Дневники дьявола

Дочь он так и не смог полюбить, но искусно прикрывал неприязнь к домочадцам, скрываясь от них в бесконечных делах. Когда натерпевшаяся от его постоянных отлучек и откровенного игнорирования жена начинала скандалить, теща, любившая его больше дочери и внучки, тоже мягко журила его за постоянные отлучки. Это была игра и как только он начинал нежно целовать в ответ ее сморщенные пальчики, унизанные перстнями с огромными драгоценными каменьями, мать и бабушка тут же вставала на сторону зятя и винила во всём дочь. После этого спектакля, максимум через неделю, все три дамы отправлялись на очередной курорт или в туристическую поездку за границу. Тесть радовался их отъезду даже больше Антона и они закатывались на неделю, а то и больше в тайгу.

Время шло, а Катков все еще тлел на своем посту, не желая уступать его никому и первый секретарь Холмского-5 горкома партии решил перебраться в столицу, минуя областной центр. Он зачастил в Москву и через год его старания увенчались долгожданным переводом в министерство. Теперь и у Антона появилась вполне реальная перспектива так же перебраться в белокаменную.

****

Надежды Антона на переезд в столицу рухнули вместе с Союзом. Тесть в последний свой приезд по эфемерной служебной надобности, а по факту навестить дочку и внучку за казенный счет, шепнул Антону, что уже поговорил с нужными людьми, и они подыскивают зятю тепленькое местечко с персональными пожизненными благами.

Антон подобострастно заверил тестя в своем нижайшем почтении, но торопить события не стал, как чувствовал, что рано переписывать и распродавать нажитое имущество и вводить в курс дела приемника, тем более он такового пока не нашёл. Договор, подписанный в бане Беловежской пущи старым пьяницей и двумя хитрованами поставил жирную точку в планах Максюты на гарантированно обеспеченную жизнь.

– Меченый мудак и три урода профукали такую державу! – Кузьмич удрученно глядел в граненый стакан и каждое его слово физической болью от несбывшихся надежд, от бессмысленно потраченных в лизоблюдстве и угодничестве годы, отзывалось в Антоне.

Старый егерь был абсолютно прав, но его потерянная держава была понятием виртуальным, а то, что потерял Антон, было ощутимо, исчислимо, имело конкретные формы и содержание. Тесть и теща теперь были, хоть и не последними, но все же только пенсионерами. Папуле назначили полагающуюся пенсию, позволяющую жить привычными запросами, оставили квартиру в центре столицы и заменили государственную дачу на вполне приличную дачку в Валентиновке, но это было все. Не успел тестюшка прилепиться к новой власти, не приняли столичные нувориши в свой круг старого сибирского делована, не пришёлся он к их двору.

Ленка с годами стала еще страшнее и дочь воспитала себе под стать – неумеху, бестолочь и истеричку. В общем, пора рвать с этой семейкой, нечего их тащить на собственном горбу. Предприятие, в следствии всех потрясений и реформ, работало так себе на государство, но вполне прилично на него. Антон платил людям мало, но регулярно и, на фоне повсеместных невыплат зарплат, недостатка в рабочей силе, даже при этих мизерных заработках ,у него не было. Он по-прежнему был в курсе всего и всегда, информаторы работали слаженно, поэтому никаких подковерных игр он не боялся. На все его личные нужды денег было более чем достаточно, а в черной кассе всегда были необходимые суммы на любую блажь.

Антон не долго горевал по поводу несостоявшегося переезда в столицу. Смутное время предоставило куда большие возможности, чем пыльный московский кабинет на одном из многочисленных этажей мрачного министерского здания. Максюта правильно «перестраивался» и сразу «ускорился», когда это потребовалось. В течении пары месяцев он за сущие копейки в казну и гораздо большие, но просто смешные по теперешним временам суммы по карманам нужных персон, быстро прибрал к рукам, как основной акционер, не только своё предприятие, но и половину складов с подъездными железнодорожными путями, большую часть магазинов и кафе города, расположенных на «красной линии» или пользующихся популярностью у горожан. Через подставных лиц, вхожих в круг областных воротил, прикупил Максюта ряд объектов и в Холмске, где своих желающих хапнуть за копейки государственное имущество было предостаточно.

Антон быстро освоился в новой реальности и ничего не упускал из того, что попадалось на глаза: покупал, отбирал, вырывал зубами. Рядом с ним были только, связанные круговой порукой и потому верные, люди. Он вел четкую бухгалтерию, досье на каждого и по-прежнему знал все, обо всех и своевременно.

