Во дворе, в беседке, заляпанной размокшим снегом, сидела четверка пацанов и играла в карты. Мне показалось странным подобное занятие: снег, дождь, промозгло, а они, как ни в чем не бывало, перекидываются в дурака. Ребята же исподволь наблюдали за мной. И это, безусловно, зрелище: непонятное существо в арлекинском наряде со сворой мельтешащих песиков.
– Лабадиена, – несмело бросил мне один из них, белобрысый худышка с озябшими покрасневшими ладонями. У него – невероятно голубые глаза и очень беззащитые. И еще меня поразили губы: будто он только что ел сочную вишню.
– Аш не супранто, – ответила я, то есть: «Я не понимаю», хотя прекрасно знала сказанное им приветствие: «Добрый день!», просто хотела сразу обозначить, что я русская. Они, впрочем, в этом и не сомневались. Другой паренек, высокий, с вьющимися мелкими колечками льняными волосами, сказал, что только сейчас был на представлении и видел меня.
– А я вечером пойду, – сообщил голубоглазый.
– Билетов уже нет, – заявил третий: крепыш и единственный русый с темными глазами.
И я сказала, что оставлю для них контрамарку в кассе.
– И мне еще раз, – попросил кудрявый.
– А тебе? – обратилась я к четвертому. Но тот скривил губы и покачал головой.
– Я перерос детские забавы, – медленно произнес он. При этом стальные глаза его устремлись куда-то сквозь меня.
Друзья его немного смутились. Четвертый на вид – старше их и вел себя эпатажно.
– Как хочешь! – с деланным пренебрежением усмехнулась я. Мне этот последний не понравился. Он явно считался лидером и влиял на остальных. Я всегда терпеть не могла таких давящих на психику субъектов.
Улыбнулась пацанам нарочито радушно:
– Мы с подругой будем работать только для вас.
И они засияли.
Я узнала, как их зовут. Голубоглазый – Валдас. Выяснилось, что ему, как и мне, исполнилось шестнадцать, но он, невысокий и хрупкий, выглядел на четырнадцать. Кудрявый – Юрис. Крепыш – Женька. Им по семнадцать. Четвертый не представился. Он – уже двадцатидвухлетний старик.
На вечернем концерте я опять прильнула к кулисам, но высматривала знакомых ребят, а не Юрате. Обнаружила, и стало так приятно, что кто-то свой есть в зале. Вдруг захотелось, чтобы быстрее началось представление, а потом чтобы быстрее кончилось, и чтобы уже быть на улице с собаками, где должны поджидать меня новые знакомые.
Когда я вышла после окончания на выгул, совсем стемнело, но они сидели в беседке. Втроем, без взрослого приятеля. Пили бутылочное пиво. Увидев меня, оживились, а Валдас побежал навстречу. Короткая замшевая бежевая куртка на меху распахнута. Добежав до меня, он растерянно остановился, и молча с восторгом воззрился в глаза. Я сама растерялась и обескураженно заулыбалась. Оба молчали. Собаки замотали нас поводками и столкнули друг с другом. Мы вовсе сконфузились. Но не предпринимали никаких попыток распутаться. Подбежали Юрис с Женькой и со смехом принялись растаскивать кишмя кишаших и скандалящих шавок.
– Ты будешь пить пиво? – когда освободились, спросил Валдас.
– Нет… не знаю… я никогда не пробовала.
У него такие утренние, детские глаза, что совсем не хотелось лгать и казаться круче, чем есть.
Мне дали попробовать, но не понравилось.
– Горькое.
– В Клайпеде самое лучшее пиво в Советском Союзе.
Я ничего о пиве не знала, но их самодовльная кичливость меня покоробила.
– А меня зато обезьяна укусила, – парировала я и задрала рукав, показывая бинт с по-киношному выступившими капельками крови. Против такой экзотики им крыть нечем и они лишь завистливо переглянулись.
Пиво пить не смогла, и тогда пацаны предложили взять винца. Опять же какого-то самого лучшего. Выпивать мне вообще совершенно не хотелось, но и расставаться с ребятами тоже. Я согласилась, дала им координаты нашего гостиничного номера, посоветовала подниматься через ресторан, а то на главном входе могли и не пропустить, и заторопилась отвести собак.
Меня тревожило, как воспримет Лина моих гостей, но она отсутствовала. Я наспех прибралась в номере, и парни как раз пришли. Принесли пять бутылок. И я ужаснулась от мысли: «Кто же это все будет пить?»
– Кальвадос, – представил спиртное Валдас, и опять же доселе я не слышала этого названия. Подумала разочарованно: «Почему все такие опытные, знающие, а я будто с необитаемого острова…» Действительно, ведь успели же они и в пиве разобраться, и курили правильно, и какой-то кальвадос откопали!
Имелось всего два стакана, и мы пили по очереди. Это не совсем удобно, потому что, когда пьют одновременно, то на тебя никто не смотрит, а тут я чувствовала себя неловко под взглядами юношей. Правда, они из вежливости старались не смотреть прямо, но все же, конечно, видели, как я кривлюсь и давлюсь.
Первой бутылки как не бывало. «Ловко мы!» – весело подумалось мне, а потом глядь – уже вторая пустая.
Тут объявилась Лина. Она шокированно уставилась на компанию, но я не дала ей опомниться, обняла сналету, расцеловала и заставила выпить полный стакан кальвадоса. Моя пьяная энергия сбила ее с толку и она подчинилась.
– Отрава! – воскликнула тут же. Я принялась рьяно отстаивать достоинства данного напитка, но Лина рассмотрела бутылку и ухмыльнулась:
– Дешевка яблочная!
Но выпитое подействовало и на нее, и вскоре мы сидели впятером на одной кровати, обнимались, раскачивались, и пытались петь литовские народные песни, но закончилось это всеобщим:
– О-ой, моро-оз… моро-о-о-оз, не-е моро-озь меня-а, ма-а-его-о коня-а-а-а-а-а-а… бе-ело-гри-и-ивого-а-а-а-а-а-а-а-а….
Постучалась дежурная и попросила шум прекратить, а посторонних удалиться.
– Сейчас все устрою, – сказала Лина, извлекла из недр чемодана коробку шоколада, схватила початую бутылку кальвадоса и ускакала в коридор. Вернулась через полчаса, взяла еще одну бутылку, целую, и опять скрылась, сказав, что они с дежурной классных мужчинок подцепили. Я поразилась, как можно променять общество моих мальчишек на каких-то там мужчинок и высказала Лине это. Она презрительно проговорила, что с детворой ей неинтересно.
– Мне нужен добротный секс, – заключила нахально.
Мы почувствовали замешательство и, когда она ушла, еще долго ощущали неловкость. Но кальвадос расслабил, и опять принялись петь песни.
Валдас вдруг трепетно обнял меня, и ткнулся поцелуем в щеку. И я чмокнула его. Он сказал:
– Я влюбился в тебя.
– Так не бывает сразу, – ошеломленно проговорила я.
Он опечалился:
– Я бы не торопился с признанием, но ты скоро уедешь, понимаешь?
И я кивнула, и лепетнула:
– Ты мне тоже очень нравишся.
Юрис расстроился:
– А я?
– А я? – повторил обиженно Женька.
Но мы прижимались друг к другу с Валдасом, и счастливо улыбались. И они стали молча смотреть на нас. Валдас что-то сказал им на литовском, и они засобирались. Я потребовала перевода, и Валдас сообщил, что они принесут еще вина. Но пацаны больше не пришли. Я догадывалась, что так и будет, и хотела, чтоб так случилось.