Город Бабра

Милая седая старушка на другой картине сидела в кресле и вязала крючком. У ее ног белая кошка играла с клубком алой шерсти. И все выглядело приятно и безобидно ровно до тех пор, пока, присмотревшись, я не обнаружил на картине чашку чая, из которой стекала на столик бордовая густая жидкость. Клубок шерсти с торчащими нитками напоминал по форме сердце, из которого исходят артерии, а мордочка кошки, перепачканная красным, с удовольствием вгрызалась в него, кося хищный взгляд на зрителя. В руках старухи алая пряжа создавала узорчатый шарф, или может это были чьи-то окровавленные кишки, которые она протыкала спицами? А лицо старухи улыбалось вовсе не мило, а зловеще, исподлобья она глядела над своими узкими очками на зрителя, и в глазах ее читалось: «Ты разгадал мою загадку. Теперь ты – следующий…»

Мне стало не по себе и я отвел взгляд. Искоса посмотрел на художника. Седой мужчина в смешной кепочке стоял возле холста на треножнике. Руки его были вымазаны темно-красной краской. Краской? Кисть, так же вся перепачканная, на секунду показалась мне каким-то странным пыточным инструментом. Мне не хотелось знать, кого он пытает на своем новом холсте. Я боялся пошевелиться, привлечь его внимание. Казалось, если он меня заметит, если посмотрит, то тут же нарисует, и на этой картине я буду наполовину съеденным, таким как вчера, когда мангдахай жрал меня в моем обморочном сне.

И, конечно, он посмотрел. Мы оба замерли, встретившись взглядами. По выражению лица мужчины было невозможно понять, что он думает обо мне, по поводу того, что я разгадал его работы. Он стоял неподвижно, как статуя, как будто тоже был нарисованным.

Аркабалена тронула меня за рукав, позвала:

– Все, хватит, пошли.

Какое-то время мы молча шли в сторону небольшого сквера, который местные называли Банька. Здесь когда-то был магазин с соответствующим названием, так это название и закрепилось. «Вечером идем на Баньку» – обычная фразочка моего детства.

Я никак не мог сформулировать свой вопрос. В голове крутились жуткие образы с картин странного художника, так что я и думать забыл о своих проблемах. Но радости жизни точно не прибавилось. Я задал вслух единственный вопрос, который крутился в моем расстроенном сознании:

– Арка, что это было?

Она сразу поняла, что я хочу услышать:

– Это необычный художник. Мы называем таких людей индикаторы. Ой, да тебе это понравится, ты же ученый!

Я огрызнулся:

– Ну точно, если я занимаюсь наукой, то слово «индикатор» должно привести меня в восторг. А художники, видимо должны впадать в экстаз от слова «акварель» или «полутень».

Девушка покачала головой:

– Ох, Майдар, наверное, зря я тебе именно сейчас его показала. Иногда мне сложно понять людей, – она тяжело вздохнула и продолжила, – в общем, имей в виду, эти картины не относятся напрямую к тебе. Картины показывают не то, что видят глаза, а то, что видят души людей. По его картинам можно определить общее настроение города. То есть как сейчас чувствует себя Иркутск. И да, сейчас Иркутск не в лучшем состоянии, что правда, то правда.

Я не выдержал:

– Серьезно? Иркутск? Да у этого художника просто кукушечка поехала, он долбаный маньяк, который сублимирует свои психологические проблемы и желание убивать, рисуя подобную гадость.

Аркабалена грустно вздохнула:

– Нет, правда. Еще год назад он рисовал совсем другие картины. И он такой не один. Индикаторов вообще-то много, они имеют тесную связь с духом города, чувствуют его, читают знаки и создают соответствующие вещи. И когда городу хорошо, из-под кисти этого художника выходят невероятно радужные картины!

Я покосился на её радужную голову.

Спорить как-то больше не хотелось. Меня снова одолевала хандра. Было сложно слушать ее бредни.

