Булат Окуджава: «…От бабушки Елизаветы к прабабушке Элисабет»

Летом 1922 года Шалва Окуджава и Ашхен Налбандян поженились. «…Но не придали „советскому обряду“ никакого значения», – пишет Дмитрий Быков. Непонятно, что имеется в виду. Следует ли это понимать так, что брак был фиктивным? Как же тогда объяснить появление в этом браке детей, да ещё и с десятилетней разницей?

Почти сразу после свадьбы Ашхен поступает на трёхмесячные лекторские курсы при ЦК КП (б) Грузии, а осенью того же 1922 года она вместе с мужем в группе молодых коммунистов Грузии едет в Москву на учёбу на экономический факультет 1-го МГУ.

В Москве молодые супруги Окуджава получили две комнаты в квартире №12 дома №43 по Арбату – квартире, принадлежавшей до революции фабриканту-кожевнику Каминскому. Каминский теперь работал на бывшей своей фабрике экономистом и занимал с семьёй одну комнату в бывшей своей квартире на правах обычного жильца.

Через два года, 9 мая 1924 года, у Шалико и Ашхен родился сын Булат. Практически сразу после этого Шалико отзывают в Тифлис на ответственную работу. Так ему доучиться и не довелось. Следом за мужем, сдав экзамены за курс и оформив академический отпуск, в Тифлис возвращается и Ашхен с сыном.

Этот год в Тифлисе она и за ребёнком ухаживает, и работает ответственным секретарём партячейки мебельной фабрики.

Ещё через год Ашхен возвращается в Москву с сыном и со своей мамой Марией Вартановной, чтобы было кому за ребёнком присматривать. В Москве Ашхен почти всё время на учёбе или на работе, ведь она одновременно работала инструктором по информации в Рогожско-Симоновском райкоме партии. Конечно, у неё совсем мало времени оставалось для сына, но Ашхен старалась как-то такое время выкраивать. Когда Булату было пять лет, она начала его приобщать к классической музыке. Почти каждый вечер после работы она водила сына в Большой театр. Сама Ашхен не была музыкально образованной, но ей хотелось, чтобы сын был разносторонним человеком.

В 1928 году Ашхен окончила Институт народного хозяйства им. Плеханова (куда перешла из МГУ в связи с реорганизацией экономического отделения), получила специальность экономиста текстильной промышленности и была направлена на работу в качестве экономиста в 1-й хлопчатобумажный трест Наркомата текстильной промышленности.

Дмитрий Быков пишет об этом периоде: «Всё это время – если не считать его (Шалвы. – М. Г.) кратковременных наездов в Москву и столь же кратких визитов Ашхен в Тифлис, – родители жили врозь». Ну, визиты Ашхен всё же были не такими уж и краткими, – на всё лето.

И, видимо, чтобы подчеркнуть неполноценность семьи, писатель утверждает, что Булат «четырёх лет от роду съездил в Евпаторию с семьёй тетки, но совсем этого не запомнил». Да и не мог запомнить! Потому что он в это время был… с родителями в Анапе. С Сильвой и Луизой он действительно отдыхал в Евпатории, но позже – в 1932-м.

Ашхен потом, через много лет, рассказывала двоюродному брату мужа Василию Киквадзе об этой поездке:

Когда Булату пошёл четвёртый год, состояние здоровья его вызвало опасения. В лечебной комиссии Франгулян направил родителей к врачу по детским болезням. Пожилой врач посоветовал вывезти ребенка на лето в Анапу, которая считалась детской здравницей. Берег был мелкий. Пляж был усеян людьми. Шалико заплывал далеко. Мы часто целые дни проводили в местечке Джемете в нескольких километрах от центра. Добирались автобусом или на катере, курсировавшем между Джемете и Новороссийском. Народу было меньше, и было просторно. Возвращаясь с пляжа, мы отдыхали в парке с множеством цветочных клумб. Недалеко от парка была столовая, где вкусно готовили… Булат с аппетитом ел мясные блинчики, запивая их молоком и сливками. Ребёнок поправлялся. Это нас радовало, и мы возвращались в Тифлис счастливыми[12 - Здесь и далее без специальных сносок цитируются воспоминания В. М. Киквадзе (рукопись из собрания автора).].

Кстати, надо заметить, что внук председателя лечебной комиссии Франгуляна через много лет станет автором памятника тому самому пациенту, которого тогда рекомендовали вывезти на лето в Анапу. Василий Киквадзе вспоминал своё знакомство с маленьким племянником:

1929, Тифлис. Август, стояла невыносимая жара, духота. Мы с двоюродным братом Василием Окуджава, выйдя на улицу, остановились на углу Паскевича и Лермонтовской.

