О котах и людях: О маках и пижме. Книга 1

Сморщенный, высохший труп. Череп. Кости. Космы. Истлевшие тряпки.

– Это… кто это? Что это?

Белая заглянула ей через плечо.

– Это? Нептис. Жена Эльфина. Ну, то, что от нее осталось. От всех что-нибудь да остается. И от тебя что-нибудь останется. Вон, кстати, свободная ячейка.

Она попятилась, не отрывая глаз от белой.

Не может быть. Этого не может быть!

Она зажмурилась, чувствуя, как текут слезы по щекам, и закричала:

– Эльфин! Эльфин! Эльфин!

[1х08] КЭРОЛЬ

За спиной раздался тихий хлопок. Она ощутила, как ее обхватывают руки.

– Керри!

Она уткнулась Эльфину в грудь и зарыдала еще сильней – уже от облегчения.

– Керри, не плачь. Керри, что с тобой?

– Ах, что же с ней, – пропела белая. – Что же, что же, что же с ней?

Эльфин выпрямился, одновременно задвигая ее к себе за спину.

– Эйрмид. Как ты сюда попала?

– Твоя детка пожелала войти – и вошла.

– Это ты ей показала!

– А ты не собирался? Ай-ай-ай, как нехорошо вышло. Взломанная граница открывается в обе стороны. Кто же знал, кто же знал!

– Выметайся, – тихо сказал Эльфин.

Белая улыбнулась во все зубы:

– Убеди меня.

Сверху рухнули ледяные стены – будто она мошка, которую накрыло стаканом.

– Эльфин!

За стеной что-то мелькнуло, побежали трещины, лед раскололся – и тут же возник снова.

Стены рушились и опять возникали. Сквозь треск и грохот слышался смех белой:

– Нет! Нет! Нет! Опять нет! Неверный аргумент, Гатта! Неверный!

Она упала на колени, зажимая уши руками.

ХВАТИТ

Будто полыхнула черная вспышка. Все смело. Эльфин отлетел, врезался спиной в стену – да так и остался к ней пришпиленный. Одежды белой взвились вверх и опали.

Посреди чертога стоял дану, черный, в черном.

– Даже форму не попытался сменить, – с отвращением сказал он. – До чего ты докатился, Гатта. Устроил капище на дому – и думал, мы не заметим?

– Не было такого! – яростно крикнул Эльфин. Он дернулся, пытаясь двинуться. Черный выставил вперед руку – Эльфина вдавило в стену обратно.

– Не было, не было, – промурлыкала белая. – Всего лишь взял жену за смертность. Она, кстати, об этом знает, а, Гатта?

– Пустите его! – крикнула она, вскакивая на ноги. – Пустите!

Черный повернул к ней голову.

Мир померк.

Ее будто впечатало в смолу. Будто ее выморозили, высушили; будто она – колодец, бездонный высохший колодец, изнывающий от жажды, пустой, пустой, пустой.

Не пошевелиться. Не глотнуть. Не вздохнуть.

– Как ваше имя? – спросил тяжелый голос из ниоткуда. Скальная толща, стискивающая ее, дрогнула. Имя… имя… имя…

Невыносимая тяжесть давила сверху, снизу, со всех сторон.

Имя… имя… имя… если ему ответить, то он отпустит… может быть, отпустит…

Каменные стены колодца трескались от давления, разламываясь трещинами. Внутрь, в бездну, в пустоту, осыпалось крошево.

Наконец, из трещины выступила светящаяся капля.

– Ке… рид… вен…

Слоги, как капли, как роса, как пот… можно слизнуть с поверхности – но все равно мало, слишком мало…

– Мне следовало бы убить ее сейчас, – сказал тяжелый голос. – В Аннуине у нее есть шанс наполниться.

– Не надо! – это был голос Эльфина, и в нем было столько отчаяния, что она изо всех сил рванулась к нему навстречу.

Мир обрел очертания.

Эльфин был распластан по стене и едва дышал – так, будто его прижало невыносимой тяжестью. Черный дану стоял напротив, вытянув в направлении Эльфина руку, указывая двумя пальцами, будто больше ему и не нужно, чтобы выдавить из Эльфина воздух – а смотрел на нее, на Керидвен. Эльфин тоже на нее смотрел, и это было невыносимо.