О котах и людях: о ястребинке и розах

– Ты серьезно?!

– Что серьезно?

– Мертвых собрался упокоивать?! Ты что, правда считаешь, что ты им там… по-латыни пропоешь и этого хватит?!

Она, наверное, даже сама не могла сказать, хочет она, чтоб это было правдой – или наоборот.

Блейз опять заморгал.

– Керри, ну… это же не магия. Но они же там сражались… все… за то, что им было важно. Как могли. Разве они не заслужили?..

– Да при чем тут «заслужили»! – Керидвен вцепилась себе в волосы. Руки у нее дрожали. – Никого нельзя спасти против его воли. Ни живых, ни мертвых, – она тряхнула Блейза за воротник. – Ни людей, ни… – у нее перехватило горло. – Ни остальных.

Блейз погрустнел.

– Я знаю. Но О’Рурки же попросили. Хотя бы для них я должен это сделать. Для живых. – Он вздохнул. – А там как пойдет.

Керидвен швыркнула носом и решительно вздернула подбородок.

– Одного я тебя не отпущу.

– Но…

– А вдруг это правда фир болг? Хочешь, чтоб было, как в тот раз?

– А что было в тот раз? – встрял любопытный Джимми. Оказывается, он подслушивал.

Блейз только вздохнул и махнул рукой.

– Да я же рассказывал…

У Джимми загорелись глаза:

– Фею видел? О, тогда я тоже с вами!

Блейз набычился.

– Это не игрушки.

– Разумеется, – Джимми тоже посерьезнел. – Я бы на твоем месте подумал вот о чем – будет ли старому О’Рурку выгодно, если пойдет слух, что пришлый священник упокоивает мертвых, из болот больше никто не вылезает, а, значит, их и охранять так не надо, и стрелки О’Рурковские не так уж и нужны. И не будет ли ему выгодней, если святошеньку черти на болотах скушают. Или он там сам утопнет, от большого энтузиазма.

У Блейза вытянулось лицо.

– Ну, Джимми, зря ты о нем так…

– Зря? – окрысился Джимми. – Мужик сына не пожалел, а тебя, значит, пожалеет?!

Блейз поджал губы и замолчал. Джимми хлопнул его по спине:

– Да не куксись так! Я мешать не буду, просто в сторонке с пушкой постою, на всякий случай. Или что, боишься, раз я в ваши песнопения не верю, не сработает?

Блейз всплеснул руками:

– Джимми, ну, сколько раз объяснять! Это же не магия!

Джимми захохотал.

«Чего хотят мертвые?»

«Того же, что и живые. Только теперь они уже не могут себе об этом лгать».

Эльфин был очень похож на человека, только на человека, наполовину вросшего спиной в камень. Керидвен сидела на земле, упираясь затылком ему в грудь, чувствуя, как ее обнимают каменные руки, горячо и безбольно, ощущая себя мошкой в янтаре.

Ничего нельзя сделать. Значит, ничего не нужно делать. Значит, можно не делать ничего.

Только чувствовать прикосновение, только слышать, как внизу стонет и плещется ледяная вода, как вверху поет огненное колесо, перебирает лепестками, поворачиваясь вокруг оси, исполинская роза, сложенная из ангельских крыльев.

Если это смерть, мелькнуло у Керидвен, то я не хочу ничего, кроме смерти. Никогда не хотела ничего, кроме смерти.

От этой мысли ей стало страшно. Потому что нельзя любить духов больше людей; и нельзя любить смерть больше жизни; и нельзя хотеть оставаться в преисподней, на изнанке, нельзя, нельзя, нельзя – и от каждого «нельзя» внутри разгоралось пламя, все горше и горше, все ярче и ярче, сплавляя ее с этим островом, с этим выбором, с этим сумеречным миром на обратной стороне жизни.

Она прижалась к Эльфину сильнее; каменные руки дрогнули, обнимая ее крепче.

Внизу плеснула вода.

«Кто-нибудь еще приходит сюда? Из твоих… бывших?»

«Они не мои. И они не приходят. Не могут прийти. Это же Аннуин, – он тихо засмеялся. – Здесь можно попасть только туда, где ты действительно хочешь оказаться».

«Я хочу быть здесь. Это значит, что я умерла?»

Она ощутила прикосновение губ к волосам.

«Нет. Совсем нет».

[3х09] ФИНН

О'Рурковская сторожка на болотах была сложена из камня и больше всего походила на редут – с толстенными стенами и крошечными окошечками-бойницами, из которых, в случае чего, можно было бы отстреливаться. Караулить в ней предполагалось в одиночку – чтоб случайно друг друга не перестрелять, вместо нечисти. Блейз оглядел скудную обстановку – узкий топчан, приколоченный к стене, крохотную пузатую печку, пару ящиков со снедью и огромный металлический шкаф с боеприпасами – горестно покачал головой, распахнул тяжелую дверь и, подхватив единственную табуретку, стал выбираться наружу. Сейчас он пытался соорудить из нее какое-то подобие алтаря. Распятие они взяли из дома, свое собственное. Свечи – толстенную связку – принесла Ора. Скатерку Керидвен захватила с кухни.

Керидвен вздохнула, посмотрела на окрестные кочки, на тускло поблескивавшую между ними зеленую воду, и полезла за иголкой. Священническое облачение они позаимствовали у бывшего отца Джозефа, который был выше Блейза на две головы. Керидвен подрубила вечером подол, конечно, но явно недостаточно. Нехорошо было бы все угваздать.

Джимми немного поглумился – «А что, без балахона-то никак? Боженька не признает?» – но как-то без огонька. И как ты вы так живете, пробормотал он сквозь зубы и отправился натягивать бечевку по окрестным кустам. На бечевке трепыхались жестянки от консервных банок – чтоб было слышно, если кто из людей полезет. Финн взялся расставлять свечи по земле – «чтоб было видно, куда не заходить», пояснил он шепотом. Ора сидела на пороге и мрачно полировала ствол, кусая губы. Керидвен затянула узелок и откусила нитку.

– И что дальше? – спросила она.

Ора бросила на нее хмурый взгляд исподлобья.

– Дальше ждем.