимается на уровень лица масляная лампа, заботливо освещая поверхность зеркала. Эллин вглядывается в отражение. Поворачивает вбок лицо, пытается осмотреть и профиль. Лента на голове в отражении выглядит церемониальной царской диадемой[46 - Диадема была составной частью головного убора Ахеменидов. У персидских царей диадему первым из македонских царей заимствовал Александр Великий. Описание Курция Руфа: «Александр обвил голову пурпурной диадемой, разделённой белой…». При Александре пурпурная диадема стала одним из символов царской власти, который не позволялось носить никому из простых смертных. Прочие цвета в повязках были допустимы (например, белый у жрецов).].

– Царь Евкратид, возведён ты в цари правителем Кангюя, Кушаном, ведущим род Кан от царских скифов. Я, Кушан, вождь ареаков, дахов, сарматов и саков, признаю в тебе царский род Селевкидов.

Наречение произносится чрезмерно громко. Зеркало откладывается на ковёр, лежащий поверх гладких досок из лиственницы. Евкратид тут же получает в руки амфору.

– Открой, выпусти винные пары.

– Это же амфора из Хиоса? – едва слышно шепчет Евкратид, ещё не пришедший в себя от случившегося.

– Открыть драгоценную амфору? – вызывается помочь Евкратиду сидящий по левую руку от Кушана знатный юноша. – Я могу, если царю Бактрии не угодно руки напрягать.

Евкратид выставляет в отвержение помощи обе ладони, диадему не снимает, на «царя Бактрии» не возражает. Кушан передаёт железный нож в кожаных ножнах для откупорки амфоры. Откуда-то из недр повозки появляются два золотых ритона[47 - Ритон – массивный широкий воронкообразный сосуд для питья в виде опущенной вниз головы животного. Ритон использовался также и в священных обрядах жертвоприношения или возлияния вина в честь того или иного бога. Имеют отверстие в нижнем узком конце.], с оленьими в рогах головами.

– Прости за любопытство, правитель Великой степи. – Нож в руках эллина ловко высвобождает пробку. Пробка и амфора не повреждены. Открытая горловина источает насыщенный запах изысканного вина.

– Гомер, великий сказитель подвигов героев, пил вино из Хиоса. – Евкратид блаженно вдыхает аромат. Закрывает плотно глаза. – Эллада, море, музыка, виноградники, оливковые рощи. Благовоние предков, а не вино…

– Ты что-то хотел спросить? – Кушан участливо помогает выйти из неги посланнику, заворожённому редким вином.

– …Видел у тебя, вождь Кангюя, шлем. Вижу и ритоны. – Евкратид нехотя открывает глаза, словно нежданно пробуждённый, выставляет привычкой колено, опирает о него амфору, наливает вино в ритоны. – Шлем, ритоны – они от эллинов, по торговле достались или по войне трофеем добыты?

– Нет, не по торговле и не по войне. – Кушан принимает ритон. Сдержанно улыбается.

– Но тогда каким образом прибыли в Кангюй эллинские бронза и золото? – Евкратид настойчив, но откровенно рассеян. Посол в царской диадеме тянет время, занимая собеседника маловажными расспросами, видимо, пытаясь для себя уяснить смысл происходящего.

– Золото в ритонах – из рек Кангюя. Работа наших мастеров. – Кушан с удовольствием разглядывает ритон. Евкратид недоверчиво поднимает брови. – Мастера-ювелиры из эллинов, к нам примкнувших по выбору личному. Несколько семей, что некогда проживали в торговых поселениях у Гирканского моря. Забросили море в пяти поколениях, с нами кочуют по Великой степи. Веру свою в ваших богов сохраняют. Обряды эллинские чтят. Тому мы не препятствуем ввиду их неоднократно доказанной преданности ареакам. Эллины-ювелиры видят в наших степных богах и своих, но под иными именами.

– Да-а-а? И такие у Кангюя имеются эллины?! – недоверчиво восклицает удивлённый собеседник. – Кочующих в степи эллинов ещё не встречал. Возможно ли познакомиться с ними?

Евкратид прикладывается губами к ритону. Пробует неразбавленное вино. Долго держит на языке вино. Закрывает глаза в наслаждении. Глотает и выдыхает громко. Благодарно шепчет:

– О-о-о, божественный нектар[48 - Нектар (др.-греч. ??????) – в данном случае напиток богов в древнегреческой мифологии. Имел, по описаниям Гомера в «Одиссее», багряный цвет, сладостный вкус, давал испившим его вечную молодость и бессмертие.] из Хиоса. Никогда не пил, но мечтал опробовать хоть раз в жизни…

– Знакомься, посол. – Держа полный вина ритон в левой руке, Кушан поднимает с досок пола бронзовое зеркало, наставляет отполированную бронзу на посла. – Перед тобой первый из кочующих эллинов. Наш союзник царь Евкратид, из рода древнего, из Селевкидов. Восславленный полководец. Будущий правитель Бактрии, Согда и Инда.