Вдруг, откуда ни возьмись, ребёнок 4—5 лет, сидя на лошадке, вцепившись в гриву, подъехал к нам с сияющим лицом, приветливым нежным голосом поздоровался. Глаза крупные, каштанового цвета, головка покрыта густыми вьющимися волосами смолистого цвета. По бокам свисали вьющиеся локоны.

На вопрос, где папа, ребёнок ответил:

– Папа скоро приедет, мама дома.

На углу Лермонтовской стоял двухэтажный дом с большим балконом на улицу. Поднявшись по старой деревянной лестнице, мы вошли в большую комнату, в которой проживала тётя Сильвия с дочерью Люлюшкой.

Новая жизнь, только-только нарождающаяся новая жизнь их страны и всего человечества – всё так нравилось молодым Ашхен и Шалве! И этот восторг запомнился Василию Киквадзе:

Ашхен, недавно приехавшая из Москвы, где она училась в Институте народного хозяйства им. Плеханова, рассказывала, как они с мужем слушали доклад Бухарина на философские темы:

– Мы были счастливы!

Возвращались в Тифлис счастливыми.

А Сильвия в это время накрывала на стол и, приглашая гостей, не слышала или не хотела слышать сестриных восторгов:

– У меня сегодня долма.

5

Про следующую сестру в «Упразднённом театре» сказано коротко: «Анаида умерла в отрочестве от брюшного тифа». Непонятно, почему возникло такое объяснение, но, возможно, Булат Шалвович действительно не знал истинной причины смерти этой своей несостоявшейся тёти. А причина была куда страшней, чем брюшной тиф. На самом деле Анаид[13 - Именно так по-армянски звали эту девочку. Окончание -а у таких женских имён появлялось только в русскоязычной среде, но она родилась и умерла в Авлабаре, так и оставшись Анаид.] застрелил её собственный отец, когда ей было лет двенадцать. Это была страшная трагедия. В Грузии тогда у власти было меньшевистское правительство, время было неспокойное, действовал комендантский час, по улицам для предотвращения грабежей и мародёрства ходили патрули. И неизвестно было, чего ждать завтра. Поэтому, понятно, Степану хотелось, чтобы на всякий случай под рукой было оружие. В тот день Степан сидел во дворе своего дома и чистил ружьё. Анаид играла рядом с отцом. Вдруг раздался выстрел… Ружьё оказалось заряженным. Девочка умерла на руках отца.

На выстрел быстро прибежал случившийся неподалёку патруль. Степана забрали и куда-то увели. В условиях военного времени история легко могла закончиться ещё одной смертью в семье Налбандян. Но у них были очень добрые соседи, тётя Сато с мужем. Увидев происходящее, они успели, пока Степана вели в комендатуру, где-то раздобыть денег и выкупить его. Спрятали его у себя, а потом отправили куда-то подальше – на время, пока всё уляжется.

Тётя Сато, Сатеник Налбандян, была то ли родной, то ли двоюродной сестрой Степана Налбандяна. Она была замужем за довольно известным по тем временам в Тифлисе армянским писателем Мадатом Петросяном. Единственный сын их Петя погиб, по словам Сильвии, на войне, поэтому им оставалось заботиться только о детях Степана. Тётя Сато очень любила Сильвию и даже поселила её у себя, когда та училась в старших классах. Анаид запомнилась родным очень похожей на свою маму Марию – такая же красивая, белокурая и голубоглазая.

Из всех детей Степана и Марии ещё только у Рафика были белокурые волосы. Единственный мальчик в семье, красивый, голубоглазый, весёлый… Но жизнь его не удалась. Какой-то он легкомысленный получился – учиться не хотел, любил погулять. Всю жизнь проработал шофёром. Много лет работал на такси, потом Гиви Окуджава взял его к себе персональным водителем. Рафик любил застолья, очень увлекался женским полом, оттого, наверное, и семейная жизнь его сложилась не очень хорошо. Жена его Вера была очень полной болезненной женщиной, детей у них не было.

Рафик единственный из детей Степана Налбандяна всю жизнь прожил в Тбилиси, практически никуда не выезжая, за исключением фронтовых лет, и в конце жизни практически потерял связь с родными, которые все уже жили в Москве и Ереване. Он, правда, в Москву несколько раз съездил, по полмесяца, один раз в октябре 1939-го и ещё в июне 1940 года. Останавливался в арбатской квартире Ашхен. Оба раза это было уже после ареста Ашхен, так что это не на отдых он приезжал, а помочь маме. Во второй его приезд там в это время как раз была и старшая его сестра Сильва, – тоже приехала помочь управляться с Булатом и Витей. Тогда-то и было решено старшего из сыновей Ашхен забрать в Тбилиси.

В последний раз в Москве Рафик был сразу после войны, навещал сестру Сиро.

Вернувшись после неожиданного турецкого плена в Тифлис, Сильвия с головой окунулась в заботы о больной дочери. За той требовался постоянный уход, постоянные лечебные процедуры, каждый день, каждый час. У другого давно опустились бы руки, но не у Сильвии. В школу Луиза ходить не могла, занималась дома, одноклассницы приходили к ней, помогали.

