Мигрант, или Brevi finietur

Он расхохотался. На него покосились, но ничего не сказали.

Потом явился инструктор старой группы, молчаливый и смуглый мужчина лет сорока. С его появлением и «старики» из прежней группы растеряли высокомерие. К большому удовольствию Крокодила, инструктор моментально велел снять «быка» с вертела и разделать, как полагается. Запахло мясом, собрались из лесу разнообразные мухи – но, в отличие от земных, они не вызывали у Крокодила отвращения. Все равно что бабочки слетелись.

Подростки, только что прибывшие на остров, старались помочь – или, по крайней мере, изображали такое старание.

– Сидим? – от Айры не укрылась, конечно, выжидательная позиция Крокодила.

– Не было других распоряжений, командир, – отозвался он, не вставая.

Айра отошел, не сказав ни слова. Крокодил запоздало раскаялся: ему бы поискать подходы к этому человеку, он ведь собирается успешно пройти Пробу, а не устраивать скандал. Но манеры Айры бесили его. Тот был, пожалуй, всего на пару лет старше Крокодила: в отличной физической форме, с авторитарными замашками, но заурядный, в общем-то, мужичонка. Из тех, что дуреют от крохотной власти. А тут такой подарок: власть над пацанами, которые из кожи вон лезут, лишь бы пройти испытание…

Быстро темнело. В лагере сделалось суетливо и тесно. Крокодил ушел к реке и сел на камень, глядя на звезды в воде. Незнакомый рисунок созвездий дополнялся сотнями спутников, ползущих быстро и медленно: там автоматические заводы на орбитах, там конгломераты фабрик, беспилотные сухогрузы и контейнеровозы, склады и отделы технического контроля. Там колоссальное производство, а здесь – тишина и вода, и дикарский лагерь для подростков. Правильно ли я сделал, выбрав Раа?

Он задумался. Красота этого места, такая странная, такая яркая, не давала ему поверить в плохое. Но факт остается фактом: четверо из предыдущей группы уехали домой раньше времени, не получив статуса. Четверо обычных местных парней, не мигрантов. Четверо из тридцати пяти.

После дневной жары снова становилось зябко. Плед бы, подумал Крокодил с грустью. Теплый клетчатый плед. И шезлонг. И рюмку коньяка. Ничего этого не предусмотрено в Юрском периоде… Но что я имел в виду, когда говорил себе, что будущего на Земле нет? И почему, так меня растак, я не объяснил внятно, что случилось?

Лоа взорвался. Там теперь пыль. Кто успел – торчит сейчас беженцем на голых астероидах. Кто не успел… неохота думать. А синекожий с Дару, что встретился Крокодилу в столовке для мигрантов – тот мудрец, выходит. Рано спохватился, дорого заплатил. Вот как Крокодил.

Вдыхая запах дыма, он вспомнил свою кухню. Семь квадратных метров; пустой вазон на подоконнике – там был кактус, но почему-то сдох. Клетчатый стол, и след от чьей-то сигареты на ламинированном полу. После развода со Светкой они продали трехкомнатную квартиру, оставшуюся Андрею от матери, и купили себе каждый по «однушке». Светка моментально сдала свою внаем. Это было три года назад… Первое время Крокодил виделся с сыном по выходным, но тот был еще маленький, его интересовал не столько отец, сколько новые игрушки… Во всяком случае, так казалось.

Потом Светка вышла замуж за какого-то… Потом уехала в Англию… Или все-таки в Германию? Светка будет последней, кто заметит, что Крокодил куда-то делся.

Как хорошо, что он не успел завести собаку. Что у него даже хомяка нет. Вот он пропал – собака сидела бы взаперти, выла… А так будет тихо. Никто не взвоет. Станут звонить из редакции. Дня через три… или пять? Когда он не сдаст работу в четверг – вот тогда они первый раз удивятся…

Да нет же! Не удивятся! На Земле еще нет ни собак, ни секретарш: ни питекантропа, ни Магомета, ни Христа, ни фараона. До рождения Крокодила – миллионы лет. Никто не хватится.

