Эрис. Тихе

верно!
Как же приятно доставить всесильным богам
угощение двойное
артистично.
Как же приятно людям храбрость явить,
в царство мёртвых уйти
героями.

– «Мы храбрее врагов… верно. Артистично героями…» будем. Завтра, Писандр, пришли мне спетые строки на папирусе записанными, в ритме разбитыми, – требует тут же властным тоном Ороп у чтеца.

– Лично начертаю слова «гимна достопамятного утра», мой досточтимый Ороп. – «Лиса торговли» Писандр низко склоняет седеющую голову в венке перед главой филы.

Трапезиты-гаморы одобрительно смеются второй раз, поворачиваются к автору строк, поэтессе Мегисте. Писандр получает заслуженные хвалы за исполненную скороговорку. Красавицу Мегисту трапезиты осмотрительно остерегаются осматривать даже в присутствии благодушно настроенного архонта-фермосфета. Для трапезитов Мегисты с авлосом словно бы и нет. Похвалы поэтессе достаются только её мужу. Шествие к театру продолжено. Гермократ, Ороп с жертвенной козой от трапезитов, Аристарх с козой от гаморов возглавляют ряды деловых людей Ахрадины. Замыкает непрерывно увеличивающийся комос Мегиста с компаньонкой Сибарис. Трапезиты-гаморы неспешно, торжественно вышагивают по камням улиц. Накрахмаленные, тщательно отутюженные одежды празднично шуршат при шагах нескольких сотен богатых зрителей. Сибарис тихо шепчет в безмятежное небо молитву-тревогу:

– О, мать-богиня, великая Табити! Тебя, богиню-защитницу, я вопрошаю: останусь живой или умру? А если умру, то кем и где я воскресну? – Мегиста слышит шёпот компаньонки. Двойной авлос напевает положенные фривольно-весёлые шутки комоса. В небе Сиракуз появляется величественный орёл. Хищная птица свободно парит над улицами. Сибарис выдыхает тихо-тихо, очень счастливо:

– Благодарю за знак, моя возлюбленная богиня. Спасибо, что пришла на мой зов. Спасибо, великая мать Табити, с тобой мне не страшно умереть… – Мегиста поднимает двойной авлос. Продолжая игру, аристократка всматривается в парящего орла. Авлос добавляет ноты восхищения в непринуждённые мелодии комоса. Возможно, ревность, испытанная к компаньонке-скифянке, слегка позабылась? Удивительно, но, кроме двух девушек, никто из шествующих не видит кружащего орла. Мужи в оливковых венках всецело поглощены приятельскими разговорами далеко не праздного свойства: обменом видов на пшеничные сделки нового урожая, заблаговременной арендой мельниц, процентами денежных ссуд для разных категорий землевладельцев. Отзываются, иронично балагуря, на приветствия всякого у стен стоящего. До синего, в белых редких облачках неба им, занятым распределением финансов, нет дела.

Сибарис спокойна. До скифянки долетают приятные слова сплетен. Двух девушек встречные зеваки обоих полов лишь только восхваляют. Виднеется театральная площадь. Гаморы, трапезиты, участники литургии приветствуют архонта-фермосфета и зрителей. Двойной авлос Мегисты замолкает. Хозяйка передаёт музыкальный инструмент компаньонке. Форбея расстёгивается. Брови Мегисты грозно сходятся на переносице:

– Сибарис, я красивая? – Дешёвой лестью не провести аристократку. Мегисте требуются клятвы?

– Ты единственная, моя хозяйка. Я помню твою заботу обо мне. Ты спасала меня от голода на судне. Я докажу тебе свою преданность. – Сибарис приносит требуемую клятву. Взгляд бездонных голубых глаз искренен в заверениях.

– Ты видела, Сибарис, что священные птицы Артемиды, перепёлки, весной гостили на Ортигии? – Мегиста прикладывает кончики пальцев к губам компаньонки. Сибарис целует пальцы Мегисты.

