Эрис. Тихе

Бронза серпа хранится в пещере, что у Занкла, на острове нашем,
Всяк увидеть может её.
Кронос к власти пришёл, став правителем мира богов, от сестры Рея,
Боги-олимпийцы рождаются.
Но боится отец, влюблённый в детей, предсказания отца оскоплённого
И глотает детей одного за другим.
В чреве его исчезают Гера, Гестия, Деметра, Аид, Посейдон, горе матери
Безутешно – тщетно Рея молит ревнивца.
Рея Зевса прячет в пещере на Крите, ложью спасая сына от гнева отца.
Кронос счастливо обманут.
Зевс подрастает, куретами взращен, время свергнуть тирана богов,
Никта дарует Зевсу яд для отца.
Но кто же Никте, кормилице богов, в Тартаре живущей, яд приготовил?
Кто в мёд умело отраву вложил?
Матери верная дочь помогала. Эрис, от Эреба рождённая, та, что в замыслах
Битвы грядущей пощады не знает.

Корифей поднимает правую руку. Хор, только из гаморов состоящий, замолкает. Музыка меняется на чуть более быструю, настроением восторженным. Хор слева, большей частью из трапезитов и меньшей из гаморов, перенимает песнопения. Под вторую песню пролога в театрон входят с четыре сотни жителей Тихе, преимущественно женщины в нарядных синих, белых и тускло-красных одеждах. Поклонившись фимеле, архонту-фермосфету, зрителям, пригнувшись, новые зрители занимают сектор квартала бедноты.

Эрис благая, богиня раздора,
дочь Эреба и Никты,
оружие Зевсу создавшая,
Ареса, Немезиды, Танатоса, Гипноса
родная сестра,
верная в чувствах семейного долга.
Кроноса век золотой ты помогла вместе с Зевсом
пресечь, и человек
отделился от животного стада.
Ты, что родила смертным на траур
беззаконие, голод, обиды, скорби, битвы,
убийства, споры и тяжбы.
Ты, что даровала смертным в усладу
в брани неистовства дух, труд, спорт
и соревнование в созидании благ.
Ты, что везде поспеваешь на крыльях остро заточенных,
мы воспеваем
величайшую мудрость твою.
Если б не ты, о Эрис благая,
не было б воли среди смертных к улучшениям,
Не познал бы никто из людей вкус хлеба с вином.
Соревнованию закону верховному твоему повинуясь,
люди создали жилища, полисы и корабли,
что скользят по морям.
Если б не ты, кто бы нам даровал
различие в профессиях?
Кто отделил бы мастера от подмастерья?
Честолюбивые замыслы не породили бы песен в
словах, красках, металле и глине.
Всё и вся среди нас были бы на одно лицо и сложение.
Эрис благая, союзница в мире и брани, заговори!
Расскажи нам, богиня труда, как варила заклятья,
Зевсу оружие приготовляя.

Корифей поднимает левую руку. Хор трапезитов-гаморов замолкает. Но музыка звучит. Звучит уже властно-торжественно, размеренно. Тимпаны задают мрачный ритм музыки, но на полтона приглушённо. На орхестру выходит всадник Граник, в его руках маска с два человеческих лица. Маска женская, губы красные, чёрные дугами брови, с пышной причёской, выдавленной в коже, маска покрыта золотом. Граник облачается в театральную личину. В лучах утреннего солнца маска сияет. Ни у кого из сидящих нет сомнений в имени персонажа, что будет петь. Протагонист трагедии, опасная богиня Эрис, певческим голосом гамора поёт:

Средь людей неблагодарных, что живут по законам моим,
я не любима.
Моим именем пугают сынов нерадивых,
что перечат при ссорах отцам.
Моим именем благозвучным, данным мне от богов,
составляют проклятья врагам.
Моим именем не клянутся, договор не скрепляют,
и на свадьбы меня не зовут.
Но как буря случится, враг войною нагрянет,
призывают благословием люди меня.
Жертвы приносят, молитвы поют, в поле танцуют:
«Эрис, наполни отвагой наши сердца!»
Как же может богиня, заслышав молитвы, вкусив жертв,
на зов не прийти?
Позабуду обиды от людей неблагодарных и вновь помогу им
в сражениях, в гимназиях и в состязаниях.
Выиграют битвы, получат награды, трофеи воздвигнут
и позабудут меня до нужды неотложной.
Снова детишек пугают именем моим благозвучным,
снова на свадьбы меня не зовут.
Не воздвигли жилищ для меня в городах, нет алтарей для меня,
Эрис, богиня вражды, полна обид
на людей неблагодарных!

