Внутренняя красота

Хлёсткий вопрос. Как плетью ударила.

– А в чём тогда я буду танцевать? – спросила я в недоумении.

– Пока что ты не знаешь движений танца, – Елена Сергеевна замялась.

– Так никто не знает. Мы его ещё не учили.

– Да-да, конечно.

После занятия я подошла к учительнице танцев и прямо спросила её, стоит ли мне оставаться в коллективе.

– Вы считаете, что из-за хромоты я никогда не смогу танцевать? – прямо спросила я.

Елена Сергеевна призадумалась.

– Нет, – наконец, сказала она. – Конечно, твоя… Хм… Особенность. Да, особенность влияет на твои способности. Но у тебя хорошие данные. Заниматься для себя ты вполне способна.

– Я и не планирую поступать на хореографа. Я всего лишь хочу танцевать, как все остальные. Выступать вместе с девочками на сцене.

– Ульяна, мне кажется, что ты плохо ладишь с девочками. Тебе надо быть гибче, найти к ним подход. Будь помягче. Поверь мне, это полезное качество для женщины.

Подобная формулировка меня разозлила. Выходит, что это я должна подстраиваться под Арсеньеву? В конце концов, я не сделала ничего плохого другим участницам коллектива, а они смотрят на меня, как на пустое место!

– Я не знаю, почему у Арсеньевой и её подруг возникла ко мне неприязнь. Но уж точно не им решать, чем мне заниматься.

***

– Садись за стол, Уля, – первое, что я услышала, перешагнув порог бабушкиного дома.

– Да я не голодная…

Но кто бы меня слушал?

– Я купила сырокопчёную колбаску, буженину, твои любимые маринованные грибочки. Ешь давай! А на десерт будет кое-что особенное.

Нутелла. Огромная банка шоколадно-ореховой пасты. Только у бабушки её можно было безнаказанно лопать ложками.

У бабушки Тани вообще разрешалось многое. Можно было постоянно есть сладкое, без дела поваляться в постели днём, смотреть на драки в программе «Окна», обсуждать неприличное и называть бесстыжими козлами всех, кого и в самом деле считаешь таковыми. Иногда мне казалось, что бабушка всерьёз растит меня по принципу разбойничьей атаманши из известной сказки: «Детей надо баловать. Вот тогда из них вырастают настоящие разбойники!». [2 - Цитата из фильма «Снежная королева» 1966 года (по пьесе Евгения Шварца).]

Это было здорово. И определённо принесло свои плоды. Я выросла дерзкой, нахальной, острой на язык, презирающей любые авторитеты. Ко взрослым людям я относилась без особого пиетета, считая многих из них недоумками-переростками. Будучи калекой, я хорошо видела трещинки и слабости других, и беспощадно высмеивала чужие недостатки. Если что-то было не по мне, то я без колебаний ввязывалась в конфликты, потому что знала, что всегда сумею постоять за себя.

Бабушке это нравилось. Порой она спохватывалась и одёргивала меня за резкость, но это было напускное. Я не припомню, чтобы она хоть раз сказала, что любит меня, но я чувствовала бабушкину всеобъемлющую любовь каждой клеточкой своего детского тела. Она никогда не гладила меня, не обнимала. При встрече говорила сдержанное: «поцелуй бабушку» и даже бровью не вела, когда я прыгала ей на шею, впиваясь в её мягкую старческую щёку крепким поцелуем. Бабушка невозмутимо отстранялась и приказывала сесть за стол. Она всегда приказывала. У неё был авторитарный общения. И если указания остальных я воспринимала в штыки, то бабушкины команды приобретали звучание ласкового обращения к любимому озорному котёнку.

– Но сначала горячее. Мясо с картошечкой, соленья, скумбрия… Возьми огурец!

Если бы мне не повезло с астеническим телосложением, к четырнадцати годам у меня были все шансы превратиться в колобка и перекатываться по бабушкиному огороду с криком: «я больше не могу есть!». Дитя, чьё детство прошло под сенью войны и голода, знало только один язык любви: накормить. Любишь ребёнка? Корми его досыта. Всё остальное не так уж важно.

