Метафизика души

При том, что у них было много общего, по характеру они оказались антиподами: хозяйственный, основательный и расчётливый Василий никак не понимал легкомысленной щедрости Танюшки, которая стремилась накормить и обласкать всех, кто попадался на её пути. Если ей присылали из дому гостинцы, она пекла пироги, варила картошку и устраивала пир на весь мир. О том, чем питаться, когда вся снедь закончится, просто не думала.

Наблюдая за этими аттракционами невиданной щедрости, Василий недоумевал:

– Кормишь всех в общаге, утешаешь, кофточки им вяжешь, а они как ценят твою доброту? Кроме насмешек и мелких издёвок в твой адрес, я что-то ничего хорошего не видел. Они же просто не замечают, какая ты на самом деле. А клички эти: мелочь, малявка, пионерка, детский сад на лужайке. Ты разве этого заслуживаешь? Они все вместе взятые мизинца твоего не стоят! А Лариска твоя любимая вчера так мне глазки строила, что я чуть не сорвался. Хотел сказать всё, что думаю, но сдержался. Ради тебя.

– Перестань, Василёк. Они добрые. Просто год назад, когда я только приехала, я совсем маленькой выглядела и вправду на пионерку была похожа: синяя юбка в складку, беленькая блузочка, а на ногах детские ботиночки. Ты же знаешь, как мне трудно обувь моего размера найти. Хорошо, сапожник дядя Фёдор умеет туфли мастерить. Вот, посмотри. – И она вытянула изящную ножку, обутую в красные туфельки на шпильке. – Что бы я без него делала? И ты бы меня за школьницу принял, если бы я одевалась как раньше. Они ко мне хорошо относятся. Я тоже иногда подшучиваю над ними. У близких людей так принято.

Василий неодобрительно качал головой и отбирал остатки припасов, чтобы припрятать в своём хранилище. Он договорился с дворником Фролычем, которого исправно угощал самогонкой, использовать кладовку с инвентарём для хранения своих продуктов. В специально сколоченном шкафу, увенчанном огромным амбарным замком, таились несметные богатства. Самодельная тушёнка в литровых банках пряталась за неподъёмным мешком картошки, бумажные пакеты со свёклой, морковкой, яблоками и сухофруктами притулились рядом с бочонком квашеной капусты. Завершала этот натюрморт в духе социалистического реализма бутыль самогонки, которая была так ловко закручена, что Фролыч никак не мог добраться до вожделенного напитка – только с разрешения Василия, имевшего собственные представления о том, сколько можно выпивать в день. Никакие мольбы и стоны не помогали – стакан, и ни капли больше. Фролыч сначала возмущался, грозился выгнать Василия вместе с его барахлом из такого райского места. Но тот был неумолим.

– Да меня на таких условиях каждый пустит, – говорил он, – а вот что ты без меня будешь делать – вопрос.

Чтобы иметь доступ к своему складу, Василий регулярно наводил порядок в кладовке: протирал и расставлял по местам неряшливый, как и сам дворник, инвентарь, подметал и даже мыл пол. Он любил порядок во всём. Апофеозом его мастерства стала специальная стойка с прорезями для всех инструментов: и для ржавых граблей, и для видавшей виды метлы, и для разнообразных совков-скребков. Фролыч только всплёскивал руками от восторга, приговаривая:

– Ай да Василий, ай да сукин сын! Во, муж из тебя получится знатный! Сам бы за тебя пошёл, ежели бы девкой был!

Когда Василий приходил к училищу встречать Танюшку, то часто наблюдал, как все бездомные кошки сбегались, ожидая получить от неё какое-нибудь лакомство. А она всегда была готова к этому нашествию. Из её потрёпанного портфельчика, набитого нотными тетрадями, как из рога изобилия появлялась бутылка молока, которым она заливала покрошенный в специальные мисочки хлеб, иногда кусочек рыбы или котлетка. С кошками у неё были такие же трепетные отношения, как и с давешней птичкой: она их гладила, старалась накормить самых робких и отогнать наглых мерзавцев. Василия забавляли клички, которые она им давала: там были и Фунтик, и Мерзавец, и Обормотка, и даже Хрен. Кошки окружали её, как только она показывалась на лестнице: ластились, мурлыкали, словно рассказывали что-то своё.

А Танюшка грубовато отгоняла их:

– Да дайте же пройти, обормоты! Как я вас кормить буду, если вы мне шагу не даёте ступить?

Но они мурлыкали всё громче, петляя и извиваясь вокруг её ног.

Василий терпеливо ждал, когда она закончит свой ежедневный кошачий ритуал, встанет с корточек и отряхнёт коротенькую юбчонку от хлебных крошек и кошачьей шерсти.

И только тогда он появлялся из укрытия:

– Привет, о повелительница кошек!

Танюшка, как и подобает повелительнице, поднимала руку с открытой ладошкой и сурово произносила всегда одно и то же:

– А теперь все геть отсюдова!

И кошки послушно разбредались по своим убежищам.