Аркабалена сказала:

– Извини, я не хотела. Я не вовремя тебя с ним познакомила, теперь я это точно вижу. Позволь мне исправить ситуацию?

Арка обворожительно улыбнулась, и я попробовал успокоиться. Девушка просит. А еще и извиняется. Надо быть распоследней свиньей, чтобы продолжать дуться в подобной ситуации. Тем более – а что произошло-то вообще?

Ну показала она мне криповые картинки сумасшедшего художника, и что с того. Тоже мне повод злиться. Я стал дышать, медленно вдыхая и выдыхая, представлял, как вместе с каждым выдохом из меня выходит в виде черного густого дыма лишняя, неуместная злость. Мы шли в сторону набережной, Аркабалена молча смотрела себе под ноги, а я дышал в такт шагам. Один, два, три, злость уходи.

Наконец, совладав с чувствами, я смог улыбнуться свой спутнице. Сказал:

– Ты точно странная. Извиняться за то, что показала страшные картинки – это сильно. Веди меня, куда хочешь, я всегда готов, как пионер на первомай. Или как дети в сериале про Спанч Боба. Вы готовы, дети? – и вопросительно посмотрел на девушку.

Арка удивленно подняла брови. Я аж остановился. Спросил:

– Ты что, не смотрела «Спанч боба»?

Она в ответ лишь развела руками:

– Нет. Я многое упустила, да?

Я ответил с жаром:

– Еще как! Даже если ты не смотрела «Спанч боба», пока просто запомни, когда тебя спрашивают: «Вы готовы, дети?», отвечай: «Да, капитан!»

Аркабалена согласно закивала головой:

– Хорошо, запомню. Ой, то есть: «Да, капитан!» А, мы, кстати, почти дошли. Она должна быть где-то здесь.

Я удивился:

– Ты что, сама не знаешь, куда меня ведешь?

– Я веду тебя не куда, а к кому. Сейчас сам увидишь.

Золотая собака

Человек собаке друг,

Это знают все вокруг.

Понятно всем как дважды-два,

Нет добрее существа.

    Песня из м/ф «Бобик в гостях у Барбоса»

Походка Аркабалены смущала и раздражала меня: при каждом шаге она слегка подпрыгивала как маленький ребенок и глупо размахивала руками в такт шагам. Я слегка отстал, чтобы не позориться.

Мы дошли до Иркутского областного краеведческого музея, в котором я был уже раз пять, не меньше. Через дорогу располагался главный корпус нашего универа, в котором я был – даже не сосчитать сколько раз. Ничего особенного здесь увидеть я не мог. Разве что она присвоит магические свойства очередному памятнику культуры-архитектуры.

На светофоре через улицу Гагарина, отделяющую нас от самой набережной, пришлось поравняться с моей проводницей. Я покосился на Арку – она смотрела в сторону памятника Александру III. Точнее, на большую группу людей посреди сквера.

Когда мы подошли туда, Аркабалена схватила меня за руку и потащила вглубь толпы. Я и моргнуть не успел, как оказался в первом ряду, среди взрослых и детей, свистящих, гудящих, среди хохота и аплодисментов.

Весь восторженный гвалт предназначался герою, выступающему посреди импровизированной сцены – небольшого помоста из деревянных досок. Там прыгала, кружилась на месте, звонко лаяла пушистая, светло-рыжая, дворовой породы собака, со смешным черным пятном вокруг глаза, делающим ее похожей на пирата с повязкой.

В зубах она держала обруч, украшенный огненно-красными платками, имитирующими пламя. Собака подбросила его высоко в воздух, примерилась, перебирая лапами, и прыгнула прямо в кольцо, пока оно еще было в воздухе, затем в мгновение ока развернулась и снова поймала обруч зубами.

Толпа ахнула. Дети завизжали и покатились со смеху, их родители полезли за своими кошельками в сумки, а я удивленно приоткрыл рот и внимательно разглядывал сцену, пытаясь разгадать секрет такого отличного фокуса.