Каждое слово похвалы от колдуна было как пощечина.
Он не должен был тут стоять; не должен был хвалить его перед всеми; не должен, не должен, не должен.
Колдун повернулся к Лансу:
– Лейтенант, за мной.
Они зашли в каморку радиста. Хлопнула дверь.
Колдун уселся на стол, вынул из кармана яблоко и складной ножик. Вниз спиралью поползла зеленая кожура.
– О чем ты думал во время боя? – спросил колдун.
Ланс вспомнил заклятие. Тошнотворное чувство, когда слова застревают в горле, превращаясь в хрип и бульканье. Тошнотворное чувство, когда ты перед самим собой понимаешь, что хотел сказать ложь. Что все, что ты считал правдой – ложь.
Правда. Правду говорить легко и приятно.
– Что я могу убить чудовище, – Ланс боднул лбом воздух и оскалился.
Ножик щелкнул, закрываясь.
– Хорошая тактика. Плохая стратегия. Слушай меня внимательно, потому что повторять не буду, – паузы между словами колдун отбивал ножиком по столешнице. Звук гулко отдавался в комнате. – Нахальный юнец-смертник может в одиночку распереться против Дикой Охоты. Один раз. А Самайн бывает каждый год. Так что лучше бы тебе найти что-нибудь, ради чего стоит жить. Иначе много не навоюешь. И счет героически убиенных чудовищ окажется гораздо меньше, чем мог бы, – колдун ухмыльнулся.
Ланс стоял, сжимая и разжимая кулаки.
Колдун раскрыл ножик, отхватил кусок яблока и начал жевать. Кадык двигался вверх-вниз.
Если сейчас схватить…
Но король… королева… рыцарство… присяга… самолеты, драконы, Дикая Охота…
Все смешалось.
Опять проклятый колдун поставил его мир с ног на голову.
Колдун сделал небрежное движение рукой:
– Свободен, лейтенант.
Ланс повернулся на деревянных ногах и взялся за ручку двери.
– И умойся, – донеслось в спину. – Не тащить же тебя к королю таким чучелом.
[2х04] меч в камне
Артуру было бы гораздо легче, если бы его битва за Камелот была бы более… битвой.
Нимуэ привела его в кольцо, окруженное грубо вытесанными столбами. Он воткнул меч в камень, возвышавшийся в центре – клинок вошел в мрамор, будто в масло. «Теперь держи», – сказала Нимуэ.
Он сжал эфес. Воздух стал вязким, как кисель. В темном небе пошли хороводом багровые солнца. Он почувствовал, как дану подступает сзади и кладет ему на голову ледяные пальцы. «Сколько миль по реке от Камелота до Кармартена?» – спросила дану. Какая разница, хотел спросить он, но язык ему не повиновался. На грудь будто легла каменная плита. «Говори», – приказала дану.
Он сделал усилие и начал говорить. Сколько миль по реке от Камелота до Кармартена; сколько оловянных солдатиков подарил ему отец; какую еду любит Пеллинор; что из полезных ископаемых добывают в Дифеде; сколько шагов от дворца до пристани; какие букеты любит Джиневера; сколько рыцарей в королевстве; кто строил «Неустрашимый»… Воспоминания всплывали наружу мыльными пузырями и лопались, обдавая его цветами, звуками, запахами. Серые столпы менгиров терялись за ними и смыкались вокруг снова. Сверху то меркли, то разгорались зарницы. Каменные великаны переминались с ноги на ногу, земля под ними вздрагивала. Стеклянный голос дану дребезжал, обрывался на полуслове, она судорожно вздыхала и продолжала дальше. Клинок раскалился и горел изнутри багровым. От него тянуло жаром. Артур сжимал рукоять и отвечал, отвечал, отвечал. Тяжесть то накатывала, то отступала; он чувствовал себя плотиной, в которую бьется море.
«Тяни!» – вдруг крикнула дану. Он рванул Экскалибур на себя, выдергивая меч из камня, дану толкнула его в сторону, в скалу в центре ударила молния – и все стихло.
Камень посередине расколола трещина – то ли от клинка, то ли от молнии. Дану подошла к расколотому валуну, опустилась на колени, обняла камень, как живой, и что-то зашептала. Скала зашевелилась, сходясь обратно. Трещина сомкнулась. Все стало, как было.
Дану стекла на землю, привалившись спиной к валуну. Выглядела она как анатомическое пособие – сквозь прозрачную кожу просвечивали синие вены. Артуру показалось, что он видит череп. Бледные веки не закрывали глаз – зрачки и сквозь них светились белым.
Артур хотел помочь ей встать, но понял, что не может сдвинуться с места. Ему пришлось опереться на клинок, чтоб не упасть. Дану сделала успокаивающий жест. На просвет мелькнули кости в прозрачных пальцах:
– Разлом… закрыт. Мирддин… сделает остальное. – Она поднялась, опираясь о камень. – Ты… ты удержал свою землю, Артур. Ты молодец.
– Ты тоже, – сказал Артур в светящийся череп, чтобы что-нибудь сказать.
Дану вдруг захихикала:
– Видели бы дома… хотя, может, и видели… – Нимуэ опять хихикнула и послала в небо воздушный поцелуй.
– Ты в порядке? – спросил Артур. Он ни разу не видел, чтоб кто-то из дану выглядел как пьяный.
Нимуэ с усилием провела ладонями по лицу.
– Извини. Нервное. Сейчас я нас выведу.
Она вдохнула, выдохнула и взяла его за руку:
– Закрой глаза.
Артур закрыл, сделал шаг, и мир вокруг изменился.
Они стояли на вершине зеленого холма, под огромной раскидистой яблоней. Подножие холма терялось в густом молочном тумане. Было тихо. Артур поднял голову – в раскидистой кроне мешались яблоки, цветы и листья. Из-под огромных корней, журча, выбегал родник.
– Не пей ничего, – быстро предупредила дану. – И не ешь.
Сама она подошла к стволу, и Артур без удивления увидел, как она впивается в кору зубами, приникает и пьет. Сок, стекающий по стволу, был красный.
Артур лег на зеленую траву и подложил руки под голову. Было хорошо. Очень тихо.
Вдруг раздался знакомый голос:
– Вот вы где! Как вы?
– Хорошо…
– Хорошо! – возмутился голос. – Тебя насквозь видно! Дай-ка я…
Стало совсем тихо. Артур подумал, что стался один. Это его не обеспокоило. Тут было слишком спокойно, чтоб беспокоиться о чем-нибудь. Ветви яблони колыхались, плавно и беззвучно, вершина кроны терялась в тумане. Можно было бы лежать на холме целую вечность.