Адекватность

Между пальцами ног забивается песчаная пыль, из-за которой загар заканчивается белой полосой нетронутой солнцем сухой кожи вокруг стоп. От раскаленных под солнцем в полдень песчинок кожа стоп огрубела и не ощущает, как осколки ракушек впиваются в них от ходьбы.

Воплотившаяся в реальность бесконечно непринужденная жизнь, рай на земле. Мечты имеют свойство сбываться, и я наслаждаюсь своей свободой.

Полная воздуха грудь не может больше сдерживать в себе всех нахлынувших эмоций, я кричу во всю мощь, простой крик, лишенный смысла, но такой будоражащий сознание, что способен возвратить краски в мою жизнь.

Как черно-белая кинолента адаптируется к современному кино, так точно все четче и ярче наливаются светом однотонные образы, окружающие меня, словно светящиеся изнутри под ультрафиолетом солнца.

Мед тягучей струей льется на мою душу, лишая последних тревог, расслабляя лучше любого алкоголя мое тело. Координация движений больше неподвластна моим желаниям.

Словно в бреду, вся картинка плывет и мешается расплавленными образами пестрых декораций.

Наконец, я прихожу в себя, все возвращается на свои места, шум в ушах утихает и мне останется только спокойно насладиться пляжем, лишенным человеческого внимания, лишенным страха, отчаяния, обид, лишенным общества и норм морали, лишенным стандартов и стереотипов, лишенным притворства и лжи, лишенным искусственного, и полным единой девственно чистой, не подвергнутой пагубному влиянию человека природой пляжа.

Ко мне радостно несется пес, я точно знаю, что он мой. Я как прикованный сижу на песке. По мере приближения животного лишь ощущаю, как мои вдохи превосходят по объему выдохи, вызванные внезапностью появления бегущего навстречу мне пса, от чего я начинаю слегка задыхаться.

С улыбкой на морде пес гребет лапами по песку, вращая ими словно по кругу и разбрызгивая крупные, зачерпнутые с глубины впившимися в песок когтями, песчинки. Его приближение замедляется только собственным языком, развивающимся на потоке встречного ветра от движения, что со всех сил пытается не отставать от своего обладателя. Усы невольно прижимаются к морде, стараясь не нарушать обтекаемость всего туловища зверя, покрытого глянцем черной шерсти.

Все ближе ко мне – и все дальше кажется момент нашей встречи. Глаза его становятся все крупнее в предвкушении прыжка на меня.

Последний миг и замах языком, и вот он уже валит меня на песок, со всей любовью покрывая все мое лицо своим языком, уверяя в своей безграничной преданности.

20.

Канун Рождества, сегодня все случится. Это была моя первая мысль, когда я очнулся ото сна, впервые не тревожащего меня за столь долгое время. Его приятный осадок наконец разбавился реалией, я не был дома, как представлял себе начало этого дня, хотя и чувствовал себя на удивление спокойно у Джеки, что, по правде, тихо терзало мою совесть.

Давно я не просыпался так поздно, на часах все стрелки скоро собирались указать на двенадцать часов, знаменующие полдень. Они не могли пробить время, но будь у них такая возможность, еще самую малость, и они бы разбудили меня.

Слишком много "если бы", но я был серьезно намерен услышать, как часы пробивают двенадцатый час.

За окном на улице надвигающиеся грозовые тучи, окрашенные в краски, словно нарочно смешанные с черной сажай, предвещали приближение бури. В воздухе носились пылевые вихри, вздымая с земли осевшие мелкие крупинки. Чем ближе над головой к тучам я направлял свой взгляд, тем их скорость казалась большей.

Через неплотные рамы окон дома вовнутрь проник свежий воздух, насыщенный влагой и пронизанный холодом.

Предчувствие начала урагана было не безосновательным. Ветер набирал большую силу, от действия которого сухая растительность прилегающих к дому полей хаотично вздрагивала, будто каждый стручок в земле исполнял свою партию смычковых в оркестре, где дирижером была сама природа.

Встревоженные птицы, предвестники приближение угрозы, как сумасшедшие носились низко над землей, чуть не задевая друг друга в своем бешенном полете.

Свет снаружи стремительно угасал, и в доме стало достаточно темно, чтобы возникло желание включить искусственный свет электрических ламп. Искаженные прямоугольники пятен света на полу, проникавшего с окон, все меньше выделялись в темноте комнаты, не в способности больше изгнать оставшуюся с ночи тьму.

– Доброе утро, Джеки! – я поздоровался, будучи рад увидеть ее на пороге коридора.

– Доброе! Как спалось? – она скрестила пальцы рук на уровне пояса и оперлась боком о дерево дверной рамы прохода в комнату.

– Отлично, спасибо! По правде, мне давно не удавалось так благотворно провести ночь. Не помню, когда столько спал.

Джеки улыбнулась, испытывая радость за меня, ведь она видела все это время, как мне приходилось мучиться со сном.

– Ты знаешь, мне здесь снятся странные сны.

– Правда? Что же в них особенного?

– Уж больно они четкие для снов, я обычно не помню столько деталей. И знаешь, они будто несут какой-то смысл, как наставления, что ли…

– Ну, многие люди трактуют сны по своему. Мне кажется, они все несут смысл, главное уметь почерпнуть нужное с них, чтобы вынести что-нибудь полезное для себя. Хотя многие не воспринимают их как нечто большее, чем выдумку спящего разума.

– Сегодня мне снился остров. Почти уверен, он был безлюдный, с диким пляжем. Я наслаждался ним. Песок, океан, ни души вокруг… Редкое состояние, может, потому так мне приятное, не знаю. Уверен лишь в том, что я почувствовал себя удивительно спокойно.

– Рада это слышать, приятные сны всегда хороший признак.

– Я думаю, может, этот пляж – это то, чего я хочу? В том смысле, что это то, в чем я нуждаюсь. За всей этой рутинной суетой я будто все больше и чаще отдаю должное кому-то, не испытывая никаких приятных чувств, усиливая только собственную тревогу. Хотя я не мог себе четко ответить, чего же именно мне хотелось.

– Ты боишься рискнуть, дать душе то, что ей нужно. Потому что боишься потерять все то, к чему шел долгие годы? Это звучит разумно, но совсем не значит, что так правильно. Если ты знаешь, что сделает тебя счастливее, не стоит самостоятельно создавать себе лишние преграды.

– Этот пляж, это то, чего я хочу. Непринужденная, свободная жизнь, без навязанных кем-то стандартов.

– Хорошо.

– И всего-то? Просто "хорошо"? – выдержав паузу, после которой не последовало больше слов, переспросил я, по доброму пораженный простотой слов Джеки, не смог сдержать своей улыбки.

– Конечно, все предельно просто. Все в твоих руках. Никак иначе быть не может.

– В том то и дело. Настолько все кажется простым, что практически нереально.

– Самое сложное перебороть самого себя, отвергнуть мысли, что диктует расчетливый разум. Нереальным все кажется лишь потому, что разум не может логически объяснить твое желание. Изменить же свою жизнь вовсе не сложно.

Мы недолго обсуждали еще мои сны. На самом деле, мы не касались их сюжетов вовсе. В конечном счете, мы незаметно сменили тему разговора, не придав особого значения произведенному на меня эффекту и вполне реальному видению странных снов, что мне представилось увидеть здесь. Мы оставили эту тему без ее логического финала.

Еще несколько реплик и я, кажется, первый заговорил о том, что мне пора в путь, был почти полдень, не могло быть речи о том, чтобы задерживаться более, если я желал поспеть к празднику домой.

Я неловко и просто, но искренне, поздравил Джеки с наступающим праздником.

Оставался лишь последний шаг, попрощаться и продолжить свой затянувшийся путь.

В окна с нарастающим грохотом начали бить песчинки пыли, поднятой в воздух сильным ветром, так что даже наши голоса начали теряться в их шуме. Джеки легко метнулась к лестнице, попросив дождаться ее, отлучившись на миг.

Она о чем-то пошутила по пути наверх, стараясь разрядить неловкий момент скорого расставания, что нелепо отвлекло наши мысли. Я с все еще не сошедшей с лица улыбки отвернулся от лестницы, повернувшись лицом к комнате, будто хотел последний раз окинуть взглядом ее всю. На душе было по-прежнему спокойно, пока я продолжал быть окружен согревающей атмосферой дома.

Звук ударов все более крупных частиц, может даже мелких камушков, захваченных шквалами, становился все громче, они тарабанили во все окна, предвещая, как небо скоро разразится могучим ливнем, как бы подготавливая барабанные перепонки к ударам грома и молний.

21.

– Эй, братишка…

Тихо и осторожно прозвучавший со спины голос пронзил грохот оглушающей тишиной, которой сменился шум в моей голове.

Снова столь знакомый привкус железа во рту, снова тяжелая головная боль.

Я резко обернулся, не отдавая отчета в происходящем, опешивший увидеть перепуганных брата с сестрой. У них был устрашающий вид. Они испытывали отдышку, жадно дыша, волосы обоих были растрепанны ветром с улицы. Их глаза излучали страх. Сестра стояла позади, прикрываясь спиной Фрэнка, держась обеими своими кистями рук о его предплечье.