Унесенные ветром. Том 2

– Она выходит замуж за Тони Фонтейна, в будущем месяце. Мне так жаль, Фрэнк! Жаль, что мне выпало сообщить вам. Она просто устала от ожидания и боялась остаться старой девой.

Когда Фрэнк помогал Скарлетт выйти из кабриолета, Мамми стояла на парадном крыльце. Судя по всему, она уже давно стояла там – тюрбан ее пропитался водой, и старая шаль, тоже мокрая, плотно облепила мощные телеса. Морщинистое черное лицо дышало гневом и мрачными предчувствиями. Губа выпятилась вперед самым невероятным образом – на памяти Скарлетт такого не случалось. Мамми жадно впилась глазами в фигуру Фрэнка, но, когда поняла, кто это, лицо ее переменилось, отразив удовольствие, некоторое замешательство и что-то похожее на сознание вины. Она заколыхалась навстречу Фрэнку, радостно его приветствуя и широко улыбаясь; она даже присела, изображая книксен, когда он пожимал ей руку.

– До чего же я люблю, когда люди в доме! Как поживаете, мистер Кеннеди? По мне так вы прямо раскрасавец, и дела, видать, лучше не бывает. Знать бы мне, что мисс Скарлетт с вами, то и не волновалась бы так. А то возвращаюсь домой, сюда вот, а ее и след простыл, ну, я совсем голову потеряла, мечусь по двору, как курица, а в мыслях только одно: ходит она, милая, одна-одинешенька по городу, а тут эта голытьба черная, вольноотпущенная, по улице не пройти! Почему же вы не сказали мне, душа моя, что собираетесь из дому? Ох, да вы никак простыли!

Скарлетт тайком подмигнула Фрэнку, и он, хоть и пребывал в расстройстве от только что сообщенной ему дурной вести, улыбнулся в ответ, поняв, что она приказывает ему молчать и таким образом делает соучастником некоего приятного заговора.

– Беги наверх, Мамми, и приготовь мне сухую одежду. И чаю горячего!

– Господи, а ваше-то новое платье совсем испорчено, – заворчала Мамми. – Мне нужно время, высушить его и вычистить, чтобы к вечеру было готово и вы надели его на свадьбу.

Она скрылась в доме, а Скарлетт подошла вплотную к Фрэнку и зашептала:

– Обязательно приезжайте сегодня к ужину. Нам так одиноко. А потом вместе поедем на свадьбу, вы будете нас сопровождать! И пожалуйста, не говорите ничего тете Питти про… про Сьюлен. Она очень огорчится, и мне тоже будет невыносимо, если она узнает, что моя сестра…

– Я не скажу! Ничего не скажу! – торопливо заверил ее Фрэнк, содрогаясь от одной только мысли.

– Вы такой милый сегодня, вы сделали мне столько добра, я просто возродилась, я опять храбрая!

На прощание она сжала ему руку и направила на него шквальный огонь своих неотразимых глаз.

Мамми, поджидавшая за дверью, вид имела непроницаемый. Пыхтя и отдуваясь, она двинулась следом за хозяйкой наверх, в спальню. За все время, пока она стаскивала с нее мокрые одежды и развешивала их на спинки кресел, пока укладывала Скарлетт в постель и укутывала одеялами, она не произнесла ни слова. И только когда принесла чашку горячего чая и нагретый кирпич, завернутый во фланель, взглянула на Скарлетт и заговорила, причем такой интонации Скарлетт у нее в голосе тоже раньше не слышала – Мамми как будто упрекала, но и оправдывалась:

– Козочка моя, что же вы сразу-то не сказали родной своей Мамми, что у вас на уме? Тогда бы я не пустилась в этакую даль, в эту вашу Ланту. Стара я уж стала и толста – бегать тут за вами.

– Что ты имеешь в виду?

– Сладкая моя, вам ли меня дурачить. Уж я-то вас знаю. И мистера Фрэнка я только что видела, и лицо его, когда он на вас смотрел. И ваше лицо тоже видела, а по вашему лицу я умею читать, как дьячок по Библии. И я слышала ваш шепоток насчет мисс Сьюлен. Да я и понятия не имела, что вам нужен был мистер Фрэнк. Знала бы, так и сидела бы дома, где мне самое место.

