Чуждость

– Да, уже давно, миссис Вельд. Два маленьких поставили. С ними удобнее.

– А почему тогда туда не перенесли шкаф с вакцинами и медикаментами? Место-то пропадает.

– А там до недавнего времени СКД установка стояла, лишь несколько дней назад её у нас забрали. Так что не успели место занять, да и указаний не было, может, временно её забрали…

– А вы её что использовали в экспериментах?

– Раньше да, а сейчас практически совсем перестали использовать, теперь вот совсем её забрали… уж больно результаты непредсказуемые были: после первого воздействия на одних животных это давало такое повышение бета-активности, что и сутки животное не выдерживало, а на других вообще сначала не влияло, а вот после повторного набора тех же импульсов вообще стопроцентный падеж… Так что хорошо, что забрали ее.

– Да, скорее всего, Вы правы, – согласно кивнула Мила, стараясь изо всех сил подавить бурю эмоций захлестнувшую её изнутри. – Кстати, когда будут готовы новые данные по текущей динамике?

– Через два часа, как обычно.

– Если Вас не затруднит, Нильс, – прочитав его имя на бейджике, приколотом к карману рубашки, она решила попросить первое, что пришло в голову: – сделайте по ним и данным недельной и двухнедельной давности небольшую сравнительную таблицу. Я в общем-то в основном ради этого и пришла. Сможете в отсутствии шефа или мне ему звонить, просить?

Пусть запомнит, что её приход обусловлен именно этой её просьбой.

– Нет, это совсем не обязательно, просить его. К тому же у него внутренний телефон выключен все время. Он лишь изредка сам звонит. Так что я и без его указаний сделаю. Вам по всем параметрам?

– Нет по выборке четырех основных и шкале уровня здоровья подопытных.

– Хорошо, миссис Вельд. Все сделаю и пришлю вместе с отчетом.

– Лучше внутрь вложите.

– Хорошо, как скажите.

– Спасибо, – с улыбкой кивнула она и направилась к выходу из отдела.

Выйдя из блока, где располагался отдел Гарнери, Мила не пошла к себе в кабинет, поднялась на крышу здания в зимний сад. Выбрав кресло в самом дальнем углу, опустилась в него, оперлась локтями о колени и прижала ладони к лицу, пытаясь вызвать чувство отстраненности от ситуации. Однако начать медитировать не удавалось. Ибо не давала злость клокотавшая внутри.

Проклятье… Как Шон посмел начать такое за её спиной, начать, несмотря на то, что знал, чем это чревато? Неужели решил рискнуть в её отсутствие, в надежде, что если будет результат, то уговорить её продолжить, а если не будет, то все свалить на бестолковость Криса, что в общем-то и было сделано… Логично… но почему именно на подопытных Криса? Неужели во всем институте не нашлось других животных? У Шона масса возможностей была использовать установку СКД в других отделах, но он не стал… не стал, потому что знал, что это не особо перспективно… А здесь стал… Почему? Отличие в одном: животные Криса подготовлены для ежедневного сканирования изменений активности головного мозга. Неожиданно ей вспомнились слова аспиранта о наборе импульсов, и все моментально встало на свои места. Но вывод был столь нереальным, что она непроизвольно выругалась:

– Черт! Неужели? Нет, не может быть…

Нет! Это глупо! Глупо! Это был его величество случай, вероятность которого настолько близка к нулю, что и невычислима… Шон не мог не понимать, что повторить его попросту нереально. Но ведь начал? Начал… и похоже на цену ему было плевать…

Она подняла голову, нервно сжала правую руку в кулак, потом несколько раз глубоко вздохнула, пытаясь справиться с нахлынувшими чувствами. Разум отказывался верить в наконец сложившуюся из разрозненных фактов картинку, поскольку это означало, что Шон не только постоянно ей врал и играл за спиной, но еще и начал жестокий эксперимент без всякой надежды на успех. Эксперимент, который клялся никогда не пытаться повторить.

Перед глазами поплыла картинка того злополучного дня, когда они с Шоном впервые решили использовать установку СКД на полную мощность, но очень кратковременными импульсными разрядами, и запрограммировав её таким образом, она вошла в камеру, чтобы отрегулировать датчики. А в это время у Шона из рук вырвалась подопытная обезьянка и, вскочив на пульт управления, пробежалась по его клавиатуре, в результате чего она попала под жесткий поток импульсного разно-спектрального излучения, потеряла сознание, и у неё остановилось сердце. Только с помощью дефибриллятора, которым по счастью была оснащена лаборатория, Шону удалось быстро её реанимировать. Она несколько месяцев проболела, затем еще полгода её мучили дикие головные боли, а потом у неё вдруг начали проявляться неординарные способности, которых не наблюдалось ранее.

Шон тут же захотел воспроизвести эксперимент, но во-первых, воссоздать то первоначальное нажатие кнопок лапами обезьянки не представлялось возможным, а во-вторых эффект проявился далеко не сразу, и нельзя было исключать вероятности, что это в какой-то мере было обусловлено воздействием сильных болеутоляющих препаратов, которые она принимала, чтобы иметь возможность хотя бы несколько часов в день работать.

Поэтому Мила взяла с него обещание даже не пытаться это сделать, поскольку риск для подопытных был смертельным. Более трех воздействий одновременно не выносило ни одно подопытное животное. Шон клятвенно обещал ей это, а сейчас, видимо, решил все же нарушить клятву.

От навалившегося чувства омерзения Миле захотелось немедленно пойти к Шону, устроить скандал и уйти из института. Пусть делает что хочет, хоть всех животных разом угробит, идиот амбициозный. Ей явно с ним не по пути.

Она решительно встала и направилась в приемную.

Узнав у Ника, что директор на месте, резко приказала: «К нам никого не пускать» и распахнула дверь его кабинета.

– О, дорогая! – Шон тут же с улыбкой поднялся из-за стола. – Как я рад, что ты зашла. Может, сходим поедим? Я что-то уже проголодался.

Мила плотно закрыла за собой дверь и, шагнув к столу, с нескрываемой злобой выдохнула:

– Шон, я многое могу понять и простить, но я ненавижу, когда играют за моей спиной, считая меня слепой идиоткой! Ясно тебе?

– О чем это ты? – лицо Шона напряглось, и он медленно опустился обратно в кресло.

– А то ты не знаешь… Или ты скрываешь от меня так много, что не можешь понять, что именно я выяснила из твоих махинаций у меня за спиной?

– Мила, ну давай без огульных обвинений, пожалуйста. Я знаю твое умение из единичного факта выстраивать целую теорию, но поверь мне, твои обобщения и домыслы сильно преувеличены. Я не играю у тебя за спиной и если где-то был не до конца откровенен с тобой, то лишь из-за желания лишний раз не волновать тебя по пустякам и не стоящим твоего внимания мелочам с которыми я в состоянии разобраться самостоятельно.

– Начать абсолютно провальный эксперимент у меня за спиной, угробив всех подопытных это по-твоему мелочь, не стоящая моего внимания?!

– Тихо, тихо, дорогая, – глубоко вздохнув, Шон с явным облегчением примирительно вытянул вперед руки, на губах его появилась извиняющаяся улыбка. – Я признаю, что поступил глупо и опрометчиво. Виноват. Виноват очень сильно. Но пойми меня, во мне тоже есть дух экспериментатора. Ты исчезла, мне надо было как-то отвлечься, и мелькнула шальная мысль: а не попробовать ли? Но опыт не клеился. Крис никак не мог подобрать минимальную дозу, не влияющую на падеж… Одним словом эксперимент провалился, и когда ты вернулась, я побоялся, да побоялся травмировать тебя рассказом о нем. Я понимаю, что глупо, и что ложь ты ненавидишь, но ты была так слаба, и так вымотана… Я боялся, что мой рассказ негативно скажется на твоем здоровье. Вот посмотри, какая ты сейчас бледная и взвинченная до предела. Я хотел этого избежать любой ценой, поэтому и ограждал тебя от этой информации.

– Тоже мне экспериментатор, который печется о моей нервной системе, – непроизвольно поморщившись, чуть сбавила напор Мила. – Свалил все на Криса и радовался. Очень по-мужски, нечего сказать.

– А не без повода свалил. Это он не мог подобрать дозу. Тупица твой Крис и аналитическую работу вести не может.

– Да потому что ты поставил перед ним невыполнимую задачу! Невозможно это повторить. Невозможно! И ты поклялся мне не делать этого!

– Мила, взгляни правде в глаза, – в голосе Шона послышался металл. – Тебе явно подсознательно хочется сохранить за собой свою уникальность, что ты при обсуждении этого вопроса превращаешься из ученого в сентиментальную кисейную барышню: «Мне жалко животных, поэтому эксперименты проводить не будем!». Иначе твою упертость в этом вопросе я объяснить не могу. Я не спорил с тобой тогда, понимая, что твои головные боли не дают тебе возможности отстраненно взглянуть на проблему. Мне было до ужаса жаль тебя, и я готов был согласиться на что угодно и в чем угодно поклясться, лишь бы ты лишний раз не нервничала и не спровоцировала новый приступ, столь выматывающей тебя мигрени. Но сейчас, Мила, когда все это уже в прошлом, ты должна понять: у нас есть свидетельство, что так трансформировать мозг реально. Есть! Это свидетельство – ты! И ни один ученый не откажется от попыток любым способом узнать метод подобной трансформации. Ясно тебе?

– Что?! Ты обвиняешь меня не в научном подходе?! – от негодования у неё даже дыхание перехватило. Она вплотную приблизилась к столу Шона и, нагнувшись и опершись руками о стол, устремила на него пристальный взгляд.

– Считаешь, что безосновательно? Ты готова отказаться от своей исключительности на благо науки? Так докажи мне это, докажи, и я извинюсь! Причем учти, я не настаиваю, чтобы ты раскрывала свои способности, мне будет достаточно, что ты поможешь разработать методику воздействий. Большего я не прошу.

– Так ты не отказался от этой провальной затеи и все еще лелеешь мысль, что сможешь получить способ преобразования способностей мозга? Ты что, рассказал о чем-то нашим кураторам, и на тебя давят они? – от этого предположения Милу одномоментно бросило в жар, и голос её предательски дрогнул.

– Ничего я им не рассказывал, успокойся, – заметив её волнение, усмехнулся Шон. – Я не дурак вываливать перед ними пока ничем не подтвержденные наработки.

– Тогда зачем? У института сейчас и так исследовательских тем хватает. Зачем тебе это абсолютно неперспективное направление? Ты увязнешь в нем, хуже чем в болоте. Вгрохаешь средства и ресурсы, а результатом будет пшик! Уж поверь моему немалому опыту и интуиции. Не получишь ты в этом направлении устойчивых однородных результатах, к тому же на животных. Человеческий мозг отличается от их мозга кардинально!

– Именно потому что тем хватает, я как раз и могу перераспределить ресурсы так, чтобы их хватило даже на безусловно провальный проект. Понимаешь, нам с тобой мало того, что посчастливилось ухватиться за кончик ниточки запутанного клубка открытия для человека новых возможностей, так мы еще и результат в наличии имеем, и знаем, что он однозначно достижим. И после этого, какие мы с тобой ученые, если не сумеем распутать этот клубок? Да никакие! Мы будем просто трусливыми обывателями, если не возьмемся при таком благоприятном раскладе за решение этой проблемы!

– Можешь вешать на меня любые ярлыки, пусть я обыватель, пусть тупа и труслива, но от подобного разматывания клубка ценой жизней сотен подопытных уволь, я в этом участвовать не желаю. Все эти высоконаучные эксперименты, – Мила не без ироничной усмешки, брезгливо скривилась и, выпрямившись, сделала шаг назад к двери, – без меня.

– Ты как всегда, моя дорогая, права, – голос Шона обрел необычайную проникновенность, и в тоже время напор, – цену в сотни жизней подопытных и я не готов платить. Особенно в свете того, что, как показали опыты Криса, они все еще и малоинформативны будут, поскольку, как ты резонно заметила, человеческий мозг кардинально отличается от мозга животного. Именно поэтому я решил перевести эксперимент несколько в другую плоскость, и надеюсь, что узнав о нем поподробнее, ты все же пересмотришь свое решение и активно включишься в процесс исследований.

– Что ты задумал? – моментально насторожилась Мила, вновь приближаясь к его столу.

– Я не только задумал новый эксперимент, дорогая, но и начал уже воплощать его в жизнь. Все дело, насколько я понимаю, в том, что подобные эксперименты лучше всего проводить на добровольцах, и один такой у меня уже есть.

– Ты в своем уме?! – в глазах Милы полыхнул гнев.

– Какая разница в чьем, дорогая? – губы Шона сложились в самодовольную ухмылку. – Главное, чтобы ты поняла, что тебе выгоднее поддержать меня и помочь, нежели чем вступать в конфронтацию, обрекая тем самым добровольца на уменьшение и без того невысоких шансов на выживание.