Конечно, из мгновенно проросших перестроечных молодых сорняков бандитского толка, многие откровенно облизывались на приобретенную Максютой недвижимость и разными путями обнаруживали свой интерес. Особенно доставал один, нахальный и недавно «окультуренный» браток. Через заместителя Антона Дмитрий Борков не раз предлагал обсудить условия продажи двух магазинов, но Антон отказывался даже встречаться по этому поводу. Откуда-то взялся так называемый Свободный профсоюз с его лидером – прорабом ремонтно-строительного участка, приглашённого им на работу, уникального мастера, но, с некоторого времени, спорившего с ним на равных, который доставлял немалое беспокойство и подрывал миф о его, Антона, могуществе и непоколебимости. Обиделся, видишь ли, что Антон забрал его деньги. Не по рылу каравай, такие деньжищи иметь, мало ли, что заработал. Ну, этим непокорным прорабом уже занялись, вылетит он с его предприятия и через месяц о нём уже никто и не вспомнит. Но все же какая-то тревога поселилась в нем полгода назад и жила с ним уже постоянно, отравляя все и каждый день. У него не проходило ощущение, что за ним постоянно, неотрывно следят очень внимательные и очень недобрые глаза. Только здесь, в избушке Кузьмича, куда он приезжал неизменно один, он чувствовал себя в безопасности, но нельзя же жить здесь до конца дней.

****

Пока папка Кирилла еще была у меня, я долго, с карандашом в руках, изучала бумаги из нее. То, что в моем родном городке давно все продавалось и покупалось для меня новостью не было, но то, что многие власть предержащие стоили так дешево было открытием. Антоша явно не привык разбрасываться деньгами и экономил даже на взятках, но чиновники все равно продавались, и он действительно скупил практически треть недвижимости города за копейки. Я видела документальное тому подтверждение. Смысла опубликовывать эти записи не было никакого, но Сурмин умело воспользовался мемуарами Максюты, вычистив от взяточников, которые уцелели при всех сменах власти в стране, не только мой родной город, но и областной центр. Я понимала, что свято место пусто не бывает и на освободившиеся места усядутся так же далеко не кристально честные и душой болеющие за горожан люди, но Павел уверил меня, что будет держать их под неусыпым контролем и возрождение поломанной нами сети круговой поруки возродиться не даст.

Зная теперь о Максюте практически всё, благодаря его мемуарам, дневникам и изученным мною документам, изучив с помощью информации Сурмина окружение Антона и его недоброжелателей, я, тем не менее ни на шаг не приблизилась к разгадке, кто и за что именно исполнил вынесенный ему приговор. Я никак не могла понять, кому больше других надоел Максюта. Ненавидели и боялись его многие, но у имевших «железный» мотив было алиби на момент его гибели, а другим его убийство было или не выгодно или даже опасно. Чувство незавершённости моего расследования не давало мне покоя. Я не могла поставить точку и освободиться от навязчивого желания узнать кто же убил этого нелюдя. И я вдруг отчётливо поняла, почему мне не всё равно кто убил Антона Максюту. Мне очень не хотелось, чтобы его пристрелил наёмный убийца, решая для заказчика банальный вопрос с переделом собственности по принципу нет человека-нет проблемы. Это должна была быть казнь за содеянное зло. Я никогда не была сторонницей моратория на смертную казнь, который ввели по западным лекалам и мне жалко, в том числе, и моих налогов на содержание ублюдков до конца их бесполезной жизни. Я тоже, как и многие граждане, не верю в нашу судебную систему, порочную и предвзятую, выше закона ставящую «позвоночное право» и боюсь судебных ошибок, но это уже вопросы к организации правосудия. Даже при нынешнем состоянии права в моей стране я уверена, что нелюдь, на счету которого есть хоть одна загубленная им сознательно и намеренно невинная жизнь, не имеет право дышать и радоваться наступающему дню, если вина его установлена без всяких сомнений. На счету Максюты таких жизней не одна и мне хотелось, чтобы он был казнён за содеянное, а не убран по заказу с пути такого-же урода.

Я не заметила, что за этими размышлениями провела на своём мохнатом острове всю ночь и вдруг отчётливо поняла, что мне необходимо найти разгадку убийства Максюты и поставить на нём жирную точку, иначе я не смогу избавиться от черноты, которая забилась из его дневников в мой мозг, проникла в душу и просто не даёт мне спокойно жить и радоваться. Ну вот такая я дура!

За окном уже посерело небо. Я, разминая затекшие ноги, неторопливо слезла с кресла и вышла на балкон, подставив лицо утреннему ветерку. Я блаженно потянулась и именно в этот момент из полной пустоты в голове, притаившаяся где-то мысль выскочила из укрытия, и я вдруг отчётливо услышала фразу Степки Мальгина, на которую тогда просто не обратила внимания. Я тут же набрала номер Ксении, которая сначала сонным голосом поинтересовалась, знаю ли я который сейчас час в моём родном городе, но потом, поняв, что мне приспичило, и я не отвяжусь, подтвердила мое предположение. Я положила сотовый и посмотрела на часы. Пожалуй перед звонком «ГлавВреду» стоит принять душ, сварить кофейку и перебрать дорожную сумку.

