Адекватность

– Что, простите?

– Джеки. Хозяйка. Она в доме, вы приехали к ней? Она сейчас в доме, – крайне медленно и старательно я произнес каждое слово, будто общался с иностранцем, с которым следует разговаривать громче и разборчивей, чтобы ему не пришлось переспрашивать.

– Нет, я просто проезжал мимо, мне уже пора, – незнакомец заторопился, неуклюже пытаясь скорее оставить меня.

Этот странный эпизод несколько нарушил мое представление о завершении дня, но мне было необходимо принять такие обстоятельства, поскольку я хорошенько вымотал свой организм работой, так что мне пора было возвращаться в дом.

18.

Закрывая за собой двери, я мысленно запечатлел в памяти пейзаж, провожающий меня в дом. Красная полоса неба над линией горизонта, сливающаяся с темной землей, и желтые оттенки над ней. Дальше небо переливалось от светло-голубого, ослепляющего глаза, до темно-синего цвета на другом конце неба, где уже давно началась ночь.

Джеки появилась в дверном проеме, как раз когда я начал разуваться, освобождая свои ноги от тяжести ботинок. Последние были истоптаны на окружающих полях, так что были изрядно испачканы налипшей травой и землей, от чего приятно пахли.

В ногах в ту же минуту я ощутил облегчение, порожденное избавлением от тяжести ушедшего дня. Рефлекторно я выпрямился во весь рост и прогнулся в спине, отведя плечи назад, желая размять или расслабить утомившиеся мышцы.

– Я приготовила тебе полотенца, можешь принять ванну, чтобы снять усталость.

– Спасибо, Джеки! Это как раз то, что мне сейчас нужно.

– Как провел день?

– Старался провести его с пользой!

– Ты много чего сделал здесь, спасибо. Дом требует много работы и ухода за собой. Ты очень помог.

– Это приятная работа, мне самому хотелось всем этим заняться.

Джеки мило улыбнулась, а затем отвела меня в ванную комнату, подождав, пока я сниму с себя одежду, чтобы иметь возможность постирать ее.

– У меня нечего тебе дать переодеться, но я постелю в комнате, сможешь сразу лечь, я сделаю нам чай перед сном. К утру твоя одежда успеет высохнуть.

– Спасибо.

Я закрыл дверь, запер ее на заслонку, хотя в этом не было необходимости. Я остался один в ванной комнате, и по привычке посмотрел на себя в зеркале, на мгновение ужаснувшись своего отражения, словно не узнав его. Мне показалось, на моем лице изменились какие-то незначительные детали, что могли заметить лишь очень близкие мне люди. На меня будто смотрело более старшее лицо, чем запомненное мною в сознании.

Я переложил полотенца с края ванной, чтобы не намочить их, пока буду набирать воду.

С открытием крана с него хлопком вышел воздух, после чего спустя небольшую паузу ожидания потекла тонкой струей ржавая вода, здорово контрастируя с матовой белизной ванного покрытия.

Мне не пришлось долго спускать воду, чтобы дождаться прозрачной струи, напор которой тоже стал лучше. Закупорив слив, я снял с себя белье, чтобы поместиться наконец в ванную.

Вид голого тела, даже собственного, обычно вызывает мысли, стимулирующие прилив сил, возбуждая весь организм. Но я был для подобного состояния чрезмерно слаб.

Вода оказалась недостаточно горячей, чтобы распарить меня, в воздухе даже не повысилась влажность, зеркало и стены по-прежнему не запотевали каплями конденсата. А к тому моменту, как ванная была полной воды, я вовсе ощутил, как она, остывая, начала охлаждать меня.

Я перекрыл воду, не в силах заставить себя покинуть ванную, ощущая еще больший озноб в теле, мокрые части которого тотчас же покрылись гусиной кожицей, когда мне пришлось потянуться к крану, оголив свое тело с объятий воды.

Я пролежал достаточно долго в тишине, чтобы звук разбивающихся капель о поверхность воды, падающих с крана, начал меня словно вводить в транс. Она капали монотонно, через равные промежутки времени, и звук был настолько объемный и реалистичный, что с закрытыми глазами я представлял, как новая капля медленно набухает в размере, пока не становится слишком тяжелой, чтобы удержаться на металлическом носике крана, освобождая место для новой, судьба которой повторится в точности предшествующей. Звук становился все громче, отдавая пронзительной болью в виски из-за излишней концентрации внимания на падении капель.

Вода продолжала холодать, забирая тепло моего тела все большими порциями так, что я начал ощущать растительность своих нервов, как спутанные ветви кустарников, под кожей уходящих вглубь моего тела и отдающих изморозью в нем, от чего я весь оцепенел, открыв глаза, не в силах пошевелиться и отвести свой взгляд от потолка надо мной.

Потеряв связь с реальностью, я имел запас сил только на одно движение. Одним рывком, лежа на спине, придав телу инерцию в нужном направлении, я начал погружаться под воду.

Слизистая открытых глаз от контакта с водой вызвала неприятные кратковременные ощущения, от чего они начали печь, прежде чем смирились с воздействием воды и передо мной застыл все тот же потолок, но искаженный мутностью слоя воды надо мной.

