Равновесие во Тьме. Писатель

Внезапно кровь сменилась на что-то светлое, практически прозрачное, но искрящееся, подтолкнув меня, сметая все на своем пути – нестись к багажнику, доставая шприц из сумки Билла с хирургическими инструментами.

– Зачем мне шприц? – спросил я себя. – Черт! Сука! Зачем?!

Получив внутренний шлепок, в виде ответа на мой вопрос – я бросился собирать светлый поток чистой, искрящейся жидкости одной из ран, наполняя целиком шприц. На моих глазах лучший друг превратился в человека, резко постаревшего лет на сорок, и я, растерявшись, не зная, что делать – спрятал шприц, перетащив тело Билла на заднее сидение.

– Черт возьми! – матерясь, орал я, стучась головой о кузов автомобиля. – Держись, брат! Прошу тебя! Что за хрень происходит!

Надеясь оказаться на связи, в его куртке я нашел лишь смартфон, севший от усталости, а еще напечатанные снимки Элизабет, недавно переданные Джессикой, приобретающие выцветшие и ветхие оттенки, как новоиспеченный дряхлый старик Билл.

Глава 17. Радость в рождении детей

Перелистывая фотокарточки

Она сидела в старом доме, где все напоминало ей о покойном муже, с которым они готовились к принятию новорожденной девочки, так и не осуществив желаемое. Лизи Кларк поселилась в ее сердце навсегда, терзая чувством вины, и досадой от происходящего. Бабушка Ирен шла на многие жертвы, пытаясь подарить счастье маленькой девочке. Но, изучая документы, оказавшиеся на кухонном столе – она четко осознала, что допустила огромную ошибку.

– Не может быть! – воскликнула она, вытирая слезы с опухшего лица, разбирая документы. – Что же я наделала…

Изучив предоставленные бумаги, Ирен поняла, что подмена реальности имела негативные последствия, в том числе на саму Лизи Кларк, которая могла попасть к обеспеченным родителям, будучи единственным ребенком, а не заменой погибшей девочки в приемной семье, проведя юность практически на улице, вдали от дома.

– Черт! – выругалась она, поставив на стол любимый виски мужа, собираясь заглушить боль. – Зачем я полезла во все это?!

Огромным открытием для нее стала болезнь Джона, тщательно скрытая им от всей семьи, не желая беспокоить близких людей. Ее муж имел возможность видеть, проживая не один десяток лет, но вмешательство сыграло свою не самую лучшую роль, быстро забрав мужа.

– Прости меня… – шептала она, – прости, Джон…

Напиваясь до беспамятства – Ирен листала старые фотоальбомы, обращая внимание на Ричарда, вспоминая, как препятствовала его встрече с девушкой, буквально заходившей в его дом.

– Она твоя судьба, Ричард… – плакала бабушка Ирен, заливаясь алкоголем без закуски, – девушка с зонтиком существует, мальчик мой…

Перелистывая фотокарточки, к ней медленно приходило осознание, что вся семья была бы намного счастливее, оставь она происходящие события в покое, давая им возможность править на своей территории.

Очевидным, но до безумия страшным фактом для нее оказалась кома, истерзавшая всю душу.

– Вы же познакомились! – кричала Ирен, разбивая стаканы от виски, кидая их в стены. – Познакомились! Зачем я стерла ваше знакомство?! Черт возьми! Твою мать! Что я наделала! Испортила… Я все испортила…

Бабушка Ирен встала, покачиваясь, подготовив все, желая покончить с жизнью. Она не хотела смотреть в глаза окружающим, в особенности, Ричарду, счастье которого сама же похоронила, создавая на его могиле радость для Лизи Кларк.

– Повеситься… – вслух произнесла она, – лучший вариант…

Встав на табуретку, накинув веревку на шею – Ирен испугалась, слегка пошатнувшись.

– Кажется, нужен другой способ, – произнесла она, слезая с табуретки, – таблетки Джона точно помогут мне уйти к нему…

Она достала кучу таблеток, принимаемых покойным мужем, сев за кухонный стол, допивая бутылку его любимого виски.

– За тебя, мой дорогой человек! – воскликнула она, почувствовав, как изнутри что-то проткнуло ее тело насквозь. – За… т-е-б-я…

Из ее рта хлынула кровь с каплями виски, не успевшими попасть в горло, оставаясь на слизистой языка.

– Прости, – прошептал голос из высокого черного пальто, запустив в ее тело острые прутья, стоя за ее спиной, помимо острого корня, лишающего жизни практически мгновенно, – твоя миссия выполнена…

Душа бабушки Ирен высасывалась с помощью трубок, ответвлявшихся от самих прутьев, проходя по ним, питая зеленую слизь отчаянием, и чувством вины. Обволакивая ее тело – слизь просматривала приятные воспоминания, забирая их с собой, выплевывая, взамен оставляя беспросветную тьму. Голодные рты, вылезая из пальто – раздирали тело бабушки на части, оставляя лужи крови на столе, приказывая им медленно стекать на пол, вытаскивая, и пережевывая что-то легкое, чистое, создавая нечто черное, питательное для тени, наблюдающей за процессом. Тень исчезла раньше высокого пальто, оставляя ему всю грязную работу, отправляясь наблюдать за очередной жертвой.

– Прощай, – произнес голос из пальто, – твои мучения закончились…

За растерзанным телом бабушки Ирен прибежала мерзкая тварь, утащив его на задний двор, оставляя кровавые следы на крыльце, испугав впечатлительных соседей ранним утром.

Молча бродя по улицам, Эми наблюдала, как город кишит тошнотворными тварями, и тенями, вторгающимися в сознание людей.

– Я не знаю, как помочь этому миру, Томас… – отчаявшись, прошептала она, – у меня не хватит сил…

Пытаясь идти дальше, она споткнулась, решив больше не подниматься, оставаясь на асфальте, ожидая машины, внезапно переехавшей ее тело.

– Не могу больше бороться! – кричала она, лежа на холодном асфальте. – И видеть происходящее я больше не хочу!

К счастью, или, к огромному сожалению, я почувствовал Эми на расстоянии, приехав именно туда, где она лежала в позе эмбриона.

– Наконец-то… – произнесла она, свернувшись, – прощай, мир…

– Не готов с тобой попрощаться! – воскликнул я, взяв ее на руки, сжимая в объятиях. – Никогда тебя не отпущу, как и остальных.

– Опять ты! – Возмутилась она, потеряв сознание на моих руках, откинув голову назад.

Сунув сестру в багажник, благо ее рост позволял это сделать, я всячески скрывал от нее Билла в нынешнем облике, переживая, что она испугается. Садясь за руль автомобиля в полуобморочном состоянии, мне пришла идея, отвезти их обоих в гараж, оставив там, пока я не приму осознанное решение в случившейся ситуации.

Радужный зонтик не переставал мерещиться, и я останавливался каждый раз, пытаясь рассмотреть его. Не знаю, что за наваждение меня преследовало, но все зонтики оставались никчемными. Подъезжая к ним – я не чувствовал родственной связи, что ощутил в последний раз. Рассматривая выцветшую фотографию Элизабет, я попросил Вселенную указать путь к ней. Внезапно я стал засыпать, сидя за рулем, сворачивая на обочину, избегая аварии, погрузившись в состояние полумрака.

Мне приснился яркий мультик, что я видел после влитой в мой рот жидкости, и тот самый зонтик, заставляющий биться мое сердце чаще.

– Элизабет! – крикнул я девушке с зонтиком, как только увидел ее, ощутив наполняющее чувство родства. – Я ищу тебя, Элизабет!

– Ричард! – обратилась она ко мне. – Меня нет в твоем мире!

Ее голос отдалялся, превращаясь в эхо, а я резко открыл глаза, услышав стук, исходящий из багажного отделения автомобиля.

– Потерпи, пожалуйста! – крикнул я сестре. – Скоро открою!

Осознав, что Вселенная ответила, послав важную информацию через сон – мне требовалось срочно зафиксировать ее, не давая стереть ненадежной памяти, любящей неожиданно о чем-то забыть. Описав, как выглядит зонтик – я заметил реальные отличающиеся черты.

Он состоял из семи цветов радуги, не имея других оттенков. Его ручка была не прямой, а загнутой крюком, что особенно меня зацепило – белого цвета. Стержень самого зонта, как и спицы – белого цвета. Колпачок представлял собой нечто светлое, переливающееся, но, я бы сказал, даже серебристого оттенка, как и наконечник, стремившийся к идеально белому, словно облако, плывущее по небу, для контраста.

Во сне я наконец-то смог разглядеть Элизабет, сильно отличающуюся от той, что изображена на переданных фотографиях, словно специально созданных, желая запутать меня.

Незнакомка с чудесным именем настолько прекрасна, что каждая встреча заставляла терять меня дар речи. Послав к черту снимки, я нарисовал портрет настоящей Элизабет, с пухлыми губами, застенчивым взглядом, отражающийся в ее бесконечно красивых изумрудных глазах, обрамленными темными бровями, и густыми, такими же темными, вьющимися волосами, за которыми она могла спрятаться, как за множеством широких лиан.

Пока я занимался записями, рисуя портрет незнакомки – из багажника вновь послышался стук, и я поспешил открыть его.

– Ричард! – кричала на меня сестра. – Как ты мог додуматься сунуть меня в багажник?! Почему ты с первого раза не открыл его! Сволочь!