Унесенные ветром. Том 2

– Она ничего не сказала, – ответила Скарлетт.

В глазах у него заплясали чертики: он понял, что она лжет.

– Какая самоотверженность с ее стороны! Ну а теперь давайте поговорим о вашей бедности. Безусловно, я имею право знать, раз уж вы предприняли, и не так давно, ту маленькую вылазку ко мне в тюрьму. У Фрэнка не оказалось тех денег, на которые вы рассчитывали?

Нет, это невозможно. От его наглого напора нет спасения! Или ей придется выложить ему все как есть, или попросить его удалиться. А вот как раз сейчас ей совсем не хочется, чтобы он удалился. Слова его были колки, но правда ведь всегда глаза колет. Он знает, как она поступила и почему она так поступила, но не перестает думать о ней. И, несмотря на противную манеру задавать вопросы напрямик, почему-то кажется, что вопросы эти продиктованы дружеским интересом. Он единственный человек, кому она могла бы рассказать всю правду. Какое это было бы облегчение – ведь прошло так много времени с тех пор, как она говорила кому-то правду о себе и своих побуждениях. Да если б она заговорила, всякий был бы в шоке. А рассказывать Ретту… это сравнимо, пожалуй, только с одной вещью – ощущением легкости и удобства, даруемого парой старых тапочек после долгих танцев в чересчур тесных туфельках.

– Разве не достали вы денег на уплату налогов? Только не говорите мне, что нужда все еще скребется в двери «Тары».

Это было произнесено совсем другим тоном.

Она заглянула в черную глубину его глаз и уловила там выражение, в первый момент поразившее и озадачившее ее; а потом она вдруг улыбнулась милой, обворожительной улыбкой, какая редко появлялась на ее лице в те дни. Что за негодяй упрямый, все у него должно быть шиворот-навыворот, но до чего же славный он бывает порой! Она поняла наконец, что он приехал не дразнить ее, а увериться, что она получила те деньги, из-за которых шла на такой отчаянный шаг. Она знала, что он помчался к ней, как только его выпустили из тюрьмы, – да, он спешил к ней, хоть и не показывал никаких признаков спешки, – он хотел ссудить ей эти деньги, если она все еще нуждалась в них. И все равно он будет мучить и оскорблять ее, и отрицать, что таково было его намерение, попробуй только она уличить его. Совершенно непостижимая личность! Вот интересно: он на самом деле печется о ней – сильнее, чем желает признать? Или у него иные мотивы? Последнее более вероятно, подумала она. Но кто знает? Иногда он делает очень странные вещи.

– Нет, – ответила Скарлетт, – нужда больше не сторожит у дверей «Тары». Я… достала деньги.

– Но не без борьбы, готов побиться об заклад. Вам удалось держать себя в узде, пока обручальное кольцо не будет надето вам на пальчик?

Как точно он воспроизвел ее поведение! Скарлетт постаралась не улыбнуться, но ямочками поиграла, с этим она уж ничего не могла поделать.

Он опять уселся, вольготно вытянув свои длинные ноги.

– Ну же, говорите, что там с вашей бедностью. Неужели Фрэнк, грубое животное, ввел вас в заблуждение заманчивыми перспективами? За это его надо крепко поколотить – он воспользовался беспомощным положением слабой женщины. Ну, вперед, Скарлетт, расскажите мне все. Вы не должны иметь от меня секретов. Самое плохое о вас я и так уже знаю.

– О, Ретт, вы хуже всех! Вы самый… самый… я даже не знаю кто! Ну ладно. Фрэнк уж точно меня не дурачил, но… – И неожиданно она с удовольствием принялась изливать душу: – Знаете, Ретт, если бы Фрэнк просто собрал то, что люди задолжали ему, я вообще бы забот не знала. Но, представляете, пятьдесят человек у него в долгу, а он не хочет на них поднажать. Он такой чувствительный! Говорит, джентльмен не может поступать так с другим джентльменом. И пройдут месяцы, прежде чем мы получим эти деньги, если когда-нибудь получим.

