Это любовь

Просто твоё заботливое отношение к нам и расспросы о других дисциплинах и преподавателях, а ещё нелепое: «Я же, любя!», когда эмоции берут верх или не совсем уместные шутки в наш адрес слетают с твоих уст… в последнем как будто кроется страх обидеть. Всё это создаёт какую-то семейную обстановку. И мне почему-то так приятно прибегать к твоей помощи на занятиях, признавая то, что нашей группе ты действительно вроде отца…

Зачёт не за горами, ты решаешь поднатаскать нас по теории.      Больше всего мне не нравится в тебе твой фетиш на механизмы реакций – я это дерьмо, как и большинство в группе, никогда не понимала. Что-то ты объясняешь, что-то даёшь на самостоятельно выполнение. Тем временем наша главная болтушка-хохотушка на другом конце аудитории талдычит своим подругам про бесплатный сыр из мышеловки. Твои нервы не выдерживают, и ты заставляешь её выйти к доске и написать тот несчастный механизм.

– Но я же ничего не делала! Я молчала! – оправдывается она, вбивая в поисковик то, что ты с неё требуешь.

– Ага! Пол пары и слышу от тебя, что бесплатный секс бывает только в мышеловке!

Молчание. У группы шок. Ты доволен произведённым эффектом.

Но меня так и подмывает спросить:

– А если без мышеловки, то вы обычно деньги берёте, да?

Вот если б три года назад я промотала ленту времени до этого момента, определённо на протяжении всего нашего общения не боялась бы тебя так.

Мне никак не привыкнуть к твоему хорошему отношению, и я несказанно удивляюсь, когда ты интересуешься, дошла ли я до школы. Я понимаю, что, наверное, не стоит бояться тебя, раз ты сам идёшь на контакт, и вкратце рассказываю о посещении гимназии. У нас завязывается разговор. Когда я общаюсь с тобой, у меня ощущение, будто я глажу белого медведя по его густой жёсткой шерсти, трепеща от страха перед диким зверем, но в то же время понимая, что он не причинит мне никакого вреда.

Снова май. Снова девственно-зелёная листва, снова ароматные свечи сирени, снова орава майских жуков, кружащих в воздухе. Я больше не отрицаю того, что, наверное, зародилось ещё с самой первой встречи с тобой три зимы назад в стенах нашей гимназии.

Я понимаю, что ты всего-то мой преподаватель, и мне в моих мечтах нужно быть аккуратнее, дабы всё не зашло слишком далеко и не закончилось, как и всегда. С этими мыслями возвращаюсь домой по ночному городу, только что окроплённому дождём, я уже чувствую бабочек в животе и понимаю – оно самое. Хоть между мной и тобой стена ещё со школы, но уже не такая прочная, как когда-то.

И Господи, кто бы знал, какой непередаваемо охуенной стала моя жизнь после того, как я по-настоящему впустила тебя в неё.

Мои проблемы никуда не делись, но резко перестали меня волновать и прекратили быть личными трагедиями. Я радуюсь весне и тому, что у меня есть универ и любимая группа, что листва вокруг распускается, и всё начинает цвести!

«Les cris deviennent plus forts ? travers le ciel sombre…»*

*Крики становятся громче через тёмное небо… (фр.)

Ночное время суток – это, вообще, своеобразная лакмусовая бумажка, изобличающая то, чего днём и с увеличительным стеклом ни за что не увидеть. С наступлением темноты всё утихает: гул машин, людские голоса, птахи в сквере. Ты остаёшься наедине с собой. Одна из множества масок к твоему облегчению спадает на пол – больше не для кого играть роль, да и незачем. До восхода солнца тебя уж наверняка никто не потревожит. Теперь ты волен быть тем, кем захочешь и делать всё, что хочешь. Кричишь и стонешь от боли или, быть может, от невыразимого наслаждения – смотря что не даёт тебе спать в этот час. В темноте не стоит бояться быть собой. Всё равно никто не увидит – до утра все забылись сном.

Я снова танцую по ночам, засыпая лишь под утро, если вообще засыпаю. Чувствуя себя при этом бодро, как никогда.

В одну из таких ночей мне вдруг приходит мысль – сделать тебе подарок, если у всей группы будут автоматы. Забавно, но я не могу придумать ничего лучше зажигалки. Впервые за долгое время я иду к отцу и спрашиваю о фирменных зажигалках, которые бы долго эксплуатировались. Папа советует Zippo.

И пускай здесь я много раз упоминала счастливые моменты, в которых жила, а не дышала – так, как с тобой, я ещё и правда никогда не жила.

Да, я боялась тебя, но сейчас твой голос и сам твой вид меня успокаивают. Ты несёшь в себе какое-то спокойствие и ощущение безопасности.

Все майские праздники я трачу на оформление лабораторных работ, что ты давал на месяц, но я-то всё равно всё привыкла делать в последний момент.

Я знаю, что уже перегибаю палку, ведь ночами вижу странные образы и сцены с тобой, тремя домами и гостиницей. Успокаиваю себя мыслью, что теперь уже наше взаимодействие не должно затянуться дольше, чем на месяц, и этого времени слишком мало, чтобы всё зашло опасно далеко. Но как знать… На самом деле я ни с нетерпением, а с горечью жду последней пары по органике.

Практикум заканчивается, и ты осведомляешь нас о сдаче лабораторных работ на следующем занятии. Мы в замешательстве, ведь ещё никогда ничего тебе не сдавали. Узнав об этом за день до пары, нас охватывает волнение, а у меня сразу же портится настроение – занятие, которое я ждала две недели, завтра не оправдает моих ожиданий.