Бабуля была по-настоящему сильной женщиной и хорошо усвоила, что девочка может полагаться только на себя. Быть слабой недопустимо. В юности она переехала из деревни и, будучи полуграмотным ребёнком послевоенных лет, как-то умудрилась устроиться в городе. Она с нуля заработала на дом, вырастила дочь в одиночку, поддерживала старую мать. В молодости бабушка была красивой женщиной, одевалась с иголочки. Она не оставалась без внимания противоположного пола, но мужчины никогда не играли особой роли в её судьбе. Она не хотела связываться с кем-то, предпочитая оставаться хозяйкой и в своём доме, и в своей судьбе.

– Как там отец? – сурово спросила она, глядя как я с аппетитом уплетаю угощение. – Нашёл работу?

– Нет, – коротко ответила я.

Бабушкины губы побелели, задрожали.

– Положи себе ещё мяса, – снова приказала она.

Я не посмела ослушаться.

Бабушка не выносила зятя. Причиной столь сильной неприязни было шаткое финансовое положение нашей семьи. В другой жизни отец был перспективным молодым инженером. Он работал на заводе, получал хорошие деньги. Встал на ноги, женился, завел семью.

А потом случился распад СССР.

Завод, где трудился отец, закрыли. Ему пришлось менять работу чаще, чем светская дама из романов девятнадцатого века меняла перчатки. Оформляли полулегально, платили «в серую». Порой зарплату не платили месяцами; выживали на зарплату матери и мою пенсию по инвалидности. Матери приходилось просить помощи у бабушки. Так получилось, что она по-прежнему работала на хорошей должности, хотя уже давно вышла на пенсию. Бабушка жалела нас. Она ругалась на «никчёмного отца и мужа», но всё равно помогала деньгами, продуктами, дарила нам хорошую одежду и игрушки по праздникам. Её жутко злило, что отец так и не смог взять себя в руки и начать достойно зарабатывать.

– Всем тяжело, – говорила она. – Но как-то справляются! А он просто трутень. Ему удобно, что все вокруг помогают, тянут детей.

Бабушка не скрывала презрения в адрес моего отца. Это приводило к неиссякаемым конфликтам с матерью, – та любила мужа и бросалась на его защиту.

– Расскажи лучше, что у тебя нового в школе? Как успехи?

– Я лучше покажу.

Я достала из рюкзака зелёный дневник. На обложке красовался глобус. Мне нравился этот дневник. Он дарил мне надежду. Голубые моря и океаны омывали далёкие континенты, куда однажды ступит моя парализованная нога.

– Одни пятёрки, – бабушка улыбалась. – Какая же ты умница!

В дневнике пестрели красные чернила. Понедельник – пятёрка по биологии, две пятёрки по русскому. Вторник – английский, история. Среда – мировая художественная культура. Четверг – литература, музыка и физика. Пятница – русский и литература.

– Да, плодотворная неделька выдалась. Бабушка, мне надо позаниматься…

– Конечно! Сиди сколько нужно.

Бабушка жила в просторном частном доме, где специально для меня была выделена отдельная комната, мой личный рабочий кабинет. В спокойной обстановке учёба давалась легче. Никто не отвлекал.

В родительском доме всё было иначе. Бабушка Маша была глуховата и смотрела телевизор с убивающей громкостью. Не помогали даже затычки в ушах. Отец не был глух, но тоже любил смотреть передачи с нечеловечески громкими воплями из телевизора. А ещё он любил дёргать меня по пустякам.

– Ульяна! Ульяна! Быстрее, иди сюда!

Он орал так, будто в комнату вдруг прилетела ракета, оторвала ему обе ноги и заодно контузила на всю голову. Я закатывала глаза, откладывала в сторону ручку и ковыляла в комнату, где в старом кресле сидел отец. Кресло было ему не по размеру, из-за чего он казался похожим на разбухшее дрожжевое тесто, которому стало тесно в тазу и теперь из него срочно нужно испечь пирожки.

– Сколько можно тебя звать! – с раздражением говорил он. – Переключи канал. Я не хочу смотреть рекламу.

Телевизор был старым, сделанным ещё при Брежневе, поэтому пультом для переключения каналов служили дети.

– Пап, я уроки делаю, – оправдывалась я, подавляя внутреннее раздражение.

Я выходила в коридор и слышала в спину: