Булат Окуджава: «…От бабушки Елизаветы к прабабушке Элисабет»

Летом 1934-го Ашхен засобиралась к мужу. Шалва часто приезжал в Москву по работе, но всё равно нормальной семейной жизнью это назвать было нельзя. К тому же недавно, 25 мая, у них родился второй сын, Витя. В Нижнем Тагиле теперь уже есть жильё, школа, и можно спокойно жить всей семьёй. Булат как раз с начала учебного года в четвёртый класс пойдёт.

Пора, пора было ехать: неизвестно, как там Шалва один живёт. Да и один ли? Похоже, не всегда один…

Когда летом 1932 года Шалва приехал на Урал, на месте будущего промышленного гиганта был просто лесное болото в девяти километрах от города Нижний Тагил, и даже никакой дороги сюда из города не было. Сказать, что условия для жизни были плохими – ничего не сказать. Условий просто не было.

Вспоминает сын коллеги Шалвы Окуджава по работе в парткоме Нижнетагильского вагоностроительного завода Юрий Михайлович Чевардин:

– Здесь был лес непроходимый. В то время о дорогах и не думали, всё на лошадях, машин не было никаких…

Шалва рассказывал жене, как на стройку приехал Орджоникидзе, как посмотрел на условия, в которых работают люди, и сказал ему тихо по-грузински, что надо заканчивать с рабским трудом. После этого по распоряжению Орджоникидзе на стройку стали поступать экскаваторы, лебёдки, бетономешалки и другая техника. Орджоникидзе был человеком дела, обещанное выполнял, но и требовал полной отдачи от всех.

К зиме надо было соорудить хоть какие-то бараки, иначе ни о каком строительстве завода и речи быть не могло. Что-то успели построить, но всё равно жилья не хватало. Бараки были переполнены, и многие жили в палатках. В одном из построенных бараков получил комнатку и парторг Окуджава. Первую зиму пережили очень тяжело – морозы были до сорока градусов и даже ниже. И в бараках было не намного теплее.

А потом, уже через год, начали строить так называемые брусковые дома, на восемь квартир каждый, правда, и в них было очень холодно.

Юрий Чевардин:

– Мы жили в брусковом доме на втором этаже. Вот такая погода, как сейчас. И отец приходит с работы грязный, в сапогах и фуфайке, и так и по дому ходит. Спать было невыносимо холодно, родители меня клали посередине между собой, и всё равно я мёрз…

В этом же доме получил квартиру и Шалва Окуджава. К приезду его семьи жизнь на стройке как-то наладилась, уже не только дома, но даже четыре школы построили. В одну из этих школ, №9, и пошёл учиться старший сын Ашхен и Шалвы. Школа ещё была даже не до конца достроена.

Из книги «Гордость моя – Вагонка»:

Сбылось то, о чём мечтали, ради чего жили и работали без сна и отдыха партийные вожаки Ш. С. Окуджава, С. И. Яновский, М. В. Чевардин, И. И. Глаголев и все рабочие стройплощадки. Люди одолели тайгу и болото. Всего за пять лет были выстроены красавец-завод и большой социалистический город, который с тех пор стали привычно называть «Вагонкой»[18 - Кузьмина Г. М., Костромин В. М. Гордость моя – Вагонка: 50 трудовых лет Уралвагонзавода. Свердловск: Сред.-Урал. кн. изд-во, 1986. С. 93.].

На новом месте Ашхен тоже устроилась работать на стройке, начальником отдела подготовки кадров, и конечно, так же, как и муж, с утра до ночи пропадала на работе. Детьми занималась бабушка Мария.

Там они прожили меньше года, а в марте 1935-го Шалву назначили первым секретарём горкома Нижнего Тагила, и они переехали в город. В центре Нижнего Тагила получили отдельный каменный бывший купеческий дом с тремя комнатами и тёплым туалетом. Позже на повышение пошла и Ашхен – в феврале 1936 года она стала заместителем секретаря райкома партии. Булата перевели в городскую школу.

В художественной литературе осталось воспоминание свидетеля тех лет о наших героях – писатель Александр Авдеенко включил в своё произведение такие строки:

Бывший начальник Коксохимстроя Магнитки Марьясин обосновался неподалеку от старого, демидовских времён, Нижне-Тагильского завода, командует новой огромной стройкой, будущим Уралвагонзаводом. Вместе с ним работает легендарный прораб Днепрогэса и Магнитки Тамаркин, о котором я рассказывал Горькому. Строит крупнейший в мире вагоносборочный цех.

Еду в Нижний Тагил, чтобы написать о Тамаркине очерк для «Правды».