Предыдущая группа выходит от тебя разбитой и подавленной. Кроме единственной отличницы, что растерялась, пока отвечала тебе, больше никто не рискнул. Ты разозлился и дал им контрольную, которую, конечно же, никто не написал. И теперь они будут сдавать тебе зачёт по билетам.

– Ну что, идёмте обратно? – вздыхая, пытаемся шутить над сложившейся ситуацией.

Но шутки шутками, и мы всё же покорно идём в аудиторию.

Ты появляешься в дверях, и я замечаю, что за две недели на твоём слегка загоревшем лице появилась ухоженная щетина. Да, ты хоть и мерзавец, но до жути обаятелен.

Словно бы читаешь мои мысли в этот момент и решаешь подтвердить последнюю:

– У всех пятёрки за контрольные.

Каждый раз, решая данные тобой задания, я думаю, что после их проверки ты либо суициднешься, либо растворишь меня в кислоте за то, что я тебе там написала. Но в этот раз ты или проверял наши работы с закрытыми глазами, или вообще не проверял.

– Надеюсь, ваша группа не расстроит меня, как предыдущая.

Действительно, не так страшен чёрт, как его малюют – вопросы ты даёшь не такие уж и сложные. И я набираюсь смелости отвечать третьей. Пролистываешь тетрадь, на оформление которой я убила все выходные, и замечаешь:

– Ну хоть у кого-то уравнения правильные!

Подыскиваешь для меня задание посложнее, и я теряюсь, прочитав его. Я зажата в тиски и лишена эмоций, вызванных в данный момент таким тесным контактом с тобой – обязательно дам им выход, но позже.

Ты ёрзаешь на стуле, ожидая хоть какого-нибудь действия от меня. Я теряюсь ещё больше и стрессую. Но ты, завидев панику в моих глазах, неожиданно выдаёшь:

– Ты сможешь!

Что? ЧТО?

Я не тупая в твоём понимании? Ты веришь в меня? Откуда тебе знать, справлюсь ли я, если пропустила все лекции в обоих семестрах и даже о соединениях таких не слышала? Но ты настойчиво повторяешь эти слова ещё несколько раз, силясь убедить меня в собственных способностях.

Начинаешь задавать наводящие вопросы, дабы хоть как-то раскачать меня. У меня появляются мысли – ты помогаешь мне. Потом отвлекаешься, предоставляя мне возможность подумать самой. Затем снова смотришь в упор и опускаешь шуточки. И тут меня просто прорывает – я начинаю хихикать, как дурочка. Но в конце концов, неожиданно для самой себя нахожу правильный ответ, и ты засчитываешь его.

Принимаешь работы у остальных, задавая сложные вопросы. Наш одногруппник пытается подсказать отвечающим со своего места, на что прерываешься:

– Дорогой мой, я к тебе сейчас подойду, нежно-нежно обниму, и ты выйдешь из этой аудитории!

Я демонстративно подсказываю, стоя чуть ли не над твоим столом – однако ты упорно делаешь вид, будто не замечаешь этого.

Повторяю материал, который планирую ответить. У меня вдруг появляется ощущение, будто я и правда понимаю органику, и впервые за все два года обучения довольна местом, где учусь.

Во второй раз я отвечаю уже не одна – нас сразу трое. Креплюсь, слыша, какие вопросы ты даёшь одногруппницам, и дожидаюсь своей очереди. Сижу почти вплотную к тебе, и пока ты не смотришь, любуюсь твоими изящными руками: пропорционально широкими ладонями с выпирающими на них венами и ухоженными ногтями. Наконец наступает и моя очередь – секунду смотришь на меня, и я смотрю в твои глубокие зелёные глаза. Разрываешь зрительный контакт, приступив к поиску задания, но внезапно оборачиваешься, мгновение всматриваешься в мои и подмечаешь, не отрываясь:

– Взгляд такой осуждающий…

Это мой обычный взгляд. И кого-кого, но тебя мне уж точно осуждать не за что. Даёшь пять тестовых вопросов – я решаю три, и ты засчитываешь работу.

«Человеку свойственно быстро забывать свои лучшие минуты. Вслед за мгновением высшего творческого наслаждения, оргазма или чарующего сна наступает забвение, амнезия, утрата памяти. Ибо в моменты прекрасных снов или в минуты воплощения высшего животворящего начала – зачатия ребёнка – всё наше существо поднимается по лестнице жизни на несколько ступеней выше самого себя. Не в силах долго оставаться на такой высоте, мы, возвращаясь к реальности, стараемся поскорее забыть эти мгновения наивысшего просветления. За свою жизнь мы не раз бываем в раю, но помним всегда только изгнание из рая.»

© Милорад Павич «Страшные любовные истории»

Да, те полтора часа я действительно была как будто на несколько ступеней выше себя. Более того, я даже не верила в то, что всё случившееся за это время реально. И как бы я ни напрягала память – ту атмосферу мне, увы, не воссоздать.

Выбегаю во двор покурить и упорядочить мысли после такого взрыва эмоций. Слышу звук оповещения на телефоне – это тот парень. Чёрт, уже и забыла, что мы сегодня переписывались. Просто вчера был мой день рождения, и он счёл своим долгом поздравить меня, а я, пользуясь случаем, решила скинуть ему картинку из Камасутры в тему одного локального мема.