Город Бабра

Я перевел взгляд на книжные полки. Беглый осмотр показал наличие всевозможной антинаучной литературы, какую только можно было найти в нашем мире. Что-то про ангелов и демонов, книги о гаданиях на картах, пара произведений Паоло Коэльо, рядом несколько томов Кастанеды, философские трактаты: Платон, «Заратустра», «Этика» и «Поэтика» Аристотеля, «Искусство войны» и прочее, прочее. Так, стоп. Почему «Поэтика» в двух томах? Второй, «О комедии», кажется, был утерян в средние века, а здесь стоит просто очень старая книга… Ерунда, кто-то просто прикалывается.

Мой взгляд остановился на полке с сувенирами. Ожерелья и браслеты из всевозможных минералов, дерева, металла смотрелись словно выставка товаров ручной работы на рынке для туристов в Листвянке. Деревянные прутья, вполне годные для съемок в роли волшебных палочек в Гарри Поттере, каждая на своей подушечке или подставке. Одна из веток была настолько несуразной, что сразу цепляла взгляд: тонкий, не больше карандаша, прутик, с одной стороны неловко перемотанный несколькими слоями грубой веревки, имитирующей рукоять. Такому экспонату место скорее в детской песочнице, чем среди экспозиции эзотерических товаров. Впрочем, если спрошу, то эти странные люди мне наверняка станут затирать какую-нибудь очередную дичь про древнюю магию, заключенную в бренном дереве. И в потертой веревке, ага.

Как же долго заваривался их дурацкий чай, я бы успел прочитать все «Диалоги Платона», пока сидел и ждал, тупо пялясь на полки. Дурацкая цветастая голова Кабылены тряслась и конвульсивно дергалась от смеха, они, кажется, про меня вообще забыли. Раздражение нарастало во мне словно магма, поднимающаяся в жерле вулкана, вот-вот готовая вырваться наружу и поглотить всех вокруг, сжечь нахрен эту убогую кафешку и всех ее обитателей. Я уже собрался подняться и уйти из этого рассадника бредятины всех видов. Но не успел, Арка подошла и принесла мне чашку с ароматным напитком.

Села за столик напротив меня, сказала:

– Пей, станет легче.

Я взял в руку чашку, и, борясь с желанием выплеснуть напиток в лицо этой наглой суке, которая раскомандовалась тут, поднес ее ко рту. Чай был не слишком горячим и запах его не слишком раздражал, так что я все-таки сделал глоток.

От напитка исходил довольно приятный аромат, я узнавал запах смородиновых листьев и мяты. И что-то еще, смутно знакомое, нестандартное. И послевкусие на языке – приятная пряная горчинка. Кажется, я знаю эту траву, мы находили ее во времена полевой практики, когда ходили по окрестным горам, изучая растительность Прибайкалья. Я сделал еще глоток, чтобы понять, что это.

Аркабалена смотрела на меня сочувственно и это раздражало, но уже заметно меньше, так как сознание мое было увлечено поиском названия загадочной травы. Девушка попросила:

– Дядя Саган, а налей мне тоже, а?

И тут я вспомнил! Саган, точнее «Саган-дайля», Рододендрон Адамса, шаманский чай, содержащий тонизирующие вещества, а при передозировке способный вызывать галлюцинации. Привет шаманам, которые видят всяческих духов! Если они тут дружно хлещут этот напиток целыми днями, увлечение эзотерикой вполне оправдано. Я усмехнулся и даже немного повеселел. По крайней мере желание выплеснуть напиток в лицо девушке прошло, и то счастье.

В чае были и оттенки других компонентов, еле заметные, которые я понять не смог. Оставалось только надеяться, что у остальных трав нет никаких наркотических свойств.

Аркабалена с удовольствием отхлебнула свой чай, потом посмотрела на меня внимательно и спросила:

– Ну, как ты себя чувствуешь? Желания поубивать всех вокруг поубавилось?

Я пожал плечами, ответил тихо:

– Ну, не то чтобы поубивать. Просто как-то все через жопу.

Аркабалена улыбнулась:

– Это только кажется. Я обещала тебе все объяснить. Не знаю насколько ты уже готов воспринимать такую информацию, но раз обещала. Хорошо. В общем как я поняла по твоему состоянию, ты вчера столкнулся с мангдахаями.

Меня передернуло. Я вспомнил вчерашний обморочный сон про силуэт старухи и ужасную кошку. И в этом сне, кажется, старуха называла кошку мангдахаем. Я не задумывался об этом, но сейчас понял, что слово это мне знакомо. В детстве я часто бывал в деревне у бабушки, в глухой провинции в Забайкалье. И она мне на ночь иногда рассказывала сказки, довольно странные и страшные. И там фигурировали эти самые мангдахаи, слуги тьмы. Вот оно как, во взрослых кошмарах вылезли старые детские страхи, о которых я и думать уже забыл. Объяснимо с психологической точки зрения, но не совсем понятно, откуда Аркабалена могла узнать о моих детских страхах.