Юноша-аристократ исполнил приветственную песню пролога трагедии достойно и иного приглашённого наёмного искусного певца. Нет среди зрителей недовольных. Смысл песни принят – мужчины, женщины, старики согласно кивают головами. «Эрис» в сияющей маске покидает орхестру. Зрители восхищены прологом, воздевают с молитвами руки к небу. Возможно, сама богиня раздора, сложив крылья, невидимой гостьей восседает среди них?

На орхестру выходят танцоры. Танцоры в руках несут по два добротных в толщине, стянутых бронзой, в узорах раскрашенных шеста с солидными упорами для ног и рук. Зрители ликуют. Рукоплесканиями приветствуют танцоров. Конечно, жители полиса не могут устоять от звуков пения и приветствий. К театру устремляются несколько тысяч желающих разделить литургию. Выступление танцоров, по просьбам входящих опоздавших зрителей молчаливого характера в виде страстного-умоляющего воздевания рук, откладывают. Музыканты меняют темп на танцевальный, тимпаны откровенно ругают припозднившихся. Словно слова ссоры, сыплется ритм музыки на виноватые головы в венках из обыкновенного плюща и оливы. Струнные смягчают обиду, сладко поют в противовес злобным тимпанам: «Ахрадина, Теменитес, Тихе».

Танцоры-гаморы с последним вошедшим встают на ходули-шесты. Пролог трагедии завершается традиционной эммелией. Драматург придумал сложную эммелию «танец журавлей[55 - Журавль – одна из птиц, связанных с культом бога Аполлона. Отсылка к соперничеству двух культов: культа Диониса и культа Аполлона.]» на ходулях высотой по плечи. Для важной красоты танцоры в дополнение к линотораксам надели на руки бронзовые бранные поручи. Театр перед эммелией заполнен на пять шестых. У стен театра разночинная толпа из нескольких сотен метеков, чужестранцев-паломников, рабов, что отпущены щедростью хозяев на литургию. Увы, стража из эфебов более не пропускает в театр зрителей, выполняя приказ посоха архонта-фермосфета. Сектор аристократов оскорбительно пустует. Нет и зрителей в почётном ряду резных кресел с высокими спинками. Только архонт-фермосфет, одиноко сидя на кресле первого ряда, сжимая в руках посох власти, держит под судейским надзором литургию двух всадников.

Танцоры ловко выстраиваются в две линии «озёрных птиц» на удалении в длину половины шеста друг от друга. Линии белых «журавлей» с «золотыми» поручами приходят в движение. Сияющие бранные поручи кажутся зрителям брачным нарядом крыльев. Замысел эммелии раскрывается. Толкующие свадебные «птицы» – вестники назревающих перемен. Танец «озёрных журавлей» отчётливо раздражённо-злой. Гомон бронзовых подошв ходулей по камням орхестры искусно пародирует негодующие «птичьи тимпаны».

Мало звуков лихим танцорам – к перестуку топающих ходулей добавляются элементы танца. Линии синхронно поднимают и опускают попеременно то левые, то правые шесты. Слышатся приглушённые восхищённые «ах-ах!». Линии «озёрных журавлей» расходятся и сходятся. Сойдясь в очередной по счёту раз, линии танцоров входят в раж. Две линии синхронно подпрыгивают на ходулях. Зрители замирают – такого танца от эфебов-аристократов никто и представить себе не мог. Танцуют ведь не наёмные артисты, что ради жалования в бессчётных тренировках довели мастерство танца до уровня профессии. Умело танцуют аристократы Ортигии, что никогда ранее с ходулями замечены не были! Танцоры заканчивают танец, спрыгивают с ходулей, не уронив шесты на орхестру.

Теменитес шумно поднимается с мест, следуя за известными предводителями своих гетерий. За Теменитесом следует богатая Ахрадина, позже прочих гордый Тихе. Зрители стоя протяжно свистят, машут венками в пёстрых лентах, неистово аплодируют, громко выкрикивают поздравления, благодарности хорам, музыкантам, танцорам. Драматург очарован сладкой волной людского признания. Слава пьянит лица актёров. Протагор вместе с танцорами кланяется ответно зрителям. Танцоры с ходулями выстраиваются по обоим пародам. Пролог трагедии полисом выпит до последнего звука.

