Эрис. Тихе

– Нехорошо забывать об обязанностях. – Полутораст Пахет корит выходящего. Объявляется голубоглазый «софист» в набедренной повязке. Юноша-эфеб, гамор, ему едва девятнадцать, среднего роста, широкоплечий, жилистый, в твёрдых мускулах. Открытое загорелое лицо «софиста» с квадратным подбородком шутливо изучает беспечное веселье наигранно-наивного детского образа, вызывая среди артистов вторично смех. «Софист» чинно кланяется гогочущим шеренгам. Поворачивается к корифею, уже с серьёзным лицом.

– Софист, сегодня ты… обучаешь науке кинжального сражения драматурга… – Фрасикл укладывает правую руку на плечо «софисту». В представлении хорам известный забияка не нуждается. – …Как и вчера, впрочем. Ловкач, ты нам пример для подражания, только во владении короткой бронзой, конечно.

От щедрой похвалы старшего по возрасту-званию юноша-гамор вздрагивает уже не в шутку, теряет дар речи, прикладывает благодарно обе руки к груди. Повышение ранга в обществе достойных отмечено при трёхстах свидетелях. Хвала от товарищей одурманивает ловкача. От нахлынувшего блаженства «софист» -эфеб закрывает глаза. Вид у юноши в точности как у закрывающего грандиозно проведённый симпосий симпосиарха. Нет только пышного пиршественного венка, съехавшего на щёку. Волна смеха, по высоте звука двукратно превосходящая предыдущие, окатывает поместье Полидама. Столь хвалимые в нравах Фрасиклом четвероногие отзываются людям испуганным ржанием. Корифей вкладывает два пальца в рот. Пронзительный свист оканчивает смех. Ливень усиливается. Становится прохладно. Ряды берутся за тренировку.

– Мой Протагор, – Ловкач почтительно склоняется перед старшим по возрасту. – Я не понял мотивации Зевса в трагедии. – Карие глаза «софиста» -кинжала встречаются с твёрдым взглядом драматурга. – Зевс собирается низвергнуть отца Кроноса ради… славы? Или Зевс идёт на стасис ради тирании среди богов?

– Протагор, можно я отвечу за тебя? – Корифей вступает в разговор. Тренировка вновь прерывается. – Салеф, скажи мне, ты слышал, когда я пел:

– Мой отец превратился в тирана,
что правит глупо, самовластно,
из грехов хуже может быть только
поедание детей, кровно рождённых,
но и убийство детей не в тягость отцу моему,
о Кронос счастливый!
Для кого твоё время правления стало счастливым?
Для людей? Для богов?
Но только не мне счастье досталось.
Не досталось и братьям-сёстрам моим.
Я единственный спасшийся из семьи,
горько видеть мне безумие бога.
Власть лишила рассудка отца,
богу Кроносу заговоры мнятся повсюду.
Не желаю терпеть страдание матери,
не желаю терпеть тиранию!
Я восстал против бога-тирана
и с войною иду на отца своего.
Кронос, меня породивший, знай,
я добуду свободу для сестёр и для братьев,
Кронос счастливый, детоубийца,
узурпатор свободы,
поругатель традиций,
знай, я разрушу темницу,
чрево твоё.

Фрасикл, важно продекламировав пояснительный отрывок, не дожидаясь ответа от «софиста-ловкача», извиняется перед драматургом:

– Мой Протагор, не держи обиду на Салефа. Салеф – парень славный, только чересчур прилежный. У него и отец был таким – застал отца Салефа. Всегда за Салефом замечал: что ни доверишь ему – выполнит. Но старается так усердно над порученным – совершенно ничего не слышит вокруг…

Три сотни артистов весело хохочут. Ловкач смеётся тоже. Драматург выбирает из кучи деревянный кинжал, протягивает «софисту». Поблагодарив товарищей, особенно долго корифея, Салеф достаёт из-за спины припасённый кинжал, передаёт драматургу. Тренировка в кинжальных поединках продолжается под грохот стен воды. За навесом обширные лужи сливаются в пруд.

