Эрис. Тихе

Эрис. Тихе
Марат Байпаков

V век до нашей эры, день Больших Дионисий в древнегреческих Сиракузах. К праздничной литургии написана и отрепетирована новая трагедия о жизни богов, которая должна понравиться Дионису. Радостные жители богатых кварталов в нарядных одеждах стекаются в театр. Но праздник прерывается бунтом бедняков во имя справедливости и тонет в крови… Роман «Эрис. Тихе» об одном эпизоде из жизни древнегреческого полиса – настоящая энциклопедия о быте, нравах, традициях и верованиях античности.

Эрис

Тихе

Марат Байпаков

Не надо львёнка в городе воспитывать.

А вырос он – себя заставит слушаться.

    Эсхил (Ibid., 1431 сл.)

Корректор Мария Черноок

Иллюстратор Марина Шатуленко

Дизайнер обложки Мария Бангерт

Благодарности:

Автор выражает признательность творческому коллективу Ridero, за помощь в подготовке романов Эрис к публикации.

© Марат Байпаков, 2020

© Марина Шатуленко, иллюстрации, 2020

© Мария Бангерт, дизайн обложки, 2020

ISBN 978-5-0051-1125-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

450 г. до н. э. Сиракузы. Бунт худых под предводительством Тиндарида. Поздний день.

– Полидам, рано ликовать. Главное сражение ещё впереди. – Агесилай заставляет замолчать торжествующего друга. Полидам опускает вниз окровавленный ксифос. – Нам предстоит спасти разум людей от безумия горя!

В руках Агесилая появляется короткая корабельная сальпинга[1 - Сальпинга или сальпинкс (???????) – труба длиной 0,8—1,20 м. Состояла из узкой бронзовой (наборной из кости) трубки с мундштуком из кости и раструбом из бронзы, бывала различных форм и размеров (коническая, луковичная, сферическая). Изобретение приписывается этрускам.]. Раздаётся пронзительный рёв. Победители сражения у подступов к агоре прекращают преследование отступающего прочь врага. Взоры людей обращены к стратегу.

– Пусть убегают поверженные псы. Ортигия! Нас ждёт Ортигия. – Сальпинга в руке старика указывает на остров. – Скорбь поджидает нас за мостом.

– Стратег Агесилай, как поступить с пленными мятежниками? – Солдат из Гелы выставляет остриё копья к горлу раненого, лежащего у стены агоры.

– Не сейчас, союзник. Займёмся живыми пленными позже. – Агесилай отмахивается было от предложенного, но, завидев несколько сотен мятежников, возвращается к запросу. – Солдаты из Гелы! Пленных связать. Предадим суду искателей тирании. Врагов умирающих добить. Трупы мятежников вынести с улиц!

Приказы старика не обсуждаются. Армия из горожан-добровольцев соседнего полиса Гелы, только что выигравшая последний бой с путчистами, делится командирами на две почти равные части. Солдаты из Гелы и частью жители Тихе превращаются в похоронные команды. Две тысячи ополченцев из Тихе, Ахрадины, Ортигии устремляются к мосту Ортигии.

Мост Ортигии пугает пустотой. Наверное, солидный, прочный каменный мост – единственное чистое место в городе. Перепачканные кровью ворота Ортигии широко распахиваются перед спешащими людьми. В проёме крепостной башни Ортигии показываются гаморы. Раздаётся рёв корабельной сальпинги. Труба призывает людей к повиновению. Труба плачет откуда-то из глубины ополченцев на мосту. Ополченцы знают спасительную сальпингу, как знают и того, кто владеет корабельной бронзой. Воины запоздало вспоминают про старшинство званий. Дисциплина войны в рядах победителей бунта восстановлена. Гаморы и их спасители застывают на середине моста, так и не встретившись друг с другом. Ополченцы пропускают вперёд седого старика в оборванных окровавленных одеждах. Гаморы счастливы видеть избавителей от осады. Однако вызволенные осаждённые не могут опознать вышедшего к ним стратега.