В парткоме Уралвагонстроя меня встречает смуглый, с блестящими глазами, очень кудрявый и очень весёлый, энергичный товарищ – секретарь парткома и парторг ЦК Шалва Окуджава. Он толково посвящает меня в дела строительства. День, вечер и часть ночи провёл я в разговорах с Окуджавой. Ужинаю и ночую у него, в рубленом доме, хорошо натопленном и ещё сочащемся прозрачной живицей. Сын Окуджавы, маленький Булат, почему-то не сводит с меня глаз. Смотрит, всё смотрит и будто хочет просить о чём-то и не решается. Глаза у него тёмные, печальные, неулыбчивые.

Утром, когда я возвращался к себе после бритья и душа, обнаружил в своей комнате полуодетого Булата. Он стоял у стола над моим путевым дневником и мучительно, как мне показалось, раздумывал над единственной строкой вверху чистого, в клеточку листа.

Мальчик вспыхнул, увидев меня на пороге, и убежал. Догадываюсь о его состоянии. Первый раз видит живого писателя.

После завтрака Шалва Окуджава показывает мне громадную, неоглядную площадку Уралвагонстроя, потом ведёт к Тамаркину[19 - Авдеенко А. Отлучение // Знамя. 1989. №3. С. 54.].

Через месяц после нового назначения Шалвы в Тифлисе умирает Елизавета Павловна Окуджава.

Шалва проститься с матерью не поехал – на похоронах он непременно оказался бы в гуще грузинских оппозиционеров, а знаться с ними было уже очень опасно. В том числе и с родными нельзя было встречаться – старшие братья и сестра уже прошли через сталинские ссылки. Поэтому Шалва вынужден был ограничиться телеграммой. И ещё он написал письмо своей старшей сестре:

Дорогая Оля!

Несчастье, постигшее нашу семью, тяжело отозвалось. Наши чувства к нашей матери огромны, безграничны. Мы все любили её чистой святой любовью. В эти дни я с вами, вместе оплакиваю смерть нашей любимой матери. Судьба наделила её страданиями, лишениями. Она рано познала полицию, тюрьмы и др. органы насилия, которые преследовали до самых последних дней жизни. Мы обязаны памяти нашей матери. У меня огромное желание принять участие в сооружении памятника. В ближайшее время надеюсь выслать деньги для памятника. Мне хочется иметь фотографию матери в увеличенном виде, дорогой раме. К сожалению, у меня нет никакой фотографии, чтобы выбрать для увеличения. Я помню, мама мне показывала фотографию, где рядом стоит тётя Макрине. Снимок этот сделан в фотографии Мичник, что на Эриванской площади. Эта фотография мне очень понравилась. Хорошо бы сделать увеличенную фотографию. Я осмеливаюсь просить тебя не полениться и посоветоваться окончательно с Мичник и сделать заказ. Все расходы, связанные с фотографией, незамедлительно будут высланы.

15 апреля 1935. Н-Тагил

Письмо получилось довольно смелым, даже крамольным. Как это он рискнул написать: «Она рано познала полицию, тюрьмы и др. органы насилия, которые преследовали до самых последних дней жизни»? Да, последние годы жизни Елизаветы тоже были омрачены тюремными преследованиями её детей, но это уже были советские тюрьмы. И всё же ей несказанно повезло умереть именно теперь, незадолго до того, как будут физически уничтожены пятеро её сыновей и дочь.

Ашхен говорила потом, что Шалва очень переживал смерть матери, а ещё больше то, что не смог проститься с ней. Чтобы как-то вместе разделить горе, они пригласили в Нижний Тагил самого младшего брата Шалвы Васю. Они часами разговаривали, вспоминали Кутаиси, детство…

Василию Киквадзе Ашхен рассказывала:

Однажды мы втроём поехали в Свердловск, где купили Васе шевиотовый костюм, ботинки и пальто из синего драпа. Они всё время играли в шахматы, и когда Шалва проигрывал, что бывало часто, злился. Вася хорошо читал стихи Бараташвили, и мы с наслаждением слушали «Мтацминда» и другие стихи.

Вася привёз книгу «К вопросу об истории большевистских организаций в Закавказье» Берия. Мы были поражены появлением этой книги. История революционного движения в Грузии, Закавказье освещалась таким образом, что только Сталин был единственным организатором и руководителем забастовок, демонстраций в Баку, Тифлисе, Батуме. Сталин произносит глубокие теоретические речи против самодержавия, полемизирует с меньшевиками, анархистами. Сталин поддерживает связь с Лениным, Крупской и т. д. Всё в книге было изложено в фальсифицированном виде.

А Сиро тем временем мучилась, мучилась в Москве со своим непутёвым Мишей и, наконец, решилась – бросила всё, взяла с собой только Меечку и поехала к сестре и маме в Нижний Тагил.