Тем временем она продолжила рассказ:

– Мангдахаи имеют удивительную способность портить людям жизнь, прогоняя из нее радость. Ну то есть у человека остается в жизни все то же самое, но оно просто перестает радовать.

Аркабалена замолчала, посмотрела на меня, видимо пытаясь понять, откликаются ли мне ее слова. Верю ли я.

А я и сам не знаю, верю или нет. Она опять несет какой-то бред про духов, про демонов, но… Мои ощущения определенно совпадают с ее описанием. Если трезво оценивать ситуацию, то ведь и правда в моей жизни ничего не изменилось со вчерашнего дня. И на работу эту я давно уже устроился, и соседок своих всегда считал хорошими девчонками, дружно жил с ними в секции. И лампочки взрывались уже не раз, в общаге перепады напряжения – дело вполне обычное, но не припомню, чтобы я когда-то впадал в истерику по этому поводу. А вчерашнее падение? Да, давно не падал, не спорю. Но это событие явно не из разряда катастроф вселенского масштаба. Но при этом паршиво мне так, как будто душу вынули. Перед глазами возник снова устрашающий образ кошки, поедающей мою точную копию. Меня стало снова подташнивать.

Однако секундная слабость быстро ушла: чай, видимо, уже оказал на меня успокаивающее действие. Я кивнул Аркабалене, давая понять, что я ее понимаю. Верю или не верю – не знаю. Но, кажется, понимаю, о чем она говорит.

– Ну а почему эти твои… мангдахаи напали именно на меня?

– Скорее всего, просто под руку подвернулся. Такое может случиться с любым человеком. Живет себе обычный человек, а потом вдруг резко ему становится плохо, хоть вешайся. Все, что радовало – становится противно, кажется, что весь мир настроился против тебя.

– И что можно с этим сделать?

– Можно убить мангдахая, который к тебе присосался, тогда его воздействие сразу прекратится. А если это невозможно, то… От этой напасти нет лекарств, извини. Чай дядюшки Сагана, конечно, хорош, но он только слегка восстановит твое душевное равновесие на время. Но отращивать радость жизни тебе придется теперь заново, самостоятельно. Часть людей, попавших под влияние мангдахаев, уже не восстанавливаются, так и видят жизнь в черном свете до конца своих дней. Кто посильнее, справляется как-то. Сейчас много способов: и книжки всякие по саморазвитию, и курсы йоги или медитации. Кому-то помогает религия, а кому-то творчество и рукоделие. Все это работает, каждому помогает что-то свое. А тебе вот вообще повезло, у тебя есть я!

И Аркабалена улыбнулась мне радостно, так, как будто сообщила мне какую-то великолепную новость и развела руки ладонями вверх, как ребенок, который выскочил из-за угла с криком «а вот и я!» после удачной игры в прятки, когда его так и не сумели найти. Я же из ее болтовни усвоил только фразу: «нет лекарства», и еще одну: «до конца своих дней». Мне стало снова паршиво. Мое лицо невольно скривилось в гримасе отвращения и я спросил со злобой:

– А ты-то чем можешь помочь?

Аркабалена полностью проигнорировала мой недовольный тон и ответила:

– Так совпало, что я – неплохой специалист по радости жизни. Пусть не настолько крутой, как водитель восьмидесятого автобуса, но тоже ничего. Несколько прогулок со мной по городу, несколько чашек чая в Капле Волшебства, и будешь как новенький! Впрочем, тебе тоже придется потрудиться.

Я вопросительно посмотрел на Арку. Она заговорщически подмигнула и продолжила:

– Ты сам должен очень хотеть, чтобы твоя радость снова отросла и подпитывать ее всеми способами. Например, исполнять свои мимолетные желания. Ну, конечно, кроме таких, которые могут кому-то навредить. Нет, это тоже сработает, тебе моментально станет легче, но очень ненадолго. А потом все вернется, и к твоим нынешним переживаниям прибавится еще и чувство вины. Делать хорошее – сложнее, но эффективнее в долгосрочной перспективе.

Я задумался. В этой уютной кафешке, обдолбавшись сагандайля, а может чего-то еще покруче, что я не смог разгадать, глядя в яркие, большие, блестящие глаза Аркабалены, я уже и так чувствовал себя намного лучше, чем час назад. Да, во мне еще оставалась злость и раздражение, но они уже не были всепоглощающими. И появилось новое чувство, как будто мир потихоньку излечивается, все встает на свои места.