За два дня до литургии. Храм Тихе. Слегка за полночь.

Ночь выдаётся густо-тёмной. Плотные чёрные облака с редким дождём закрывают звёзды, луну. Занавес на небе беспросветен. Редкие мерцающие огни на крепостных башнях служат неверными ориентирами запоздалым прохожим, возвращающимся из гостей домой. На мрачных улицах неприятно идти. Если нет спасительной масляной лампы или хвороста факела, то приходится держаться за стены домов, повторять путеводные молитвы богам.

Странный зимний холод для обычно жаркого конца весны разливается дыханием моря. Туман застревает незваным гостем в переулках узких улиц. Насыщенный липкой солью, промозглый ветер пронимает путников до костей. Две тени случайно сходятся у колон скромного храма Тихе. Колоны храма становятся прикрытием от ветра и дождя для теней, укутанных по-ораторски[68 - По-ораторски – с закрытыми обеими руками.], в серых гиматиях длиною пониже колен. Тени прислоняются плечами к шершавым камням обители богини счастливого случая.

– Брасид, сколько у нас людей при бронзе? – Властный шёпот тени, что значительно крупнее сложением, шире в плечах, выше на полголовы. Мужчин подобной телесной мощи в полисе наберётся едва ли с десяток.

– Мой предводитель, – хрипло отзывается тень, ростом средним, пониже, жилистый муж, тоньше в фигуре, – пять тысяч преданных. Последняя партия бронзы из Аэтны прибыла сегодня вечером. Привезли на пять сотен железных прутков больше. С бронзой по качеству железные не поспорят, но для короткой работы вполне сгодятся. Прутки дали в долг, под моё слово, сроком до конца Больших Дионисий. Надбавку к цене назначили небольшую, справедливую. Бронзу и прутки раздали верным.

– Брасид, ты поведёшь две тысячи лучших на театр. Худших, а также к нам примкнувших оставь у храма, для резерва. Резерв тот поведёшь после театра на Ахрадину. Твоё первое дело будет наиважнейшим. Ахрадина – ерунда, подождёт. Ортигию измором возьмём. На орхестре выступи перед демосом, как уговорено. Речь в рифме помнишь? – Металлический тон власти сменяется на снисходительный дружеский.

– Помню твои слова в рифме. Убедительные доводы – никто не устоит. Сложно для меня говорить на людях. Не моё – словами потрясать. Молчун я. Но за драгоценный Тихе могу и сказать. – Собеседник отвечает, как прежде, подобострастно. «Предводитель» утыкается, как телёнок, лбом в лоб Брасиду. Разняв лбы, пристально смотрит в глаза. Брасид шепчет уверенно:

– Поведу, скажу, выиграю. Тихе давно нужна справедливость. Не я, так другой кто повёл бы людей уравнивать обиды.

– В словах не сбейся. Не злись, когда заговоришь. Уважительно обращайся к сидящим. Ругань в речь не вставляй. Помни, зрители театра – наши сторонники. Им просто надо услышать голос Тихе. Теменитес примкнёт к Тихе. Хорошо скажешь речь в театре – твоего первого дела не будет. До крови не дойдёт. Боги не обидятся на умные суждения. Как войдёте в театр, бронзу достань. – Брасид молча согласно кивает головой «предводителю». Могучий муж с едкой насмешкой в голосе завершает наставление: – Богачи при виде серьёзности ваших намерений дрогнут. Спесь растеряют перед Тихе.

– Гаморы сдадутся демосу. Не выдержат даже полумесяца осады. Трусы гаморы. Будут жизни вымаливать. На коленях будут нас умолять. Наперёд знаю. Похвальба пустая эти надменные аристократы. Не боюсь никого из них. – Брасид не сомневается. Его правая рука, сжатая в кулак, показывается из-под шерсти: – Демос сильнее Ортигии!

«Предводитель» внимательно, не перебивая, выслушивает долгую браваду «молчуна». Вполголоса, с одобрением, продолжает:

– Да-да, сдадутся. На коленях будут молить. Ты прав, мой верный товарищ: богачи – отъявленные трусы. В коварной подлости их сила. Среди богатых дружбы не существует. Ты же знаешь – богачи друг друга ненавидят. Литургию за драку в гимнасии гаморам и трапезитам назначили за взаимную любовь. Деньги богачи переделить не могут. – Брасид тихо посмеивается от слов «предводителя». Поддакивает часто «угу-угу». – Объединиться меж собой гаморы, торговцы, трапезиты и метеки не смогут даже на войне. Мирно изгоним аристократов, трапезитов, богатых метеков из полиса. Кровь не прольётся. Святотатств в театре не произойдёт. Боги будут смеяться над трусами. – Тень «предводителя» отрывает могучее плечо от колонны. В руки Брасиду переходит мешок с характерным звуком монет.

– Брасид, прими уплату за бронзу. Немного серебра от верных друзей. Взнос, увы, неполный, даже шестую часть расходов не покроет. Но ты всё равно отряди надёжного человека в Аэтну. Не тяни с отправкой денег. Пусть люди Аэтны видят гордость бедняков. Жители Тихе не попрошайки. – Соратник прячет мешок под одежды. «Предводитель» проговаривает обычные слова клятвы бедных кварталов при любых соглашениях: – Тихе щедро поможет нам.

– Тихе с нами. – Ответ Брасида безымянному «предводителю» звучит как условленный пароль. Тени расходятся в разные стороны кварталов Тихе.

6. Неистовый «Кронос счастливый» (Мирон, Эсхин, Брасид)

День литургии двух всадников. Театральная площадь.

Мирон.

В свалке сражения на площади раздаётся громкий призыв мятежников: «Тихе с нами!» Главный вожак бунта, возвысившись над толпой, сидя на плечах товарища, указывает направление к отступлению. Ряды путчистов громко поют пеан: «За Тихе! За Тихе умрём! За Тихе пойдём! Победим-победим!» Призыв услышан не только последователями в тёмно-серых рубищах. Женщины наверху скены восполняют нехватку среди отрядов артистов в пельтастах[69 - Пельтасты – разновидность лёгкой пехоты в Древней Греции, застрельщики, метатели дротиков. Название происходит от названия щита – пелта.]. Добровольные помощницы возобновляют обстрел атакующих мятежников камнями, черепицей[70 - По представлениям древности, убить человека куском глины – надёжный способ избежать судебных обвинений и преследований Эриний за пролитие крови.], перекрытиями крыши. Их меткие снаряды вызывают обратный поток ругательств от раненых экзомисов.

Пространство под стенами скены освобождается от людей из Тихе. Зрители, выбегающие из обоих пародов театра, пополняют ряды борцов с мятежом. Мирон из второй шеренги отчётливо не так далеко от себя слышит враждебный пеан. Мельком оценив серьёзную дружескую поддержку «пельтастов» скены театра, аристократ возвращается к битве. Вожак серых экзомисов от атлета на каком-то доступном расстоянии в четверть броска дротика[71 - Дротик – метательное оружие, тип облегчённого копья длиной 1,2—1,8 метра, весом 0,7—1,7 кг, брошенный рукой, мог пролететь до 20 собственных длин.]. Но дротиков для броска нет в крепких руках. Мирон прижимает гоплон к груди, поворачивает лицо в золотой маске Кроноса направо, выкрикивает товарищам во весь голос:

– Победа у нас! Скоро мятежники отступят! Не дадим им уйти! Проломим толпу!

Не дожидаясь ответа строёв, Мирон бросается в самую гущу рубки. Силач пускает в ход «театральный ксифос». Нет, теперь драгоценный ксифос не спит мёртвым холодным куском металла в ювелирных ножнах. Тяжёлая бронза обрушивается на головы врагов. Разит в грудь, живот, горло всякого, кто стоит на пути перед Мироном. Обоюдоострый меч мрачно поблёскивает в солнце, встречается с кинжалами, получает от соперников боевые зазубрины, выбивает оружие из рук врага, жалит тела, ломает кости, расплёскивает горячую кровь, порождает жалобные крики. Ксифос «бога Кроноса» словно живой. Ксифос словно золотая змея. «Золотая змея» являет врагу острые ядовитые зубы. Ксифос обретает заслуженное благородное имя «Золотая змея» в битве. Но не только меч украшает взбешённого «Кроноса».

Гоплон с многослойной кожаной юбкой понизу оказывается бесценным союзником в жестокой битве. Огромный бронзовый щит для защитных построений фаланги надёжно прикрывает Мирона от колющих ударов кинжалами. По прочному гоплону часто стучат незнакомцы. Им же, сияющим, со свирепым ликом горгоны Медузы в центре, «бог Кронос» откидывает павших врагов.

Щит поменьше есть у всадника Мирона и на лице. Маска бога Кроноса старательно отводит беды брани от владельца. Оттенок театрального реквизита неотличим от боевой бронзы. Маска заслоняет гамора от секущего кинжала. Остаётся царапина неглубокая, едва заметная, по лбу украшает маску. Стараниями мастера толстая твёрдая кожа быков прочно сидит на голове Мирона. Те, кто смотрит в лицо «богу Кроносу», устрашаются нечеловеческого обличья. Сверкающее лицо опасно завораживает врага. Золотая маска постепенно покрывается пудрой из капель крови. Те же, кто смотрит в затылок, видят сетку из мокрых чёрно-коричневых ремней-креплений, вот для них «Кронос» живой командир, залитый потом сражения. Двуликий воитель правит отрядом артистов. Великолепно заметный по росту среди серых волн мятежников.

Яркое солнце Сицилии начала лета безжалостно жжёт участников уличного сражения. Жажда сушит рты. Но где взять воду среди ненавидящих друг друга людей? Мирон рвётся к вожаку мятежников. Атакующий в ярости схваток не видит, как следом за ним в атаку устремляется его отряд, за отрядом – горожане-ополченцы, примкнувшие к гаморам. Если бы «Кронос» в этот миг славы оглянулся назад, то увидел бы, что несколько тысяч сограждан воодушевлены его примером бесстрашия.

Широкую спину старшего командира прикрывают трое. Молодой эфеб, хоревт и танцор. Четверо воинов ведут за собой шеренги. Гаморы в театральных нарядах мастерски владеют оружием. Вокруг артистов падают раненые, умирающие, убитые экзомисы. От «впавших в безумие» в страхе подаются прочь нерешительные люди из Тихе. До главаря мятежа Мирону остаётся пробиться через три-четыре экзомиса. Вожак спешно покидает плечи товарища. Трусливо исчезает где-то в глубине ревущей толпы. Разочарование от потери близкой удачи охватывает храбреца. «Бог Кронос» на короткое время прекращает рубку, пытается определить, куда мог запропаститься источник бед.

– Вижу его! – выкрикивает эфеб, указывает ксифосом направо. – Мирон, я Клеарх. Помнишь меня?

– Клеарх, за ним, не дай ему исчезнуть. Я прикрою тебя. Ты следуй за Клеархом – Мирон отправляет танцора-гамора в сопровождение тяжеловооружённому эфебу.

На сияющего «бога Кроноса» набрасываются три чёрно-серых экзомиса. Из-за спины выскакивает на помощь командиру отряда хоревт. «Бог Кронос» парирует удар кинжала клинком. Кинжал выпадает из раненой руки на камни площади. Составной нагрудник из наборных досок на верёвках поверх грубого из шерсти экзомиса принимает клинок Мирона. Доски раскалываются. Ксифос пробивает грудь мятежника. Вопль смерти оглушает рядом бьющихся соседей. Ударом щита «бог Кронос» сбивает с ног второго мятежника. Тыльником рукояти ксифоса, ударом сверху вниз, дробит темень черепа рухнувшего на колени. Хоревт вступает в поединок с третьим атакующим. Действуя двумя кинжалами, наносит два смертельных удара в живот. «Бог Кронос» бегло вглядывается в лицо хоревта.

– Эсхин? Сын Полиника? – вопрошает «бог Кронос» перепачканного кровью певца.