Евкратид проводит рукой по диадеме, поджимает губы и твёрдо проговаривает:

– Царь кочевников, у нас на камнях обиталища покровителя города Александрии Оксианской выбита мудрость от богов:

В детстве учись благопристойности.
В юности – управлять страстями.
В зрелости – справедливости.
В старости – быть мудрым советчиком.
Умри без сожалений[49 - ???? ?? ?????? ?????, ???? ????????, ????? ???????, ????????? ????????, ???????? ??? ??? – дельфийские максимы из теменоса (??????? – священный участок, посвящённый определённому божеству) героя – основателя города Кинея, развалин города при Ай-Ханум (современный Афганистан).].

Ноне пребываю я в зрелости. Укротить страсти честолюбия должен был я ещё в юности. Мне подобает стремиться к справедливости. Справедливо ли мне оспаривать имеющийся порядок вещей? Говорю я сейчас с тобой о царской власти для себя.

– В Великой степи, царь Евкратид, – возражение собеседника ожидаемо, Кушан выставляет перед собеседником открытые ладони, без запинки оглашает давно обдуманное, – говорят, что справедливость – это мера счастья или несчастья, отмеренного свыше тебе богами. И покуда ты собственными руками не попытаешься взять тебе принадлежащее, ты не узнаешь справедливость богов. Не по словам мудрым, выбитым на камне, будут судить тебя, но по деяниям твоим. Всё, чего ты достиг при жизни, и есть ты и та справедливость, что дарована тебе богами. Тебе самому решать, где ты и где справедливость, тебя достойная.

Старейшины же прибавляют к тем словам: ты – это предки твои. Всё с тобой происходящее в жизни – заслуга предков, тебя породивших. Культ предков возведён в Великой степи до отдельной религии. Храмы воздвигают предкам. И храмы те значительны. Религия предков связывает племена Кангюя с Сарматией, Тохарами, Согдом, Маргианой, Бактрией и Парфиеной. Есть в культах предков и страх. Ужас, равного которому нет ничего подобного в истязаниях, придуманных людьми. Страх заключён в уложении: опозоришься в жизни – опозоришь не только что себя одного, но и предков своих, до тебя позора не имевших.

– Прошу, не гневайся, правитель. – Посол Бактрии прикладывает обе руки к груди, тем жестом выказывает миролюбие. – По части справедливости установления эллинов и степи совпадают. Хорошо, пусть будет по-твоему. Приму лестную награду «кочующий эллин» в понимании «свободный человек, потомок свободных людей». Но я не восславленный полководец. – Собеседник горько усмехается. – Царь Деметрий, сын Евтидема, того, кого и стоило бы назвать безродным искателем тирании, свергнувшего благородного царя Диодота Второго, хочет лишить меня заслуженного звания после посольства к тебе. Интриганы убедили царя в моём желании стать сатрапом Бактрии без его на то воли. Уже совсем скоро буду я и не фрурархом, а отставным послом в царском величии. Твоя диадема станет моим утешением. – Евкратид ироничен и над собой тоже. – В том, что смогу склонить эллинские полисы Бактрии под личную власть, не уверен. Хотя влиятельные люди в полисах Согда меня поддерживают.

– Есть у меня план, как свершить победы над общим врагом, – Кушан поднимает ритон, Евкратид следует его примеру, – и теми победами сделать тебя чтимым полководцем не только для эллинов Согда, но и Бактрии.

– Общий враг – это… царь Деметрий? – уточняет смутившийся посол Бактрии. Не дожидаясь ответа, Евтидем пьёт за предложенное.

– Общий враг – это варвары с севера. – На слове «варвары» говорящий на эллинском коварно улыбается. – Тебе известные под именем «усуни». Деметрий мне безразличен, с ним у нас договор о дружбе.

– Ты не варвар, ты эллин, раз ты говоришь на эллинском. – Евкратид понимающе разделяет следующий тост. – Деметрий послал меня узнать именно твои настроения. Второй правитель Кангюя нас не интересует. Если ты сохранишь дружбу с Бактрией, то Деметрий… – Евкратид напускает на себя вид человека, который вот-вот раскроет государственный секрет, – …отправится в поход… в направлении…

Свидетели разглашения бактрийских тайн вытягивают головы.

– …Инд! – Посол, выждав паузу, оглашает жертву похода. – Вот же ведь безумие? Не правда ли, ну согласитесь со мной. Богатейшее царство Маурьев Деметрию хочется заполучить! «Ослабели Маурьи, теперь их земли – лёгкая добыча» – это его слова.