В нос под давлением ударила вода, вызвав жжение, горечью отдающее в самое горло, пока не вызвала спазм мышц, как раздражитель воздействующая на мои рефлексы, что заставило меня наконец очнуться с состояния безразличия, когда я чуть не задохнулся. В ушах послышался глухой звук стука о дверь, пробивающийся ко мне через слой воды будто во все тело.

Резким движением я вынырнул с воды, еле справляясь совладать своим дыханием, откашливая избыток воды с легких, не способный набрать воздух на вдох. Было бы легче выйти с этого состояния, если бы я не боялся напугать Джеки, постучавшуюся в двери, своим громким кашлем, извергающимся с глубин горла, от чего я старался сдерживать себя, контролируя силу откашливания.

– Все в порядке, – поспешно, как только стал способен на это, сообщил я Джеки, – Неудачно нырнул, подавился водой. Но уже все в порядке.

Я испугался и одновременно был рад этому чувству, впервые столкнувшись с угрозой жизни, я наконец не испытал безразличия, я хотел жить и боялся потерять ее.

Пропитав полотенце водой, стекающей с моего тела, я согрелся ускоренными движения махрового полотенца и обмотался ним вокруг талии, выйдя в комнату.

Джеки возилась на кухне, по всей видимости, заваривала чай, аромат которого повис в воздухе. Я сел за свое место у стола, долго не заводя разговора, а просто наблюдая за суетой хозяйки.

– Я приношу много хлопот тебе? Извини, мне не следовало злоупотреблять твоим гостеприимством, – заговорил я первым, осознав, как смотрюсь со стороны.

– Зачем ты так говоришь? Я думала, ты понимаешь, мне приятно, что ты здесь со мной, – она остановилась, повернувшись ко мне лицом, оставив свои дела, несколько возмущенная моей фразой.

– Мне все равно нужно ехать, Джеки, – мы оба понимали, что этот разговор наступит рано или поздно, и каждый из нас подсознательно знал, что мы скажем друг другу, но мы отчаянно оттягивали этот момент, как могли. Не было необходимости говорить об этом, мы лишь отдали должное этикету, успокоив свои переживая о некой недосказанности в наших отношениях, – Я не могу объяснить даже самому себе, что заставило меня задержаться здесь. Но я не жалею об этом. Это один с немногих моих поступков, что я не способен объяснить, но точно знаю, что именно этого я хотел. Наверное, так иногда бывает, если поступать по велению души, а не разума. У тебя мне очень уютно, мне давно не было так спокойно, как с тобой. И все же я не дождусь, когда увижу родителей.

– Тебе пора домой, я знаю.

– Меня ждут дома, я очень скучаю по ним. Мне, правда, время уезжать, – я не поднимал своих глаз, не находя мужества посмотреть в ее, направленные в мою сторону, что я очень четко ощущал.

– Я знаю.

– Это моя последняя ночь здесь. Завтра канун Рождества, мне нужно быть дома.

Джеки уже не стала отвечать, она понимала все лучше, чем я пытался что-либо объяснить ей. Я скорее пытался больше утешить себя, но казалось, чем больше я пытался себя убедить, что поступаю верно, тем меньше я верил своим же словам.

19.

Крик дикой птицы разбудил меня. Я открываю глаза и долго провожаю ее силуэт в пространстве неба. Вокруг меня очень ярко, но небо остается затянуто дождевыми облаками, что оттеняют цвет океана передо мной в серый. Лучи солнца пробиваются один за другим, ослепляя меня отбитыми от белизны песка лучами и усиливая контраст, созданный грозовыми тучами и ярким желтым цветом солнца. Они начинают растворятся в небе, теряя свою могучесть, сменяясь более приветливыми светлыми облаками.

Свежий ветер, рывками снующий вокруг, не может успокоиться и определиться с направлением своего потока, как в вихре кружа мелкие и легкие песчинки, захваченные с поверхности пляжа в воздушный водоворот.

Вдоль берега разбросаны обрывками массы водорослей, разлагающиеся под влажным ветром и припекающим над головой солнцем.

Океан все еще тревожно бурлит волнами, гоня их все глубже на сушу берега. Белые буруны подрывают придонный грунт и, продолжая кипеть, растворяют его во всей массе прибрежной линии океана, от чего волны приобретают мутный грязный цвет, насквозь освещенные мощным солнцем, так что кажется, будто волны изнутри светится ярким янтарным цветом, исходящим с глубин океана.

Соль его, оставшаяся на коже, под действием солнца, испарившего воду, начинает приятно жечь, избавляя от мелких морщин. Мои волосы стали жестче от той же морской соли, что как воск отделяет локоны в самостоятельные пряди, время от времени подрывающиеся на ветру.

В ушах любые звуки мешаются с затмевающим все шумом океана. В нос резко ударяет соленый воздух, насыщенный благовониями усохших водорослей на песке, раздражающих слизистую горла. Полость рта немеет, как от наспех выкуренного косяка травки. Я вновь закрываю глаза и наслаждаюсь умиротворенным хаосом дикого пляжа.

Вокруг меня нет ни единой живой человеческой души. Я впервые испытываю настоящее наслаждение одиночеством, познав его исконно новый уровень.