– Да, видела весной птиц. Артемида защитит нас сегодня. Это знак нам от богини. – Голос скифянки твёрд. – Старуха сменилась девственницей[62 - Три фазы луны были связаны с тремя фазами матриарха: молодая луна – девственница, полная – нимфа (брачный возраст), убывающая – старуха.]. Если твоя душа сегодня расстанется с телом, то примет вид перепёлки? Ты улетишь к Артемиде?

– Моя Сибарис, ты всё понимаешь. После литургии я свожу тебя к источнику Дафниса[63 - Дафнис – сын Гермеса. Сицилийский юноша, изобретатель буколической (пастушьей) поэзии. В отместку за нарушенную клятву верности нимфа Номия выколола ему глаза.], ты принесёшь жертвы в лавровой роще, покачаешься на качелях между двух священных сосен[64 - Качание девушек на качелях во время Больших Дионисий имело магический смысл – полукруг полёта качелей символизировал восхождение и закат новой луны.], богини даруют тебе счастливую любовь.

– Благодарю, гамор Мегиста, за таинства лунных богинь. Я постелю на угли очага Гестии коноплю, лавр, ячмень. Пролью в жертву бычью кровь[65 - Бычьей крови приписывалась огромная магическая сила. Бык (Тавр) олицетворял Солнце и Аполлона. Только жрицы матери-Земли могли её пить без вреда.], дам тебе её испить у очага. Ты узнаешь волю ревнивых богинь. – Сибарис недолго остаётся в долгу. Обещание на обещание.

– Умеешь играть на двойном или обычном авлосе? – Брови расходятся удовлетворённо от переносицы. Ревность улетает прочь. Впереди дорога страшных испытаний, ссориться с подругой-компаньонкой Мегиста не желает.

– Так, как играет гамор Мегиста, нет. – Тёплая улыбка хозяйки становится ответом «многоумной Сибарис».

Верфи Ортигия. Раннее утро дня литургии двух всадников.

– Тисамен, ты что задумал? – Управляющий верфью удивлён странной активностью художника. – Меня в замысел посвяти.

Маляр охвачен лихорадкой творчества. Тисамен на каменных плитах пола верфи у правого борта триеры сколачивает обрезки струганных досок. Подгоняет куски ели старательно плотно, без малейших зазоров-щелей. Тисамен отставляет почти завершённую работу, встаёт над правильным квадратом размером четыре на четыре локтя.

– Чтимый управляющий Харакс, намереваюсь на ненужных корабельных древах изобразить богиню Тихе, щедро дары раздающую. – Тисамен отчего-то уверен в получении дозволения на художества от управляющего верфей.

– Волнующе изображай покровительницу Тихе. Сицилийку-эллинку рисуй. С первого взгляда каждому должно быть понятно, – Харакс встаёт в позу оратора, – вот как глаза на картину поднял, сразу образ сложился – сицилийская Тихе пред ним, а не какая-нибудь там… привозная афинская. В лице Тихе божественную негу дарительницы счастья передай. Повязкой глаза не закрывай, просто опусти ей ресницы, словно спит. Пусть красота богини будет очевидно зрима. Когда с повязкой Тихе вижу – теряю восхищение. Только на повязку и смотрю. Но ведь от повязки характер богини переменчивый, не от слепоты Тихе щедрая для избранных ею счастливцев. Понимаешь меня, художник Тисамен?

Тисамен молча кивает, преданно смотрит в глаза управляющего верфей, соглашаясь с детальным видением Харакса образа богини.

– Может быть, твоя рисованная богиня Тихе вызволит нас из верфей? Право, последняя надежда на твою картину. Увидит богиня Тихе свой образ, поможет нам покинуть тюрьму. Чем рисовать будешь? Углём? Нет? Сразу, без наброска, кистями?

Управляющий разрешительно машет молчуну рукой. Лёгкие сомнения в способностях Тисамена проскальзывают тенью по лицу управляющего.

– Надеюсь, у тебя, Тисамен получится, как получилось в прошлый раз, на свадьбы гаморов. Краски дорогие только бездумно не переводи. На один слой рисуй. Без золота обойдись. Золото у нас заказчики забрали. Серебро есть – используй его. Киноварь, краски, лак возьми из запасов. Возьми столько, сколько разумно потребуется.