О новых обстоятельствах жизни Сиро узнал её давний тифлисский поклонник Георгий Саркисов и тоже примчался в Тагил. Он всё-таки дождался её и, наконец, они поженились. Обосновались в Тагиле, устроились на работу. Сиро работала чертёжницей на том же вагоностроительном заводе, что и сестра.

И всё у них было хорошо, вот только Меечка была по-прежнему слабенькой и болезненной. Скоро у Жоры и Сиро родилась дочь. Сиро назвала её Аида, но отец, не склонный к экстравагантным именам, записал дочь под исконным армянским именем Анаид. Она родилась в первый день 1936 года и чуть-чуть разминулась со старшей сестрой – за двадцать дней до рождения Анаид умерла Меечка. Её угораздило заболеть дифтерией, и эта болезнь совсем её погубила.

10

18 февраля 1937 года Шалва Окуджава был арестован. Ашхен Налбандян рассказывала журналисту:

Свердловский обком партии вызвал Шалву, потребовав срочно приехать. Интуитивно мы почувствовали что-то нехорошее. Решили ехать вместе, с детьми осталась моя мать. Всю дорогу он молчал. Перед тем как войти в здание обкома партии, Шалва передал мне свой партбилет.

Вернулась я домой совершенно разрушенная. Матери и Булатику я не могла толком объяснить происшедшее. В печати, по радио передавали об арестах врагов народа[20 - Здесь и далее без специальных сносок цит. по: Зарнадзе Г. Галактион, Окуджава и другие. Тбилиси: Мерани, 2004.Обратный перевод с грузинского О. Дзимистаришвили.].

Ашхен исключили из партии в тот же день на внеочередном пленуме Нижнетагильского горкома партии[21 - Алексеев С. Царь-женщина // Урал. рабочий. Свердловск, 1989. 1 окт. С. 6.]. Правда, она в разговоре с журналистом Зарнадзе вспоминает по-другому, – что исключили её уже в Москве, куда она отправилась через несколько дней после ареста мужа, наскоро собрав детей и маму, оставив все вещи. Да и Шалву, утверждает она, исключали там же, заочно – ведь он как парторг ЦК состоял на партучёте в Москве.

Как бы там ни было, из Тагила уехали они вовремя. Спустя годы выяснилось, что уже был написан донос и на Булата:

Секретарю Сталинского РК ВКП (б)

г. Н-Тагила тов. Романову.

Довожу Вас до сведения о следующем:

15 февраля 1937 г. застрелился областной прокурор Курбатов, моё мнение самоубийство связано с разоблачением троцкистов – Окуджавы, Марьясина, Турок и Давыдова. Поскольку Давыдов был связан с Турком и Марьясиным, а Курбатов был связан с Давыдовым, так как Курбатов приезжая в отпуск в Тагил отдыхал с Давыдовым и у него на даче всегда, а также и приезжая в командировки в Тагил, он спал и ел у Давыдова. В части Окуджавы – у Окуджава в школе учился сын 11—12 лет, который в школе говорил с учениками о том, что у него есть за границей дядя и сводная сестра, т. е. брат Окуджава, и чтобы якобы Окуджава от брата получал письма, а сестра писала о том, что (мы живём за границей лучше, богато и <в> Советский Союз не поедем). Эти разговоры были в школе ещё ранее до разоблачения Окуджава, а когда разоблачили и об этом школьники узнали и 23 февраля с. г. мой сынишка приходит из школы и говорит: «Папа троцкист сын Окуджава, в школе нам вот говорил чего» – т. е. о вышеизложенном. Если это верно, то можно думать, что Окуджава непосредственно сам был связан с этой контрабандой за границей, что подлежит проверке – как в части Окуджавы, также Давыдова с Курбатовым.

Член ВКП (б) Косачев. 23/II-37 г.[22 - Правописание – авторское. Публ. С. Алексеева, зав. партийным архивом обкома КПСС (Урал. рабочий. Свердловск, 1990. 16 дек.).]

В Москву, в Москву! Произошла чудовищная ошибка, и её надо незамедлительно исправить.

Опять же из рассказа Ашхен Г. Зарнадзе:

Я в душе была убеждена, что это ложь, провокация, которая исходит от Берия. Я понимала, что обвинения моего мужа в троцкизме, вредительстве основываются на ложных сфабрикованных документах. Я была убеждена в том, что авантюрист, жулик Берия поставил своей целью репрессировать всех тех, кто хоть что-либо знал о его прошлых связях с мусаватистской охранкой.

Почти о том же, судя по воспоминаниям В. Киквадзе, говорила сестра Шалвы Маня Окуджава, только виновником семейных бед она видит совсем другого человека: