Пещера

Улыбка вахтера показалась ему натянутой и чрезмерно льстивой; он погасил ее какой-то мелкой придиркой. Завпост шарахнулся с его пути – тогда он не поленился пройти на сцену и собственноручно проверить декорацию. Нашел изъян, излил раздражение, чуть успокоился; пришел к себе в кабинет, заперся, раскрыл окно, уселся на широкий подоконник.

Весенняя улица роилась, галдела и цокала каблуками. На клумбе напротив огнем горели тюльпаны; день готовился стать вечером, весна готовилась стать летом. На скамейке у служебного входа жизнерадостно курили рабочие сцены, а уборщица меланхолично бродила вокруг стеклянных дверей, подхватывая веником разнообразный весенний хлам; потом к рабочим присоединилась молоденькая девочка-билетерша, мечтающая стать актрисой, и веселье на скамейке достигло своего апогея.

Раман ощутил сильнейшее желание спуститься. Разогнать парней по рабочим местам, а девчонке сообщить, что актрисой она не станет. Никогда; что она бездарна, что ей надо думать совсем о другой специальности, поступать в техникум или институт…

Он превозмог себя. Тремя широкими кругами прошелся по кабинету, уселся за стол, пододвинул к себе чистый лист бумаги.

Пункт первый. Никогда не следует проводить параллели между миром людей и миром Пещеры. Задирая сарну, он всего лишь убивает более слабого зверя. В согласии с собственным инстинктом хищника и в соответствии с ее ролью жертвы…

Он нарисовал на чистом листе жирную единицу и обвел ее кружком.

Неестественность. Вот что пугает. То, что случилось с ним, – извращение. Одна ненормальность за другой – сперва троекратный промах… Смог бы он опознать жертву, если бы не упустил ее трижды? Нет. Могла бы она узнать его?.. Определенно не могла бы. По совершенно объективным причинам.

Он пририсовал к нарисованной единице руки и ноги.

И ниже нарисовал почему-то детскую коляску. И еще одну, другой модификации. И еще.

Это здесь, в театре, он может позволить себе ненормальность. Искусству интересны извраты… Сааги должны быть НОРМАЛЬНЫМИ. Как нормальны все звери. Прочие просто не доживают до зрелости…

Он вздрогнул. Когда-то в юности он видел в Пещере егеря – только раз, но запомнил на всю жизнь. Человекоподобная фигура с железным хлыстом в руках – что может быть страшнее с точки зрения зверя?..

Быть ненормальным режиссером – почетно. Но быть ненормальным саагом…

Раман поежился.

Еще полгода назад он дал согласие поучаствовать в закрытой социологической программе. Пообещал сообщать о каждом случае так называемого везения жертвы – и посмеялся про себя, уверенный, что сама встреча с ним исключает какое-либо «везение». И вот… позавчера утром позвонил по условленному телефону и, морщась, изложил суть дела.

Что заставило его снять трубку? Интерес к практической социологии?

Нет. Страх перед ненормальностью. Желание внушить самому себе, что произошедшее – закономерно.

Вежливый голос в трубке чуть утратил самообладание, удивленно переспрашивая: трижды?!

Раман умел улавливать мельчайшие подтексты – и потому, положив трубку, впал в жестокую депрессию. И не успокоился, пока на утренней репетиции на довел до истерики самолюбивую актрисулю, вчерашнюю студентку, талантливую, в общем-то, девчонку…

И, успокоившись, решил, что досадный период его жизни – позади.

И крупно ошибся. Потому что их встреча с Павлой – преступление. Против законов природы. И ему страстно хочется вернуть сегодняшнее утро – избежать столкновения любой ценой.

Интересно, девчонка проболтается?

Интересно, а у психиатрической службы есть каналы, по которым можно отслеживать такие вот… встречи?

Интересно…

Он спохватился и посмотрел на часы; до спектакля оставалось сорок минут.

Он спустился к служебному входу в тот самый момент, когда Клора Кобец, молодая героиня сегодняшних «Белок», закончила милый разговор с вахтером и провела через вертушку долговязого, сияющего от радости парня. Раман остановился, оперся о дверной косяк и с удовольствием подождал, пока Клора его заметит.

Она заметила. Улыбка улетучилась с ее лица, смылась, будто плохая косметика. Парень еще сиял – он еще не знал Рамана Ковича. Ничего, узнает.

Выждав паузу, Раман обернулся к вахтеру:

– Господин Охрик?..

Вахтер забормотал оправдания; Раман не стал его слушать:

– Я настоятельно просил бы вас помнить, что пребывание любой посторонней особы в служебной части театра чревато для вас взысканием по службе. Лично для вас… Повторять я не стану, господин Охрик. Вас, молодой человек, попрошу покинуть помещение.

Парень глядел на него во все глаза. Он, вероятно, думал, что в храме искусства живут добрые и покладистые боги.

– Господин Кович, – дрожащим голосом вмешалась девушка. – Я хотела заказать билет, входной… Но администрация отказала, я подумала, что если он тихонько постоит на ярусе…

– Выйдите, молодой человек, – сказал Раман холодно. Юноша покраснел до корней волос – и слепо двинулся назад, к вертушке; девушка шагнула за ним – Раман заступил ей дорогу:

– У вас впереди сложнейший спектакль, Клора. Вы явились на полчаса позже, чем предписано. Вы занимаетесь… короче, вам плевать на театр, плевать на зрителя, плевать на меня и уж тем более начхать на искусство… Я огорчен. Все, что я думаю по этому поводу, я скажу потом – а сейчас немедленно идите готовиться… и постарайтесь сосредоточиться. Вперед.

Он проводил ее взглядом – еле сдерживая злые слезы, она тащилась вверх по лестнице, и рядом волочился по ступенькам сдернутый с шеи цветастый шарф.

Перед «Голубым Рогом» он ничего не сказал бы ей. Там совсем другая работа… А вот перед «Белками» ее надо вздрючить. Надо хорошенько завести – иначе она не потянет ритма…

Его настроение чуть улучшилось; он поднялся в кабинет, выпил чашку кофе, потом прикинул расписание репетиций на будущую неделю, потом позвонил бывшей жене и достаточно мило поболтал с сыном. Связался с администраторской, убедился, что «Железные белки» распроданы на два месяца вперед, удовлетворенно кивнул и отправился в зал.

Публика, сплошь приличная и респектабельная, густо заполнила собой партер, и непреклонная старушка с программками гнала на верхний ярус «заблудившуюся» парочку студентов с входными билетами. Раман прошелся по фойе – за стеклянными дверями спрашивал «лишнего билетика» изгнанный долговязый юноша, и на лице его было отчаяние.

«Белки» пошли хорошо.

Раман сидел в директорской ложе – справа от сцены; Клора Кобец работала пристойно, на нерве, но без нажима. Привычно фиксируя мелкие неточности и «блохи», Раман, сам того не замечая, щелкал пальцами, помогая поддерживать ритм. Метроном, метроном, метроном…

Потом он на некоторое время увлекся, любуясь своим детищем – точным, граненным, как алмаз, прозрачным и жестким спектаклем; потом из третьего ряда выбрались две фигуры и крадучись поспешили к выходу, и у дверей их нагнали еще две; Раман поморщился – да, «Железные белки» требуют подготовленного зрителя. Хорошо бы не бегать по залу, мешая соседям, хорошо бы дождаться антракта и спокойно уйти…

Он снова попытался сосредоточиться – но с этого момента мысли его пошли вразнос, будто буйные пьяницы. Неисповедимые кривые дорожки вели их все дальше и дальше от разворачивающегося на сцене действа; Раман думал о женщине с коляской.

Когда родился сын… Они с тещей купили клеенчатую простенькую сине-лиловую коляску. Отцам приличествует испытывать гордость, впервые выходя на прогулку с родимым свертком на четырех колесах, – но Раман помнил только усталость и страх. Он решительно не знал, что делать, если малыш закричит.

И он кричал. Ох, как он однажды кричал, Раман шел домой по сотне незнакомых улиц, не шел – бежал, толкая коляску, будто возок с мороженым, и встречные женщины смотрели на него как на палача…

Коляска. Коляска…

На сцене застыла четко выверенная мизансцена; Раман всегда злился, когда героиня не попадала в нужную точку, но сегодня Клора Кобец замерла именно там и тогда, где и когда это было предписано, Раман самодовольно улыбнулся, нагоняй не прошел даром, гонять их надо, гонять…

Коляска.

Молодая мама на той стороне перекрестка, резко поднимающая складной капюшон коляски. Серая машина, срывающаяся с места…

Мизансцена.

Три объекта, три точки – девушка Павла, ступающая с тротуара на мостовую, молодая мама… Машина. Водитель не видит за углом Павлу – но женщину с коляской он видит отлично, а зритель, наблюдающий с балкона, случайный зритель Раман видит всех троих…