На орхестру выходит рослый бравый певец или воитель? При гоплоне, ксифосе, в бронзовых доспехах, при бронзовых поножах, поручнях, новый ярко-красный спартанский плащ на муже, скреплённый золотой фибулой. На плаще вышивка – чёрный ворон[56 - Слово cronos означает также и «ворона». Ворона считалась греками вещей птицей, перевоплощением душ царей.], золотой серп, ветка кизила[57 - Кизил – дерево, считавшееся священным деревом Кроноса. Символ четвёртого месяца, на который приходилось весеннее равноденствие.] с цветными плодами. Это всадник Мирон, в его руках большая маска, покрытая золотом, но то грозное, нахмурившееся в гневе мужское лицо. Воцаряется тишина. Гамор облачается в театральную маску. Певец сияет золотом с ног до головы. «Кронос счастливый, правитель мира?», «В Тартар низвергнутый бессмертный бог?» – шёпот ветром проносится среди рядов театрона. Вопросы содержат скорее утверждающий, чем вопрошающий смысл. Оба хора ждут взмаха рук корифея.

3. «Безбожники!» (Гермократ)

Через оба парода перед скеной у самой кромки орхестры возникают две сотни новых зрителей. В экзомисах[58 - Экзомис – одежда для работы, оставлявшая свободными обе руки. Отрез из грубой ткани, заложенный складками на левом плече, размером 2,30х1,40 м.], грубых, из шерсти, цветом единообразно сером, грязных, с работы, с неподшитыми подолами[59 - Неподшитый или обтрёпанный подол экзомиса – признак крайне бедственного положения или рабства.]. Нет венков на неомытых головах. Пришедших, загоревших дочерна, можно легко спутать с рабами, если б не эллинские лица. Выходцы из Тихе бесцеремонно вбегают в театр. Из складок одежд «опоздавшие зрители» достают нагие кинжалы. Кинжалы разных форм-длин: от коротких, чуть тяжелее кухонного ножа, до впечатляющих размером с иной ксифос или карфагенский меч. Эфебы-стражники, что благодушно сидели у пародов, вскакивают. Безусые юношеские лица полны удивления – Аид предстал пред эфебами. Выходцы из Теменитеса и Ахрадины на почётной службе ошеломлены поруганием священных религиозных традиций.

На краткий миг театр замирает в оцепенении. Миг тот бесконечен. Испуг, печаль, удивление, разочарование, шок, злость, чувство утраты праздника, как при наглом ограблении, смешиваются у свидетелей в непонятную гремучую смесь. Смесь оцепенения насыщенного бордово-красного цвета. Цвет постепенно меняет оттенок, насыщаясь до глубокой ночной черноты. Утреннее солнце для зрителей в театре исчезает за горизонтом, так и не достигнув полуденной высоты. Толпа из Тихе стоит как серое болото без движения. Два хора, музыканты, певец, корифей, парастаты разом, не сговариваясь меж собой, оборачивают свирепые лица к архонту-фермосфету. Архонт-фермосфет решительно подымается с резного кресла. Правая рука с жезлом-посохом устремляется к белым облачкам на синем небе. Левая рука держит белую театральную маску.

Девушка из сектора гаморов встаёт вместе с архонтом-фермосфетом. Прикладывает корабельного вида короткую бронзовую трубу к губам за форбеей. Раздаётся протяжный, в трёх повторах, воинственный клич. Это Мегиста поёт войну. Издалека, от храмовой агоры Ортигии, трубе отвечает сестра-подруга. За ней в перекличку вступает вторая, третья, четвёртая сальпинга. Оцепенение покидает хоры, танцоров, певца, корифея. Музыканты откладывают бережно инструменты музыки на плиты. В руках появляются кинжалы, ксифосы. Формованные чехлы становятся щитами. Танцоры вынимают из шестов-ходулей по два острых бронзовых друга. Двадцать танцоров образуют две правильные боевые шеренги с правого парода. К ним быстро присоединяются музыканты. Кинжалы, ксифосы, шесты обращены на серую толпу Тихе. Пятьдесят гаморов готовы немедленно вступить в бой.