Он сидел, обхватив руками колени, глядя на воду. В воде отражались сотни искорок: вертелись спутники, пыхтели заводы, герметически изолированные от окружающего пространства, плыли транспортные корабли. Я вполне мог эмигрировать просто от скуки, подумал Крокодил. Но мне хочется верить, что Земля взорвалась через пару месяцев после того, как я подписал миграционный договор. За это гадкое желание я себя презираю.

От лагеря потянуло нормальным, совершенно земным духом жареного мяса. Крокодил сглотнул слюну: самокопание на этом острове не более уместно, чем строгий ошейник на йоркширском терьере. Путей у него всего два: завоевать себе статус на Раа либо найти способ вернуться домой. Либо сперва завоевать статус, а потом, используя его, отыскать пути назад.

Уже шагая к костру, Крокодил подумал: что, если Айра публично прогонит его от костра под тем предлогом, что «он дров не носил, он печку не топил, он кашу не варил»?!

Заодно и проверим, решил он мрачно.

* * *

Никто ему и слова не сказал. Все сделали вид, что мигранта здесь нет.

Истекающее соком мясо ломтями лежало на огромных жестких листьях. Туши «быка» хватило, чтобы вдоволь накормить ораву голодных подростков. Насытившись, вчерашние мальчишки, а ныне полноправные граждане Раа, выстроились в длинную шеренгу – старшему было лет восемнадцать на вид, младшему – не больше четырнадцати, но Крокодил опять поразился, какие они высокие. Пожалуй, в целом выше взрослых; их инструктор, коренастый молчун, был на полголовы ниже любого из них. Новоприбывшие во главе с Айрой расположились «в партере»; инструктор старой группы прошелся перед шеренгой, со значением заглянул каждому в глаза, а потом крикнул: «Есть!» и вскинул к небу кулак. Подростки повторили его возглас и жест – от рева тридцати глоток вздрогнули высокие кроны. И тут же прямо из воздуха возникла песня.

Негромко, но на удивление слаженно пели ребята, прошедшие Пробу, а новоприбывшие подпевали вполголоса, как бы тайком. Ударили ладони, застучали палки по стволам, отбивая ритм; это наше право, пелось в песне. Мы здесь по праву. Растет трава, течет вода, челнок выходит на орбиту – по праву. Светится день и темнеет ночь, я возвожу свое жилище – по праву. Мы здесь по праву.

Инструктор отрывисто называл имена, ухитряясь попадать точно в ритм. Новые граждане выходили к костру. При свете огня их лица казались медными, губы у многих лоснились от мяса. Не было варварских обрядов – никого не мазали кровью, не кололи иголкой, никто не плясал в перьях – только песня звучала, с каждым куплетом набирая мощь. В ней слышалась глухая, глубоко спрятанная угроза.

Инструктор надевал на шею каждому новому гражданину деревянную плашку на цепочке. Эти «деревяшки» походили на временное удостоверение Крокодила, как «БМВ» на «Запорожец». Когда последний в группе получил свое право, песня звучала на весь лес. Откуда-то появились трещотки, погремушки, самодельные барабаны; новые граждане – абсолютно, феерически счастливые – ринулись в танец вокруг костра. Крокодил ощутил зависть.

Новички, прибывшие сегодня, зависти и не скрывали. Крокодил исподтишка стал разглядывать лица: Полос-Над сидел грустный, воображал, наверное, что уже сегодня мог бы танцевать с победителями. Зеленоволосый Тимор-Алк устроился в стороне, плотно сжал губы и смотрел мимо танцующих, мимо огня, в пространство.

«Это наше право. Мы здесь по праву. Жены рожают детей – по праву. Учитель растит росток – по праву. Мы здесь по праву».

Тимор-Алк встал и ушел в темноту. Никто даже не повернул головы.