Вскоре Сильва снова вышла замуж. Мужем её стал преуспевающий владелец модного магазина – высокий красивый армянин в голубой шёлковой косоворотке, разъезжающий по Тифлису в мягком фаэтоне – Вартан Мунтиков.

Она перебралась к Вартану. Вартан обожал Сильвию, обожал маленькую Люлю, обожал своё дело. Сильвия пристрастилась к опере, хотя не имела музыкального слуха и к музыке была безразлична, но уважающие себя люди посещали оперный театр, и Вартан с подобострастием и восторгом сопровождал её на спектакли и вскоре начал напевать знакомые арии приятным баритоном.

Но красивая жизнь с красивым нэпманом получилась не очень долгой. Частное предпринимательство доживало свой век.

Она спрашивала его торопливым шёпотом, что он предпримет, если большевики отменят эти экономические вольности, прихлопнут это всё и плюнут в лицо… «Не отменят, – смеялся он, – куда им деваться, дорогая?» – «А если, дорогой?» – настаивала она. «Чёрт с ними, – смеялся он, – пойду работать строителем… Или убегу в Турцию… Вместе с тобой… Ну Сильвия, к чему этот бред?..»

Но бред всё-таки победил, и скоро Вартан превратился из хозяина магазина в обыкновенного продавца. Этот удар судьбы потряс их, особенно Вартана: мудрая его жена была давно уже ко всему готова. Семья их так и не сумела справиться с ударом, и через какое-то время они расстались.

Вартана Мунтикова мы вспомнили случайно через много лет в разговоре с однокурсницей Булата Окуджава Ариадной Арутюновой. Зашёл разговор о Сильве, и она вдруг сказала:

– Один из её мужей был мой дядя, Вартан Мунтиков.

– Как? Вартан Мунтиков – ваш дядя?

– Он двоюродный брат моей матери. Она – Мунтикова Мария. Как-то я приезжала в Москву, и Булат водил меня к себе домой познакомить с мамой, с Ашхен. Он сказал маме: ты знаешь, кто она такая? Она племянница Вартана Мунтикова. Но тогда моего прекрасного дяди уже не было в живых. Он очень рано ушёл из жизни. Кстати, я тогда узнала от мамы Булата, что другой мой дядя, Георгий Мунтиков, родной брат моей мамы, какое-то время жил у Окуджава в Москве, когда приезжал по своей партийной работе. Они сблизились с отцом Булата, – видимо, они дружили.

Сильву Ариадна Гайковна тоже хорошо помнила:

– Она практичная была. У неё хоть и ниже образование, чем у Ашхен, но она была более мудрая. Вся семья на ней держалась. Булату она помогла, заменила ему мать.

6

И наконец, самая младшая сестра, Сирануш. Весёлая, жизнерадостная, как и все дети Налбандян, красивая, с огромными голубыми глазами. Она уехала в Москву, к Ашхен, в 1929 году, через семь лет после переезда туда старшей сестры. В Тифлисе остался влюблённый в неё Жора Саркисов. В Москве не так страшно – там всё-таки уже живёт родная сестра, и мама там. Сиро поступила в техникум. Правда, вместе сёстры пробыли недолго – уже в следующем, 1930 году Ашхен уезжает в Тифлис, куда её отзывают заведующей сектором промышленных районов орготдела ЦК КП (б) Грузии.

Сиро недолго была одна: в техникуме она познакомилась с замечательным парнем Мишей Цветковым, они полюбили друг друга и вскоре поженились. Жили в общежитии.

Михаил Кузьмич Цветков, красивый, добрый и талантливый человек, был заводилой во всех компаниях – эрудированный, остроумный, читал стихи… При том, что сам он был из глухой деревни. Всем был хорош Миша, но был у него один недостаток – Миша попивал. Наверное, наследственное это было, у него и отец погиб рано, утонув нетрезвым на торфодобыче.

А муж Ашхен стал большим человеком в Тифлисе – секретарём горкома партии. И на работе у него всё складывалось хорошо. Вначале они жили в гостинице.

Ашхен вспоминала:

В 1931 году мы жили в гостинице «Ориант», в угловой комнате на втором этаже. Окно нашей комнаты выходило на тихую улочку Джорджадзе. С Александровского сада дул свежий ветерок, что было спасением от жары Тифлиса[14 - Здесь и далее рассказ Ашхен, если это не указано особо, воспроизводится по воспоминаниям В. Киквадзе.].

А вскоре они получили хорошую трёхкомнатную квартиру возле консерватории, в доме №11 по улице Грибоедова. Раньше этот дом был одноэтажным общежитием консерватории, а потом специально надстроили ещё один этаж и сделали квартиры для начальства.