– И что с того? Вам есть будет нечего, пока он долгов не соберет?

– Ну, зачем так. Откровенно говоря, я бы нашла применение некоторой сумме – и прямо сейчас.

Она подумала о лесопилке; глаза ее расширились и сверкнули зеленым огнем. А может быть…

– Какое же? Опять налоги?

– Разве это ваше дело?

– Да, потому что вы уже изготовились растрясти меня на предмет ссуды. О, мне известны все эти ваши подходы. И я дам вам взаймы, моя дорогая миссис Кеннеди, и даже не приму в качестве коллатераля то чарующее предложение, которое вы сделали мне не так давно. Разве что вы будете настаивать.

– Вы самый вульгарный, непристойный…

– Отнюдь. Я всего лишь хотел успокоить вас. Насколько я знаю, вы нервничали по этому поводу. Не очень сильно, но все же. И я готов ссудить вам денег. Но мне требуется знать, как вы намерены их потратить. По-моему, такое право у меня есть. Если вы хотите купить себе красивые наряды или новый экипаж, то ради бога. Но если речь идет о новых бриджах для Эшли Уилкса, боюсь, я должен буду отказать.

В горячке внезапно вспыхнувшей ярости она стала заикаться, не находя нужных слов:

– Да Эшли Уилкс… он никогда не брал у меня ни цента! Я бы не смогла заставить его взять у меня хоть цент, даже если бы он с голоду умирал! Вы не понимаете его, он благородный и очень гордый человек. Да и где вам понять его, вам, такому…

– Давайте обойдемся без эпитетов. Я ведь тоже мог бы подобрать для вас несколько, вполне соответствующих любому из тех, что вы считаете моими. Вы забываете, что я в курсе всех ваших дел, благодаря миссис Питтипэт: эта добрая душа расскажет все, что знает, любому желающему ее послушать. Я знаю, что Эшли находится в «Таре» с момента возвращения из Рок-Айленда. Знаю, что вам пришлось приютить у себя его жену, хотя постоянно видеть ее рядом, уверен, было для вас порядочным испытанием.

– Эшли – это…

– О да, – прервал он ее, небрежно отмахнувшись рукой. – Эшли чересчур возвышен для моего земного разумения. Однако прошу вас не забывать, что я был заинтересованным свидетелем вашей с ним нежной сцены в «Двенадцати дубах», и что-то подсказывает мне, что он не переменился с той поры. Как и вы, впрочем. В тот день он не производил впечатления особо возвышенной личности. Не думаю, что фигура, которую он являет собой ныне, много лучше. Почему он не забрал свою семью, не уехал, не нашел работу? Почему остался жить в «Таре» и за счет «Тары»? Хорошо, пусть это мой каприз, но я не намерен ссужать ни цента для «Тары», чтобы помогать вам прокормить его. В мужской среде существует очень неприятный термин для мужчин, которые позволяют женщинам содержать их.

– Как вы смеете говорить такие вещи? Он работает как последний негр в поле!

И хоть она пребывала в страшном гневе, душа ее заныла при воспоминании о том, как Эшли обтесывает жерди для изгороди.

– И цена ему на вес золота, посмею сказать. Как, должно быть, здорово он работает, унаваживая землю и…

– Он…

– О да, я понимаю. Допустим, он старается из всех сил, но я не представляю себе, какая от него помощь. Из Уилксов не сделаешь работников для фермы – и ничего другого, хоть сколько-нибудь полезного. Это порода чисто декоративная. А теперь опустите свои колючки, пригладьте взъерошенные перышки и постарайтесь смотреть сквозь пальцы на мои нудные замечания в адрес гордого и высокочтимого Эшли. Странно все же, что подобные иллюзии упорно держатся в женщинах даже такого прагматического склада ума, каким обладаете вы. Так сколько денег вам требуется и для какой цели?