Примерно через час, уже сидя в такси, я созвонилась с Михалычем и он, отпустив меня за мой счет на неделю, прислал к утреннему рейсу в Холмск Люсинду, которой я передала флешку с фотографиями и материалом статьи об открытии холмского детского санатория. Вот уж точно, дурная голова ногам покоя не дает!

Глава двадцать шесть.

В аэропорту, как я и просила Ксению, меня встретил Алексей на красивом белом джипе. Я ехидно поинтересовалась, куда делась любимая «шестерка» и хохол неподдельно взгрустнул:

– В гараже голубка скучает. Мне теперь по статусу этот агрегат полагается. С Сурминым спорить так же бесполезно, как и с моей женой. Никакого интереса теперь в моей жизни не стало. На моей «Манечке» я в городе всю крутизну на их «Ландроверах» и «Мерсах» делал, а теперь плетусь в общем строю и статусу соответствую. Тошнит, а что делать?

– Верю, но помочь ничем не могу. А вот Вы, Алексей даже очень можете меня выручить. Мне нужно поговорить с вашей женой, желательно в течении трех дней.

– А сегодня Вы заняты?

– Нет.

– Так чего тогда тянуть, у Вас похоже срочное дело, коль Вы из Москвы через день вернулись. Настя отдыхает с детьми на даче, сейчас созвонюсь и поедем. Я в вашем полном распоряжении, меня шеф к Вам прикомандировал, велел сопровождать и решать все вопросы оперативно, так что всё вписывается в указивку, заодно и с семьей повидаюсь.

Алексей недолго поговорил по телефону, но, окончив разговор, объявил мне, что нам придется сначала заехать за продуктами.

Как всегда лихо мы припарковались у бокового входа на губернаторский рынок и Алексей, достав из багажника добротный рюкзачок на мягких колесиках, попросил меня не скучать и скрылся в толпе. Я включила радио, поймала волну любимого радиоканала и с удовольствием прослушала подборку ретро мелодий. Примерно через полчаса из толпы вынырнул Алексей, волоча за собой набитую до отказа огромную сумищу, в которую превратился скромный рюкзачок, с которым он уходил. Перехватив мой изумленный взгляд, он усмехнулся:

– Будем принимать Вас по высшему разряду. С моей супругой лучше не спорить, я давно не пытаюсь и Вам не советую, Мария Станиславовна. Стеснение и отказы оставляем прямо здесь и худеть будете завтра.

Через час вальяжный джип, мягко переваливаясь на разбитой колесами тракторов деревенской дороге, подкатил к красивому резному забору, небесно голубого цвета и просигналил приятной мелодией. Ворота почти мгновенно распахнулись и из них одновременно выскочили огромная лохматая собака , пушистая кошка или кот и двое мальчишек младшего школьного возраста. Кот грузно рлюхнулся на капот прямо перед стеклом и стал грациозно прохаживаться по нему, как бы демонстрируя свое превосходство перед остальными встречающими. Алексей распахнул дверцу и грозно скомандовал:

–Василий, геть, это тебе не «Манюня», поцарапаешь ненароком своими когтищами!

Кот в знак протеста на окрик хозяина так же громко мякнул, но с машины спрыгнул и демонстративно пошел через дорогу, задрав свой огненно-рыжий пушистый хвост. Огромный и такой же как кот рыжий пес, еле сдерживая себя и взметая хвостом дорожную пыль, все-таки сидел на месте и не мигая смотрел на Алексея, ожидая разрешения подойти к хозяину. Зато братья ждать не собирались ни секунды и, как только отец вышел из машины, повисли на нем с радостными криками. Пес начал поскуливать и нетерпеливо перебирать передними лапами. Алексей опустил сыновей на землю и кивнул собаке:

–Джери, хороший мой, иди сюда, умный пес!

Умный пес, тут же , позабыв о солидности и манерах, в мгновение ока оказался рядом с хозяином, вскинул передние лапы ему на плечи, по щенячьи повизгивая от восторга, попытался лизнуть хозяина в нос.

–Джери, марш на место! – раздался строгий женский голос.

Пес послушно отскочил от Алексея и, оглядываясь, засеменил во двор. Я посмотрела ему вслед и увидела стоящих рядом стройную девушку с перекинутой через плечо роскошной косой и статную молодую даму с короткой стрижкой. Они так же, как и остальная веселая компания, были рыжеволосыми. Похоже солнышко очень любило это семейство, одарив его щедро своим золотом и перебив, тем самым, даже хохлятскую кровь черноволосого отца.