– В чём же безумие? – Правитель Кангюя хитро улыбается. – Богатство же многосчастное, легко добываемое мечом по безвластию?

Улыбку поддерживают знатные, словно понимая подвох вопроса.

– И всё-таки, правитель Кушан, где-то я встречался с тобой раньше. – Евкратид хлопает левой рукой по бедру. – Честная беседа с сильным, благоразумным, многоопытным союзником, да ещё и под прекрасное вино – не это ли самое лучшее удовольствие в жизни?

– На его месте я бы напал бы на Парфиену, Арейю, Гирканию, Маргиану и Несайю, – неожиданно и серьёзно выдаёт Кушан. – Цари Сирии позабыли про свои восточные сатрапии. Гарнизоны в крепостях слабые, эллинов в городах Гиркании и Парфиены после прошлой войны с парнами почти и не осталось. Сожжённый полис Сиринкс не восстановили из руин. Неужто нет желающих заселить тучные поля Гиркании? А если призвать безземельных наёмников из Сирии? Чем не верноподданные? Самое время предъявить на заброшенные сатрапии права.

Евкратид протягивает правую руку. Правитель Кангюя жмёт руку. Молчаливое рукопожатие долго не разнимается.

– Ты понимаешь меня, вождь Кушан. – Евкратид с грустью выдыхает. – Деметрий – не царь, а опасный глупец во власти. Мой глупый царь собирает шестьдесят тысяч пехоты за овладение богатствами Инда. Это же все наши мобилизационные резервы! Но кому, скажи, нужны будут несметные богатства Маурьев, если парны перекроют нам сухопутную дорогу в Сирию? В таком случае даже бродяг-наёмников из Эллады или из Египта не сможем позвать.

Деметрий недооценивает парнов. Деметрий считает парнов сломленными. Ложно видит в парнах только небольшое племя наглых пастухов-разбойников. Парны – упрямый народ. Это же скифы. А со скифами и апасиаки, и массагеты заодно. Апасиаки – родня сакам и дахам. Парны ищут поддержку у апасиаков, апасиаки зовут на подмогу саков и дахов. Сложи парнов, апасиаков, саков и дахов – так уже не пастухи-разбойники, а получается огромная армия кровных родственников.

И ты, правитель Кангюя, поддерживаешь скифов в упрямстве притязаний. Это же ведь твой союзный Хваризам вооружает парнов. Это же ведь твой Кангюй снабжает их лошадьми, катафрактами-сарматами и лучниками-саками. Кто и как поможет Бактрии, если парны вновь завладеют Парфиеной? Потом и ты нагрянешь к нам, найдя веский повод для войны. Какой повод для набега найдёшь?

Манера переговоров посла Бактрии очаровывает степных собеседников. Кушан выжидательно хранит молчание, не отрывает глаз от эллина, поглаживает ладонью усы и бородку. Евкратид задумывается и после размышления, как лучшему товарищу, доверительным тоном предлагает:

– Скажем, Бактрия много воды забирает из рек для полива полей. Чем не искомый предлог для войны? Реки степной державы обмелели. Засуха-смерть голод с собой привела? Вам в Кангюе воды на просо, вино и лошадей не осталось.

Правитель Кангюя согласно кивает. Предложенный повод к войне вполне достоин рассмотрения. Евкратид продолжает крамольные рассуждения:

– А армия Бактрии с Деметрием в тот чёрный день в походе и совсем далеко. С запада парны будут угрожать. Через Парфиену на Арейю обязательно вторгнутся. С севера ты делить Бактрию начнёшь. С юга на нас наставятся эллины индийских царств и вечные повстанцы из Маурьев. Сколько моя возлюбленная Бактрия продержится в тройной осаде? Глупец Деметрий нас погубит. Он не царь. Он мечтательный искатель славы. Царь радеет об основе государства. Основа же Бактрии не Инд, ещё не завоёванный, а процветающие полисы эллинов. Зачем нам далёкий Инд? Ремесло, торговля, рудники, земля приносят нам неслыханное богатство и без Инда.

Этот наивный дурак грезит о славе Александра Великого. Хочет сравняться с героем-полубогом. Но на то и герой-полубог людям в пример богами даётся, чтобы никогда смертному не сравняться с его свершениями. А всё, что Деметрий свершит своими «победами», – так увязнет в войне, растянет границы, и нам те бесконечные границы маленькими гарнизонами не удержать. У Бактрии нет огромных армий персидских царей, как нет и македонян Александра, чтобы одновременно охранять границы и сражаться на три стороны. У Бактрии только эфебы-эллины. Местным из племён саков, что знати, что торговым, доверять в войне с вами нельзя – перейдут к вам.