Крокодил, тоже сидевший чуть в стороне от общего праздника, поднялся раньше, чем понял, зачем.

Белая спина Тимор-Алка далеко виднелась в светлой ночи. Крокодил догнал его. Мальчишка обернулся резко, как распрямляется пружина:

– Чего ты ко мне привязался, мигрант?!

Крокодил опешил. Зеленоволосый был, кажется, на грани истерики.

– Ладно, иди себе, иди…

Тимор-Алк ушел, шелестя травой. Крокодил постоял, слушая шум у костра. Вернулся в лагерь, неторопливо выбрал себе гамак и лег, не надеясь уснуть, глядя сквозь ветки в залитое светом небо.

Подростки из прежней группы, и с ними инструктор, уехали после полуночи, и в лесу снова сделалось тихо.

* * *

– Человек – свой хозяин.

Айра, чисто вымытый, с каплями речной воды на груди и плечах, стоял перед претендентами. Все – и Крокодил – стояли перед ним, одетые в короткие свободные штаны.

– Человек не позволяет обманывать себя. Человек видит то, что есть, а не то, что хотелось бы.

Айра не закладывал руки за спину, не скрещивал на груди, не тер ладони, ничего не вертел в пальцах и не помогал себе жестами: его руки были опущены, но язык не поворачивался сказать о них – «висели». Айра говорил – «человек», и Крокодил понимал, что используется слово с множественным значением: «полноправный гражданин», «хозяин». Он понимал, что по-русски это звучало бы по-другому, и маялся, как принцесса, которой под матрац подложили булыжник.

– Мы живем на войне, мы – тонкая мембрана, поле борьбы между материей и духом, которые вечно спорят, что первично. Человек – боец обеих армий. Человек – пограничный знак.

Мальчишки слушали, кто жадно, кто с некоторой робостью. Что они понимают, думал Крокодил. Я не понимаю ничего, или почти ничего. Или это ритуальные заклинания, в которых не должно быть особого смысла? Человек как поле борьбы между материей и духом… Обалдеть.

– Проба – это Большой Смысл. Отрицательный результат – тоже результат; я говорю это потому, что не все из вас получат удостоверения. Тот, кто не получит, должен помнить: это не конец жизни. Это тоже ответ, пусть нежелательный. Но это ответ.

Утешительно, подумал Крокодил. Четверо парней во главе с Полос-Надом, завалившие досрочное испытание вчера, казались подавленными и глядели на Айру исподлобья.

– Сегодня ваш первый подход к Пробе. Вижу, вы успели переодеться. Теперь возьмите вот это.

По его команде двое парней вытащили на середину поляны огромный кожаный тюк, внутри которого скрежетало железо. Разложили на траве, вчера вытоптанной до голой земли, а сегодня с утра опять зазеленевшей. Крокодил вытянул шею: внутри, на потертой коже, лежали большие ножи в деревянных ножнах: три десятка одинаковых ножен с торчащими из них рукоятями.

– Разбирайте.

Крокодил подавил желание кинуться к тюку в числе первых. Небольшая свалка имела место, а Крокодил не опускался до толкотни с подростками. Выждал несколько секунд и взял лучший из трех оставшихся ножей – вернее, убедил себя, что этот лучший. Определять не было ни времени, ни возможности.

Ножи оказались тесаками – широченными, очень острыми, грубыми клинками. Несколько минут ушло на изучение, пробы, попытки обмена. Крокодил одним из первых додумался, как прицепить ножны к поясу.

Вооружившись, полуголые мальчишки сделались похожи на стаю маньяков. Крокодил еще раз проверил, нельзя ли подтянуть ножны повыше; на бегу, думал он, эта штука набьет мне здоровый синяк. А если откуда-то свалюсь – вообще рукоятью проткнет внутренности.

– Человек – свой хозяин, – медленно повторил Айра, расхаживая по поляне. – Хозяин и тела, и духа… Камор-Бал, сколько ударов сердца за единицу?