– Здравствуйте, Мария Станиславовна, – поприветствовала меня хозяйка дома и неторопливо подошла к машине, пока я спрыгивала с высокой подножки. Представившись только по имени она протянула мне руку и крепкое рукопожатие сразу напомнило мне характеристику Степки о самом крутом адвокате холмской области.

«Да, Настя, как же мне завоевать Ваше доверие?» – стала соображать я, но в это время к нам подошла девушка и, представившись мне, не переминула подкусить отца:

– Батяня у нас этикеты соблюдать не желает, представлять нас и не думает, посему мы по-простому, уж не обессудьте. Я – Злата, старшая сестра этих нахалят, которые до сих пор висят на отце. Мария Станиславовна, давайте я Вас в вашу комнату провожу, расквартируетесь и отдохните перед застольем. А может сразу на речку сходим? Я в такую жару просто весь день бы в воде сидела под шляпой!

Эта мысль мне показалась очень кстати, она давала время на обдумывание деликатного разговора и возможность познакомиться с Настей через ее дочь поближе.

– Прекрасно, Злата, я с удовольствием принимаю ваше приглашение. Может к нам и остальные присоединятся?

Мальчишки дружно заверещали, приветствуя возможность еще раз поплескаться в реке, поддержал нас и Алексей. Настя было воспротивилась, но все остальные домочадцы стали слаженно скандировать хором «Идем, идем, идем!», и она сдалась, велев только сначала разместить меня и разобрать сумку с продуктами.

Алексей достал из джипа мои вещи и свой огромный мешок на колесиках. Злата, не обращая внимания на мои протесты, легко перехватила мой баульчик у отца и маминым командным голосом пригласила меня следовать за ней.

Дом в глубине не очень большого участка, был похож на сказочный теремок. Деревянные кружева украшали весь его фасад, а на коньке лениво ворочался флюгер в виде фигурки Карлсона, с пропеллером в положенном месте. В окна мансарды была вставлена мозаика с цветочным орнаментом, ставни были разрисованы диковинным цветочным узором. Я до того залюбовалась сказочной красотой дома, что Злата меня потеряла и, выглянув с крыльца, нетерпеливо окликнула:

–Мария Станиславовна, ну где же Вы?

Я поспешила в дом и по красивой лесенке с точёными балясинами поднялась в след за девушкой на второй этаж. Злата распахнула сразу две двери и предложила:

–Выбирайте любую комнату, какая больше понравится.

В первой по ходу комнате тон задавали двустворчатый шифоньер, старинный комод и невысокая книжная этажерка на точеных стойках. В углу стоял большой сундук, а у окна, на накрытом кружевной скатертью круглом столике, стояла полупрозрачная голубая ваза с букетом полевых цветов. Занавески на французском окне от пола до самого потолка были из прозрачного тюля, а на шторах цвели огромные красные маки.

Я словно очутилась в своем детстве. Каждое лето родители отвозили меня к бабуле в небольшую деревеньку под Владимиром, и я оставалась там до самого сентября, ни разу не поменяв ее на берег моря. Братца моего, перенесшего в раннем детстве пневмонию, каждое лето родители по очереди возили в Ялту или Евпаторию, но я неизменно спрыгивала с поезда на станции в трех километрах от бабушкиной деревни. Она или муж ее тетки Ольги, дядя Петя, встречали меня на станции, и мы шли по лесной песчаной дороге до ее дома. Я издалека видела высокую раскидистую березу, под которой уже с середины июля всегда росли крепкие подберезовики на жареху и стройную ель, хранившую прохладу в горнице и на моей терраске.

Я подошла к окну и к своему изумлению, увидела за ним балкон, на перилах которого лежала еловая лапа. Распахнув створки толи окна, толи балконной двери, я, забыв обо всем на свете, шагнула на балкон и с надеждой взглянула вправо. Еще молодая, но уже раскидистая береза стояла там, где мне так хотелось её увидеть. На глаза невольно навернулись слезы и я, подняв мягкую пихтовую лапу, вдохнула ее изумительный новогодний запах. Елка оказалась пихтой, березка была еще молодой, но ощущение беззаботного детства и умиротворения из-за этих мелких неточностей никуда не ушло. Я вернулась в комнату и плюхнулась на широкую кровать со сдвинутым к стене марлевым пологом:

– Злата, я остаюсь здесь!

– А может все-таки взгляните на другую комнату? Там великолепный вид на реку. – настаивала девушка и, что бы ее не обидеть, я оторвалась от блаженных воспоминаний, и мы прошли чуть дальше по коридору.