Проявив разумную щедрость в священных искусствах, Харакс горбится, шаркая сандалиями, удаляется к роскошному резному ложу из собственного дома. Тисамен прижимает руки к груди. С радостью, безумно блестя глазами, маляр возобновляет прерванную работу. Но увы, совсем ненадолго. Тисамена отстраняют, вежливо, впрочем, прочие мастера. Вынужденное безделье нечем занять искусным рукам. Работники отправляют Тисамена готовить краски. В три пары рук мастера высверливают в досках неглубокие отверстия. Старший мастер по сборке лично скрепляет на клей деревянными гвоздями раму и доски. Проводит ладонью по поверхности досок. Остаётся недовольным их гладью. В две руки работники полируют поверхность, закругляют края, придают квадрату завершённые пропорции. Прикрепляют тонкими скрепками к бокам квадрата узкий ремень для подвешивания.

– Твори, Тисамен, будем любоваться твоими стараниями над образом богини. – Старший мастер по сборке торжественно выставляет чистый правильный размерами квадрат на свет. Три камня у наружной колоны верфи становятся опорами для художника. Тисамен встаёт на камни, водружает квадрат на бронзовое крепление факела. Утреннее солнце освещает доски. Тисамен принимается за грунтовку поверхности. Нанеся грунтовку на доски, маляр разводит краски, готовит тонкие кисти из конского ворса. Работники занимают места на площадке перед верфью.

Тисамен не заставляет товарищей по гетерии долго ждать. Поверх грунтовки наносится матово-чёрный фон. Тёплый ветер с моря дружелюбно сушит краску. Не дожидаясь полной просушки краски, художник берётся за работу. Тыльным острым концом кисти Тисамен процарапывает на чёрном фоне набросок картины. Где-то вдалеке раздаются первые звуки театрального представления, повергая работников, мастеров и управляющего в печаль. Отложив кисть, Тисамен беззвучно, стоя на коленях, молится.

– Правильно-правильно, Тисамен. Испроси согласие у богини Тихе на картину. – Работники верфи, управляющий теряют интерес к трудам художника. Выстраиваются в линию, вытягивают шеи, вслушиваются в обрывочные звуки ликующего театра. Город затихает. До верфей доносятся аплодисменты зрителей. «Слушатели трагедии» из Ортигии долго наслаждаются праздником. Фантазия подсказывает возможный ход постановки. Управляющий шумно-горько вздыхает:

– Эх-эх! Моя жена-красавица, смешливая Клитемнестра, – управляющий закрывает глаза, вспоминая горячо любимую, – наверняка с родственниками в театре именно в этот момент радуется песнопениям. – Харакс открывает глаза, сжимает в гневе кулаки. – А я, горемычный, утратил свободу. В вечное рабство к гаморам попал. А поплыви она морем! – Харакс ненавидяще смотрит в огромный глаз триеры.

Слова управляющего вызывают сочувствие у работников. Мастеровые верфей тяжело сопят, злясь на несправедливую долю заложников боевой триеры. Но тугие кошели, полные серебра жалования, висящие приятным грузом на поясах, запечатывают уста для протестов. В театре поёт бранная сальпинга. Неожиданно далёкой театральной певице отвечает такая же недовольная сальпинга с ворот Ортигии, потом рявкает сальпинга с верфей военных Ахрадины, тянет протяжно-зло с гимнасия третья сестра-близнец.

Лох гоплитов-гаморов перестаёт прикидываться спящими брёвнами. Гаморы оживают, бренча на ходу снаряжением, оружием, выходят из тени стен верфи. Лица у гостей верфи суровые. Поправляются портупеи, доспехи, закрытые спартанского типа шлемы надеваются на головы. Копья обнажаются. Командиры строят воинов в… боевые шеренги! Мастеровые, управляющий поражены непонятным праздником войны, что разворачивается прямо перед ними. Только маляр верфей Тисамен, всеми забытый, ничему не удивлён. Юноша берёт в руки тонкую кисть, неглубокую чашку с приготовленной краской, становится перед чёрным квадратом картины. Солнце умиротворяющими лучами ласкает темя художника из кварталов бедняков Тихе. Светило терпеливо ожидает продолжения творчества Тисамена.

Театр. Литургия двух всадников. Окончание пролога.

Как только на орхестре появились выходцы из кварталов Тихе в серых экзомисах, с лицами, перепачканными печной сажей, Сибарис, не дожидаясь чьих-либо указаний, пригибается к лежащему у ног тяжёлому чехлу двойного авлоса. Мегиста спокойно рассматривает мятежников, короткое оружие в их руках, переводит взгляд на мужа. Гермократ оборачивается к жене, утвердительно бросает короткий хмурый взгляд, успевает оценить действия сосредоточенно-суровой Сибарис. Скифянка-компаньонка на глазах архонта-фермосфета протягивает хозяйке сальпингу. Мегиста застёгивает форбею, покидает место одновременно с мужем. Гермократ поднимает к небу посох архонта-фермосфета.

Сальпинга Мегисты подаёт общеизвестный сиракузский военный клич к атаке. Звук бронзы резко громкий. Театрон, скена усиливают сердито-угрожающе-злой, в трёх разноразмерных, накатывающих друг на друга штормовых волнах, пеан. Первая волна в пеане медленная, вторая – высокая гора, третья – резкий прыжок вниз с высоты. Ничего не подозревающие благодушно настроенные зрители вздрагивают от рёва бранной трубы. Неистовая песня войны, повторённая два раза, оглушает Сибарис. Девушка туго затягивает узел чехла авлоса. Нет в пустом нутре чехла простых киафов, что остаются лежать на пустующих соседних местах, нет в нём вкусных сладких пирогов, что съедены, внутри кофра только полоска бронзы, не тонкая, в гоплона толщину, вырубленная по форме чехла, крепко пришитая через отверстия к коже кофра. Лямки кофра расстёгиваются, скручиваются надёжными поручнями на левой руке, снова застёгиваются в пряжках. Чехол двойного авлоса надет на руку. Повисает на лямках. Формованный трапециевидный чехол становится щитом.

Сибарис решительно встаёт. Из складок тяжёлого плаща появляется нагой обоюдоострый кинжал размером с ксифос. Скифянка по-мужски готова к битве. Мегиста поднимает подол одежд, спешит по ступеням к мужу. На ходу распевает пеаны в сальпингу. Мегиста необычайно ловка, два сложных дела ловко спорятся – лестница театрона преодолевается и бранная сальпинга призывы поёт. Сибарис бежит, не отставая, прикрывая спину. Девушки пополняют тыл отряда «Архонта». Сибарис лишь мельком видит заветную белую маску. Хоревты зачисляют в свои ряды новоприбывших.

Нет пренебрежительно-уничижительных усмешек – эфебы молча предоставляют места по центру шеренги. Места достались воительницам почётные. Это проявление исключительного уважения юношей-гаморов к девушкам Ортигии. В короткий момент, расступаясь в шеренгах, хоревты словно дарят сердца сёстрам, что разделяют без страха бранный удел мужчин. Искренность чувств неоспорима. Ощущение родства так сильно, ярко, вкусно, что девушки распрямляют спины от дрожи. Сибарис восхищённо принимает дружбу воинов. Улыбается. Девушки словно вливаются в огромную семью. Лица гаморов-трапезитов возбуждены запахом близкой смерти. Зрачки глаз певцов расширены, ноздри раздуваются от гнева, зубы сжимаются до скрежета, руки сжимают оружие.

Сибарис упирается левым плечом в крепкое плечо молодого гамора, правым плечом в мягкое плечо Мегисты. Опускает обнажённый кинжал остриём к камням орхестры. Девушка синхронно дышит с дыханием боевой шеренги. Сибарис – частичка огромного зверя, приготовившегося к жестокой схватке. Перед лицом Сибарис чья-то густая копна чёрных, в частых завитушках, жёстких волос. Резкий запах пота висит в воздухе над шеренгами. То не обычный водянистый пот соревнующихся юношей в гимнасии. Тот пот иной густым оттенком, в нём тревога, ожесточение, ненависть, жажда войны, безумие воинов.