– Агесилай? Ты, родной? – раздаётся из рядов гаморов. Старик не отзывается на имя. Корабельная сальпинга поднимается над головой. Ветер с моря треплет седые волосы старика.

– Простите меня, я виноват перед вами – я опоздал. – Старик покаянно склоняет голову. Затем медленно встаёт на колени перед гаморами. Сальпинга укладывается на камни моста. Следом за стариком на колени встают и ополченцы. Гаморы утрачивают радость от встречи с избавителями от осады путчистов. Печаль накрывает встречающих. Мужи рыдают. Сначала тихо, робко стыдясь слёз, затем в голос, дико, обезумев от горя. Кающегося старика поднимают с колен, утешают, обнимают, целуют. Сальпинга, «к сердцу богов взывавшая», «призвавшая победу», «в боях воителям путь указавшая», не остаётся забытой на камнях моста – гамор, по возрасту эфеб, поднимает, целует, выдувает из сальпинги гимн в честь павших и богов-покровителей. Возвышенная грусть знакома сигнальной сальпинге. В правой руке эфеба-сальпингита обломок тяжёлого копья. Голова эфеба перебинтована кроваво-грязными тряпками.

– Полидам? – Старик ищет в толпе соратника.

– Я здесь, Агесилай, – отзывается на зов стратега старший командир ополченцев. Гаморы, взяв под руки, старательно уводят старика и Полидама от их домов.

– Куда вы тащите меня? Мой дом там. Пустите меня… – протестует сквозь слёзы рыдающий Агесилай. Полидам со спины укладывает руки на плечи старика.

– Агесилай, Полидам… – Названные имена жителей Ортигии звучат в полной тишине. Имена мужей разносятся тёплым ветром над перемешанной толпой гаморов, ополченцев, солдат Гелы. Имена звучат так горько, что становится понятно, что последует после их оглашения. – …Мужайтесь, возлюбленные герои! У вас никого в живых не осталось! Ваши семьи пали первыми в бунте.

Стон сочувствия к горю двух старших командиров подавителей мятежа Тиндарида раздаётся среди улицы. Агесилай решительно поворачивает к своему дому. Полидам, словно слепой, держит старика за плечи, следует за поводырём. Полидам взирает только себе под ноги. Под ноги сыплет-устилает дорогу горькими слезами.

Вот он, порог родного дома гамора Агесилая, чтимого героя битвы с Карфагеном. У порога разбитые статуэтки богов и богинь, опрокинутая воротная колонна, труп с размозжённой головой. Тяжёлый домовый камень-грузило, перелетев через ворота, упал на мятежника-подростка немалой тяжестью. Дубовые ворота дома, чистые внешне, до половины прикрыты. Старик сникает, словно взваливает на себя непосильную ношу, воздевает к небу руки, шагает через порог с громкими словами отходной молитвы: «Аполлон милосердный, позаботься о павших и убиенных».

Чёрные лужи крови застыли в серо-коричневых корочках пыли сразу за порогом. Шесть трупов лежат в скорченных смертных позах на боках, на спинах, уткнувшись лицами в плиты внутреннего двора. В мёртвых руках сжаты иллирийские кривые кинжалы[2 - Речь идёт о кинжалах, применявшихся для боковых ударов в обход щитов.], дубины, топоры-секиры. Агесилай поднимает глаза от трупов. В центре внутреннего двора происходит нечто непостижимое. Агесилай закрывает-открывает глаза, словно надеясь, что ужас происходящего ему только мерещится. Позади старика раздаётся громкий хоровой стон. Пронзительно-протяжное «а-а-а-а!» отлетает в синее небо. Сразу с десяток мужчин, женщин, подростков спешат на помощь скорбящему Агесилаю.