Она не отвечала, и он повторил:

– На что вы их употребите? Посмотрим, сумеете ли вы сказать мне правду. Это срабатывает не хуже лжи. Фактически лучше, потому что, когда вы мне лжете, я неизменно это обнаруживаю. Подумайте, какая может выйти неловкость. Запомните, Скарлетт: я могу вытерпеть от вас все, кроме лжи, – вашу неприязнь ко мне, вспышки вашего темперамента, вашу непредсказуемость, хитрые, лисьи уловки, бранчливость – только не ложь. Итак: для чего они вам нужны?

Разъяренная нападками на Эшли, она близка была к тому, чтобы плюнуть на все. Ее тянуло на дикую выходку – обозвать его совсем уж оскорбительным словом, а предложенные им деньги горделивым жестом швырнуть прямо в эту глумливую физиономию. Она бы так и сделала, но через минуту холодная рука рассудка осадила ее. Она проглотила свой гнев и попробовала придать лицу и осанке выражение любезной степенности. Он полулежал в кресле, откинувшись на спинку и вытянув ноги к огню.

– Если есть в целом свете что-то одно, что забавляет меня больше всего прочего, – говорил он медлительно, растягивая слова, – так только зрелище вашей душевной борьбы, когда дело принципа восстает против чего-то осязаемого, практически полезного, как, например, деньги. Я знаю, конечно, что практичность в вас всегда одержит верх, но на всякий случай не теряю бдительности: а вдруг лучшая сторона вашей натуры в один прекрасный день восторжествует? И если такой день наступит, я тотчас пакую багаж и покидаю Атланту навсегда. Слишком много существует женщин, в коих лучшая сторона натуры всегда торжествует победу… Пора и к делам, однако. Сколько и для чего?

– Я еще не знаю точно, сколько мне понадобится, – довольно натянуто произнесла она. – Я хочу приобрести лесопилку и думаю, что она встанет мне недорого. Кроме того, мне нужны будут два фургона и пара мулов. Хороших мулов. А также лошадь и кабриолет для меня самой.

– Лесопилку?!

– Да, и если вы ссудите мне денег, я уступаю вам половинную долю.

– И что прикажете мне делать на лесопилке?

– Деньги делать, вот что! Там можно деньги грести лопатой. Или я выплачу вашу ссуду с прибылью. Погодите, что считается хорошим процентом по займу?

– Пятьдесят расценивается как очень хороший процент.

– Пятьдесят?.. Ах, вы меня разыгрываете! Прекратите смеяться, бес лукавый, я же серьезно.

– А я потому и смеюсь. Сижу вот и прикидываю: осознает ли кто-нибудь, кроме меня, что творится в этой хорошенькой головке, за обманчиво кукольным личиком?

– Кого это волнует! Послушайте, Ретт, разве вы не видите, какой это выгодный бизнес для вас? Фрэнк рассказал мне об одном человеке, который держит лесопилку, небольшую, там, за городом, по Персиковой дороге, и хочет ее продать. Ему срочно понадобились наличные, и продаст он дешево. Тут сейчас не так-то много лесопилок, а посмотришь, как народ отстраивается, – бог ты мой, да мы сможем назначать цены выше некуда! Тот человек хочет остаться и вести дела за плату. Это мне все Фрэнк рассказывал. Он и сам бы купил ее, если бы хватило денег. Я догадываюсь, он намеревался расплатиться теми деньгами, которые выдал мне на налоги.

– Бедняга Фрэнк! И что же он скажет, когда вы сообщите ему, что перехватили лесопилку прямо у него из-под носа? И как, не компрометируя себя, собираетесь объяснить ему, что это я одолжил вам нужную сумму?

Скарлетт об этом вообще не задумывалась – она вся была сосредоточена на доходах, которые будет приносить ей лесопилка.

– Да ничего я не стану ему объяснять!

– Но он же знает, что деньги на кустах не растут.

– Я скажу-у… Да, я скажу ему, что продала вам свои бриллиантовые сережки. Я действительно их вам отдам. Это будет моим коллат… Ой, как там оно называется.

– Я не возьму ваши серьги.