– Ладно, – коротко буркнула Скарлетт, уютно устраиваясь под одеялами и понимая, что бесполезно даже пытаться сбить Мамми со следа. – А ты на кого подумала?

– Ничего я не знала, детонька, просто мне лицо ваше вчера очень не понравилось. И я вспомнила: мисс Питтипэт писала мисс Мелли, что у этого бездельника Батлера куча денег, а если я чего услышу, то не забываю. Но мистер Фрэнк, он джитмен, пусть и не красавец.

Скарлетт метнула в нее острый взгляд, и Мамми выдержала его спокойно, с сознанием собственной правоты.

– Ну и что ты собираешься со всем этим делать? Разболтаешь Сьюлен?

– Я собираюсь помогать вам с мистером Фрэнком, всеми способами, какие знаю, – заявила Мамми, укрывая Скарлетт потеплее и закутывая ей шею.

Некоторое время Скарлетт лежала тихо, пока Мамми хлопотала в комнате. Какое все-таки облегчение, что между ними все ясно без слов. Никаких тебе требовательных вопросов, никаких объяснений, ни одного упрека. Мамми все поняла и умолкла. В Мамми Скарлетт обнаружила еще более стойкого прагматика, чем в себе самой. Мудрые старые глаза проникали глубоко, они видели четко и ясно самую суть вещей. Это был простой и непосредственный взгляд дикаря или ребенка: их не собьешь с толку рассуждениями о совести, когда любимому существу грозит опасность. Скарлетт – ее детеныш, ее дитятко, и если дитя чего-то хочет, то непременно получит, пусть даже чужое – Мамми уж постарается. Справедливо ли это по отношению к Сьюлен и Фрэнку – Мамми такими вещами себе голову не забивала, она вообще об этом не думала, разве что иногда мрачно про себя посмеивалась. Скарлетт попала в беду и бьется изо всех сил, чтобы выбраться, а Скарлетт – это дитя мисс Эллен. И Мамми без малейших колебаний встала на ее сторону.

В ее молчании Скарлетт почувствовала поддержку, и, по мере того как жар от горячего кирпича в ногах разливался по телу, та искра надежды, что промелькнула еще там, на холоде, на пути к дому, – эта искра разгоралась в самое настоящее пламя. Она вся горела этой надеждой, сердце забилось сильнее и быстрыми, мощными толчками стало гнать кровь по жилам. Силы возвращались к ней вместе с неудержимым возбуждением – ей вдруг стало весело, хотелось смеяться, громко, беспричинно.

– Дай-ка мне зеркальце, Мамми.

– Только плечи не открывайте, пусть под одеялом, – приказала Мамми, протягивая ей ручное зеркальце и чему-то улыбаясь толстыми губами.

Скарлетт посмотрелась.

– Белая, как привидение, – заключила она, – а волосы косматые, как конский хвост.

– Да, вид у вас не самый лучший.

– Хм… А что, дождь очень сильный?

– Вы же видите: льет как из ведра.

– Что ж, все равно придется тебе сходить для меня в город.

– Пока дождь, не пойду.

– Очень даже пойдешь, не то я пойду сама.

– Чего такого вам еще загорелось получить, и подождать нельзя? Сдается мне, вам и так уже через край досталось, для одного-то дня.

– Мне нужен флакон одеколона, – говорила Скарлетт, тщательно изучая себя в зеркале. – Ты вымоешь мне волосы и сполоснешь одеколоном, а чтобы лежали гладко, купишь баночку геля из семечек айвы.

– Я не буду мыть вам голову в такую погоду и не дам поливаться одеколоном, точно вертихвостка какая! Не бывать тому, пока жив дух в моем теле!

– Ну а я такая и есть. Загляни в мою сумочку, достань золотую монету в пять долларов и ступай в город. Да, и… э… когда будешь в городе, ты можешь найти там для меня… э… руж, маленькую баночку.

– А это что такое? – осведомилась подозрительная Мамми.

Скарлетт встретила ее взгляд с холодностью, которой вовсе не чувствовала в себе. Мамми непредсказуема – никогда не знаешь, до каких пор можно ее шпынять.

– Не твое дело. Просто спроси, и все.

– Я не покупаю неведомо что.

– Ну хорошо, это краска, если тебе любопытно знать! Краска для лица. Ну что ты стоишь тут и раздуваешься жабой? Ступай.

– Краска! – выдохнула Мамми. – Краска для лица! Ну вот что: не такая уж вы и большая, чтоб я не могла отлупить вас! Какой скандал! Позорище! Вы все ваши манеры растеряли! Мисс Эллен в эту минуту в гробу переворачивается! Раскрасить лицо, как…

– Ты же знаешь прекрасно, что бабушка Робийяр красилась и…

– Да, мэм, и надевала только одну нижнюю юбку, и водой ее мочила, чтобы к телу липла и форму ног показывала, но вам-то разве было велено делать что-нибудь в этом роде? Такие бесстыдные были времена, когда старшая мисс была молоденькая, но времена-то меняются, и очень даже…

– Ну, все! – закричала Скарлетт, откидывая одеяла. Больше она не могла сдерживать свой нрав. – Честное слово, я сейчас же отправлю тебя обратно в «Тару»!

– Вы не можете отослать меня в «Тару», если только я сама не пожелаю. Я свободная! – заявила Мамми с горячностью. – И я остаюсь здесь. Быстро в постель! Не хватало вам только воспаления легких. Оставьте в покое корсет! Положите его, душенька. Будет вам, мисс Скарлетт, ну куда вам идти в этакую непогодь? Великий Боже! Как же вы похожи на своего отца! Давайте-ка в постель. Не буду я покупать никаких красок! Я ж со стыда помру – все поймут, что это для моей деточки! Мисс Скарлетт, вы и так миленькая и хорошенькая, не нужно вам никакой краски. Солнышко мое, да ведь никто не пользуется этой штукатуркой, только дурные женщины.

– Зато они имеют результат, разве нет?

– Господи Иисусе, что она говорит! Козочка моя, не говорите таких вещей, это нехорошо. Оставьте в покое свои мокрые чулки, детка. Не могу я допустить, чтобы вы сами покупали это все для себя. Мне мисс Эллен привидится. Давайте-ка в постель. А я уж схожу. Может быть, найду лавку, где нас не знают.

В тот вечер у миссис Элсинг, когда Фанни должным образом сочеталась браком и старый Леви со своими музыкантами настраивал инструменты для танцев, Скарлетт оглядывалась вокруг, полная счастливого возбуждения. Это так волнующе – вновь оказаться на вечере, на большом, настоящем приеме! Приятно было и то, как тепло ее встретили. Когда она, под руку с Фрэнком, вошла в дом, все бросились к ней с радостными возгласами. Ее целовали, обнимали, жали руку, говорили, что соскучились по ней ужасно и чтобы она никогда больше не уезжала в «Тару». Мужчины были очень галантны – они, кажется, забыли, что в былые дни она пускала в ход все свои чары, чтобы разбить им сердца, а девушки так приветливы, словно это не она соблазняла их кавалеров. Даже миссис Мерривезер, миссис Уайтинг, миссис Мид и прочие видные дамы, державшиеся с ней крайне холодно в последний период войны, решили забыть о легкомысленном ее поведении и своем неодобрении. Они помнили лишь о том, что она пострадала в их общем поражении, что она племянница Питти и вдова Чарлза. Матроны нежно ее целовали, говорили со слезами на глазах об уходе ее дорогой матушки и подробно расспрашивали об отце и сестрах. Все интересовались, как там Мелани с Эшли, и непременно хотели знать причину, по которой они не возвращаются в Атланту.

Несмотря на удовольствие от оказанного ей приема, Скарлетт испытывала все же некоторую неловкость – тщательно скрываемую неловкость из-за своего испорченного бархатного платья. Оно все еще было влажно до колен, и низ юбки весь в пятнах – грязь отчистилась, а пятна остались, и это вопреки соединенным усилиям Мамми и кухарки. Чего только они с ним не делали: и над кипящим котлом отпаривали, и волосяной щеткой чистили, и усердно махали юбкой перед открытым огнем. Скарлетт опасалась, что кто-нибудь заметит, в каком состоянии ее платье, поймет, что оно было перепачкано, и догадается, что это у нее единственный приличный наряд. Немного утешал тот факт, что у большинства гостей одежда выглядела гораздо хуже. Сплошное старье, выношенное, переделанное, аккуратно подштопанное и заглаженное. У нее-то, по крайней мере, платье целое и новое, пусть и влажное. По сути, из всего собрания только она одна и была в новом, не считая, конечно, новобрачной в белом атласе.