Танюшка обожала всех тварей божьих, и они платили ей тем же. И только собаки вели себя странно. Завидев девушку, они замирали, злобно рычали, а шерсть на загривке становилась дыбом. Они никогда к ней не приближались, но вид у них был то ли угрожающий, то ли испуганный.

Когда Василий впервые увидел необычную для своей избранницы картину, он спросил насмешливо:

– Что это с ними? Ты же дрессировщица. Похоже, не сильно тебя жалуют.

Танюшка только отмахнулась:

– От меня же кошками пахнет! Им это не нравится.

Василий наклонился к её плечу и понюхал:

– Что-то не улавливаю кошачий запах.

– Ну ты же не пёс… Я надеюсь.

– Нет, – согласился Василий, – скорее кот. Я же Василий. А от тебя пирогами пахнет, такой сладкой белой присыпкой – не помню, как называется.

– Ваниль называется, – засмеялась Танюшка, – мне повариха немного отсыпала. – И она достала пакетик, свёрнутый из газеты.

Василий стал Танюшкиным покровителем. Их союз был неизбежен. Два одиночества встретились и образовали пару. Они были практически неразлучны – вне занятий их нельзя было увидеть порознь. Их так и называли: Танька-Васька. Это звучало, как одно имя, а каждый из них перестал существовать отдельно от другого. Их паролем, символом пары, стал липовый цвет. Впервые Васька сорвал, подпрыгнув, пушистую веточку цветущей липы в июне, после окончания экзаменов за первый курс. Это даже была не веточка, а отделённые от неё цветы – трогательный комочек, напоминавший Танюшке чуть подросшего цыплёнка. Они сидели на их любимом месте, под той же вековой раскидистой липой.

– Понюхай, – предложил Васька, – какой запах! Его нельзя описать, можно только нюхать. Не зря пчёлки набрасываются на цветки, как только те появляются.

– Почему же нельзя описать? – возразила Танюшка. – У нас учительница даже стихи в классе декламировала. Она коллекционировала стихи о липе, представляешь?

– Молодая? – поинтересовался Васька.

– Молодая, а почему ты спрашиваешь?

– Наверное, влюблена в кого-то была, раз запах липы так её волновал.

– Может быть, я за ней не следила, а вот стихи кое-какие запомнила. Вернее, не стихи, а отдельные строчки. Те, что легли на душу:

Липовый запах из липовых пазух течёт.
Липа цветёт. Летний воздух – что липовый мёд:
Та же густая, янтарная, терпкая масса.
Ложку бери и на булку намазывай с маслом
Или тяни потихонечку прямо из сот.

– Класс, правильные строчки запомнила. Мне про булку нравится. У меня там, в комнате, стоит банка с липовым мёдом. Пошли по бутеру, а?

Нет, Васька не был романтиком. Запах не пробуждал в нём томления, как у Танюшки. Вот на бутерброд намазать – это да. Вкусно…

– Ты не заметил, что в стихах не про мёд говорится, а про воздух, «что липовый мёд»? Воздух будешь намазывать? – хихикнула Танюшка.

– Не, не заметил. Я про свой мёд сразу подумал: забыл про банку, под кроватью заныкал. Идём. Хлебушка только нужно купить и маслица. Я утром шёл мимо пекарни – запах стоит почище липового. Аж слюнки текут! У меня там знакомая тётенька пекарем работает. Полюбила меня. Говорит, я ей сына напоминаю. Всё время подкармливает. Пошли, она нам свежачка даст. – И он за руку потащил Танюшку в сторону пекарни.

– Хорошо, – согласилась она, – только с одним условием: я к твоему лакомству своё добавлю. Только для этого нам нужен ещё шиповник.

– Не вопрос, – кивнул Василий, – мне маманя целый мешок насушила, а я не знаю, что с ним делать. К Фролычу зайдём по дороге, отсыплем.

В комнате у Василия никого не было – ребята разбрелись кто куда на выходные. Танюшка помыла заварной чайник и ошпарила его кипятком. Тут же заложила липовый цвет и плоды шиповника и долго перемешивала пальцами, двигая смесь по часовой стрелке.

Васька заглянул через её плечо:

– Ты что, колдуешь?

– Ну, типа того, – ничуть не смутившись ответила Танюшка. – Представляю, как мы с тобой живём вместе и делаем всё дружно: и еду готовим, и комнату убираем, и в училище ходим. Ты ведь этого хочешь? Я правильно понимаю?

Васька покрылся краской от шеи до самой кромки лба. Конечно, он хотел, он очень хотел жить вместе с избранницей, только стеснялся сказать. К тому же, если они поженятся, им отдельную комнату в общежитии дадут, поди плохо. Пока Васька сбивчиво, заикаясь от волнения излагал всё это, Танюшка продолжала свой таинственный ритуал. Она залила смесь кипятком, но не доверху, а где-то на треть, и закрыла крышкой, а сверху укутала чайник полотенцем.

– Это что, ты мне предложение только что сделал? – наконец прервала его подруга.