– Шеренги, к атаке готовься! – Этот родной голос обожаемого мужчины Сибарис опознаёт безошибочно. Девушка поворачивает лицо к Мегисте. Хозяйка поднимает к небу голову. Сальпинга безумствует гневом в нежные облака. Синее небо тут же меняет прозрачный цвет на бордово-красный. Посох архонта указывает направление атаки. От отряда отделяется правая часть, спешит, атакуя, на помощь отряду Мирона. Сибарис не успевает отследить перестроения. Шеренги, а за ними девушки шагают короткими, отчётливыми, танцевальными шагами на врага. Сальпинга Мегисты удлиняет песню, в перекаты гнева безумия добавлен продолжительный монотонный звук, как поток реки ненависти боя.

Впереди, за три шеренги, от Сибарис кричат убиваемые серые экзомисы. Звуки сражения перекрывают сальпингу. Но Мегиста не замолкает. За шлемами первой тяжеловооружённой шеренги короткие копья впиваются в толпу мятежников. Копья эфебов жадно пьют кровь. Вопли людей долгие, переходят в предсмертные хрипы. Шеренги напирают на толпу, разделяют её на половинки. Ещё один взмах посоха старшего командира в белой маске – боевые шеренги выучено-слаженно разворачиваются налево. Сибарис и Мегиста повторяют перестроение. На их глазах разворачивается отчаянная рубка за левый парод. Вокруг Сибарис бушует невиданная жестокость, сдобренная отборной руганью, пением сальпинги, звоном оружия, в какой-то момент девушка словно утрачивает слух. Испытанное ощущение родства с незнакомыми гаморами-трапезитами озаряет пунцовой краской лицо скифянки. К отряду прибывает подкрепление трапезитов, тех самых деловых людей Ахрадины, что недавно обсуждали виды на урожай.

Перелом в битве на орхестре театра приходит неожиданно внезапно, после отражения контратаки подкрепления экзомисов. В очень долгой упорной рубке толпа мятежников смята. Враги подаются в отступление. Теперь белая маска хорошо видна Сибарис. Посох судебной власти указывает на тёмный проём парода. Боевые шеренги напирают на отступающих. В пароде образуется давка. Оружие артистам более не нужно – враг сам убивает себя в толчее. Камни стен парода в крови, моче, кале, обрывках волос, кожи. Убитых мятежников оттаскивают прочь, дабы расчистить выход на театральную площадь. Сибарис погружает ноги в непонятную липкую тёплую воду, наступает на чьи-то руки-ноги, переступает через трупы. Входит в парод. Настроение большой семьи радостное. Семья воителей-артистов дышит легко. Первый акт сражения выигран. Шеренги несдержанно ликуют. Воины только что выдержали первое бранное испытание. Вокруг слышны громкие ободряющие возгласы. Словно бы юноши поглаживают друг друга по голове. Появляется надежда на победу в сражении. Пользуясь затишьем, Сибарис вынимает из ножен второй кинжал. Трогает за руку Мегисту, передаёт хозяйке оружие. Парод вот-вот закончится. Раздаётся громкий возглас:

– Наши у стены за нас сражаются!

– Их окружили! – страдальчески продолжает эфеб первой шеренги с возвышения парода. – Их убивают!

– Друзья погибают за нас! – плачет в голос свидетель. – Друзья!

– Нечестивцы! – Эфебы в пароде гудят злостью. – Тысячами напали!

– Нечестивцы! – сокрушаются шеренги в глубине парода. Высокий каменный свод парадного входа в театр стонет булькающим отзвуком ругательств.

– Поможем друзьям! – Возглас глашатаев подхватывается остальными шеренгами.

Темнота парода разрывается ярким светом бордового неба. Чёрное светило запуталось в разрывах утренних облаков. Посох архонта указывает на черепичные крыши домов Ахрадины. Белая маска исчезает из виду Сибарис. Девушка приставляет чехол-щит к груди. Боевые построения потоком устремляются из узкого парода на штурм путчистов, в пылу атаки теряют прежнюю стройность. Шеренги разламываются на дробные, по пять-шесть хоревтов, доли в сражении. Надвигающиеся толпы серых экзомисов, напротив, сплочённо-плотные.