Чумазый голый мальчишка лет семи держит в руках костяную иглу с нескончаемо длинной серой нитью. Мальчишка сосредоточен на работе. Он не плачет, только крепко стискивает зубы. Правой рукой старательно зашивает распоротый живот женщины, левой рукой крепко придерживает кожу убитой, не давая трепещущим кишкам покинуть утробу. Мёртвая женщина тщательно омыта, её мокрые волосы бережно уложены на плечи, нижняя челюсть подвязана к черепу красной праздничной лентой с драгоценными камнями. По правую руку женщины лежит омытый труп мужчины, при причёсанных волосах, с окровавленным ксифосом в руках, на груди. Труп мужчины пробит в трёх местах: рана в груди от копья, в животе от кинжала, в левом боку от меча. У головы женского трупа полупустой кувшин с водой. Рядом с трупом мужчины на коленях рыдает обнажённый наголо бритый раб лет тридцати пяти.

Агесилай обхватывает голову руками, закрывает глаза, рушится от увиденного на колени. Старик беззвучно стенает в горе. Толпа сочувствующих окружает Агесилая. Полидам бросается к мальчишке. Обнимает за хрупкие плечи, часто целует в темя, щёки, шею. Соратник стратега вынимает из детских рук иглу, отстраняет мальчика от трупа, принимается за похоронные обряды. Половина распоротого живота убитой уже старательно зашита ровными детскими стежками.

Толпа ополченцев, гаморов и солдат из Гелы заполняет внутренний двор дома Агесилая. Горюющего стратега поднимают на ноги. Во рты погибших жителей Ортигии, мужчин, женщин и детей, вкладываются серебряные монеты – оплата перевозчику[3 - Харон – в греческой мифологии перевозчик душ умерших через реку Стикс в подземное царство мёртвых.]. Трупы мятежников обезоруживают, выносят на улицу с поруганиями и осквернениями, прочь из дома. Агесилай приходит в себя. Руки сжимаются в кулаки. Голубовато-серые глаза сверкают свирепостью. Стратег вспоминает о совместной скорби. Агесилай оборачивается к соратникам.

– Сограждане, поможем друг другу пережить горе тяжкое! Не оставим друг друга наедине с безумием утрат! – Агесилай хватает за руки внука и Полидама. Втроём мужчины покидают опустевший дом. Трупы хозяев оставляют на попечение раба.

– Нет-нет! Не… не… не пойду домой! – Полидам останавливается поперёк улицы. – У меня нет глаз. Я слепой. Не смогу увидеть мёртвыми любимых сыновей… жену. Нет, дорогие мои, мне нельзя возвращаться к потухшему очагу. Я не пойду домой!

– Сирота Полидам, мы свершим похоронные обряды за тебя. – Агесилай оставляет скорбящего Полидама на попечение солдат из Гелы. Перед стариком возникают словно бы из ниоткуда двое серых в пепле оборвышей.

– Как вас зовут, гаморы? – Стратег Агесилай обращается к мальчишкам почтительно, как к ровне по званию и даже возрасту.

– Всадник Мирон, – представляется оборвыш покрепче, повыше.

– Гамор Граник, – выкрикивает мальчишка тоньше.

– Возьмите за руки моего внука, гамора Гермократа. Теперь вы трое – неразлучные друзья. До самой смерти друзья. Вы трое поняли меня? – Старик вручает внука заботам новых товарищей. Трое мальчиков хлопают друг друга по рукам. Агесилай вновь командующий полисным ополчением. Раздаётся призывный рёв трубы. Стратег приказывает отчистить улицы Ортигии от трупов, баррикад, осадного мусора пожарищ. Ополченцы, гаморы, жители Гелы разбирают первую баррикаду из мебели, камней, брёвен. Совместными усилиями горе отдельных семей смягчается в реку общей печали.

Часть первая.

Литургия двух всадников

1. Театр

Утро литургии всадников.

Как выглядит утро дня неизбежной смерти? Каково это – принять вызов чести и ввязаться в битву без малейшего шанса выжить? Как чувствуется ритм времени от стремительно приближающегося жестокого испытания? Давит ли воля богов тяжёлым грузом на плечи? Жжёт ли во рту горечь полыни? Подкатывают ли к глазам слёзы прощания со всем, что было дорого? Покрываются ли потом ладони в предвкушении последнего в жизни смертельного состязания на ловкость владения бронзой? Утро литургии двух всадников украшено облачками тревожных ожиданий.