Да, бесит ее бесконечная вера в дурацкие чудеса. Но, если судить объективно, про мое состояние она говорит скорее, как обычный человеческий психолог, а не как гадалка со стеклянным шаром. Так что, если отбросить некоторые странные моменты, остается вполне разумный план: радоваться жизни и тем самым восстанавливать свое душевное равновесие. Ничего нового. И ничего невыполнимого.

Я художник – я так предвижу

Чтобы рисовать, ты должен закрыть глаза и петь.

    Пабло Пикассо

Мы допили чай и отправились на прогулку. На прощанье дядя Саган подарил мне маленький пакетик молотого кофе, что определенно подняло мое настроение. Я вообще-то люблю хороший кофе, но покупать его в комнату в общежитии мне кажется немного неуместным. Хотя кого я обманываю – я просто не могу себе позволить это удовольствие, вот и все объяснение. Впрочем, я обещал постараться не думать о плохом.

Выгнав из головы мысли о собственной бедности, пошагал вслед за Аркабаленой в сторону улицы Карла Маркса. Там, возле багетной мастерской, выстроился ряд художников, торгующих своими картинами. Чуть в стороне, возле мольберта стоял дядечка небольшого роста, в смешной кепке, из-под которой выбивалась прядь седых волос. Он рисовал желающим быстрые портреты, а свое портфолио расположил прямо на земле, прислонив к стене ближайшего здания. Я хотел было привычно пройти мимо – живопись меня никогда не интересовала, но Аркабалена взяла меня за рукав и остановила, сказав:

– Обрати внимание на этого мужчину и на его работы.

Я остановился, присмотрелся. Картины как картины. Мое внимание привлекла одна из работ, прекрасно проработанный акварельный пейзаж, вид в двух шагах от того, где мы сейчас находимся. Художники часто его используют, пересечение улиц Карла Маркса и Ленина, сквер со статуей одноименного вождя народов, роскошное здание Русско-Азиатского банка, ныне занятое второй поликлиникой. Мокрая техника, влажные от дождя улицы, люди под зонтами. А небо при этом светлое, и сквозь редкие облака пробивается солнце, блестит отражаясь в лужах. Я любил такой «слепой дождик», когда солнечно, светло, но при этом летят как будто из ниоткуда легкие блестящие капли, сверкая в солнечных лучах. Я улыбнулся, сказал:

– Да, красиво. Невероятная работа.

– Смотри внимательнее, – сказала Аркабалена, – люди на улицах. Отражения в лужах. Силуэты в окнах.

Я присмотрелся. И почувствовал, как холодок проходит сверху вниз по моему позвоночнику. Вся эта милая картинка, на первый взгляд светлая и приятная, оказалась наполнена лишними, неуместными элементами, ужасными в своем противоречии общему фону.

В окне поликлиники была различима решетка, которой на самом деле там не было, и быть не могло. А за ней темный женский силуэт, схватившийся за прутья, повисший на них, как будто обессиленный, потерявший надежду выбраться.

Половина людей на улицах не оставляла отражений в лужах или теней на дороге, а тени и отражения разбежались по полотну и появлялись где попало – вот на асфальте тень, а человека, который ее отбрасывает – нет. А вот отражение в луже, и снова – нет человека, который мог бы там отражаться. У другого персонажа целых две тени, и если одна ведет себя нормально, соответствует освещению, то другая расползлась на пол улицы и тянется, пытаясь влезть в окно больницы.

Автомобиль, который едет по дороге навстречу зрителю, пуст. За рулем – никого. И таких деталей много, слишком много на один небольшой пейзаж. Я стал рассматривать другие пейзажи. На всех была та же свистопляска с тенями и силуэтами. И при этом они так гармонично были вписаны в картину, что сходу невозможно было понять, что что-то не так.

Картина с красивейшими горами, окружающими Байкал, на первый взгляд представляла собой мирный пейзаж. А на второй… Одна из вершин не была покрыта снегом, как остальные. Лес на этой горе был выжжен пожаром, и по склонам стекали темные, местами красноватые потоки полу-застывшей лавы. И если присмотреться, эта гора была чуть более размыта, как будто дрожала в кадре.

Портреты обладали тем же свойством. Они были красивыми и правильными на первый взгляд. Но то тут, то там проглядывали странные детали. У девушки в широко открытых, на первый взгляд удивленных глазах, видно было отражение неприятного силуэта, человека, поднявшего руки с неестественно длинными пальцами. Когтями? И эта деталь тут же преобразовала для меня выражение лица из удивленного в испуганное, глаза были широкими от ужаса, а не от радости.