На грани доверия. Книга третья.

– Кто там? – Вадим вышел из ванной комнаты.

– Говорит, что следователь. Какой-то Турчанинов, – ответила Виктория внезапно осипшим голосом.

– Турча? Это же мой школьный друг, – воскликнул Вадим. – Ёлки зелёные, совсем забыл, я же вчера должен был приехать к нему в отделение. Открывай скорей Женьке.

Виктория открыла дверь, следователь вошёл, бросил на неё быстрый и оценивающий взгляд.

– Здравствуйте, – сказал вежливо, но холодно. Увидел Зорина, расплылся в улыбке. – Привет, дружище!

– Привет, Женька! Ты сам решил ко мне наведаться? – они обнялись и похлопали друг друга по плечу.

– Ну, если Магомет не идёт к горе, дальше сам знаешь, – Турчанинов опять посмотрел на Викторию.

– Да, знакомьтесь, – спохватился Зорин, – Жень, это моя супруга – Виктория. Вика, Евгений Турчанинов – мой школьный друг, мой питерский школьный друг.

– Будем знакомы, – ответил следователь вместо привычного «очень приятно».

– Проходите, пожалуйста, – предложила Виктория, – чай или кофе?

– Ничего не надо, – ответил следователь, – спасибо. Мы просто поговорим.

– Хорошо, я оставлю вас, – Вика удалилась в спальню. Мужики прошли в гостиную, Турчанинов сел в предложенное Вадимом кресло.

– Я, честно говоря, не надеялся тебя застать дома днём, – сказал Турчанинов, закидывая ногу на ногу, – зашёл случайно, был в вашем районе. Дай, думаю, позвоню в дверь. Домофон, смотрю, у вас не работает.

– Да, сломался пару дней назад, – подтвердил Вадим, усаживаясь напротив, всё ещё вытирая полотенцем мокрые волосы. – Надо бы камеру поставить в квартиру, да что-то руки никак не дойдут.

– Ну да, руки до многого не доходят, – кивнул Турчанинов, – руки, голова, – добавил многозначительно, – а кстати, почему ты днём дома, а не на работе?

– Узнаю следователя, – улыбнулся Вадим, – всё просто – у меня отгул.

– А у супруги твоей? Или она не работает?

– Вика на больничном.

– Простуда?

– Да нет, какое-то странное состояние, вроде не вирус, но несколько дней держалась температура, слабость соответственно. Больше никаких симптомов, – пожал плечами Зорин.

– Понятно, бывает, – Турчанинов оглядел гостиную. – Скажи мне, пожалуйста, Фертовский Владимир Григорьевич кем тебе приходится? – посмотрел Зорину прямо в глаза.

– Мой родной дядя – брат моей матери, – удивлённо ответил Вадим, – а что такое, Жень? С ним что-то случилось? – забеспокоился. Правда, обратил внимание, что Турчанинов произнёс – «приходится», а не приходился.

– С ним всё в порядке, по крайней мере, до сего момента. Он лежит в клинике на обследовании, плановом. Так тебе ничего не сообщил твой двоюродный брат?

– Ничего, мы, считай, не созванивались больше недели. Жень, да что случилось-то?

Турчанинов не ответил, поднялся с кресла, прошёл по гостиной, остановился у застеклённого книжного стеллажа с фигурками клоунов – все они были яркими, из разных материалов, в разных позах, какие-то улыбались, какие-то грустили. Производили удивительное впечатление – хотелось взять в руки и потрогать.

– Что это? – следователь повернулся к Вадиму.

– Коллекция клоунов, Виктория собирает, – пояснил Зорин, – ей нравятся клоуны, шуты. Говорит, что в них живёт детство.

– У тебя красивая жена, как модель с обложки, – Турчанинов вернулся на место.

– Спасибо, – Вадим усмехнулся. – Но ты мне так и не сказал, зачем интересуешься моим дядей, – напомнил он.

– Я интересуюсь не только им, профессия такая, – неопределённо ответил Турчанинов, – скажи мне вот ещё что: вчера ночью ты был дома?

– Да, дома, а что?

– И твоя супруга, конечно, это подтвердит.

– Несомненно, – Вадим нахмурился. – Ты так говоришь, будто мне необходимо алиби. Я прав?

– Вот что значит смотреть детективные сериалы, – усмехнулся Турчанинов, – каждый обыватель теперь может стать следователем.

– Я уже тебе говорил, что не смотрю детективные сериалы, – ответил Вадим, не понимая, куда клонит Турча.

– Ну, зато в детстве мы с тобой перечитали кучу книг о сыщиках, этого ты станешь отрицать.

– Да, не отрицаю. Поэтому ты и стал сыщиком. Жень, ты меня сто лет знаешь, не темни. Рассказывай, как друг.

Глава 73

Театр, куда направились Дмитрий и Мира, был встроен в большой торговый центр, на стенах красовались выразительные афиши с названиями спектаклей, гостеприимно приглашал стеклянный вход, совсем не пафосный, а элегантный.

Они вошли в уютный вестибюль, сдали верхнюю одежду в гардероб. Когда-то было очень правильно подмечено, что театр начинается с вешалки. Радушные гардеробщицы пояснили Дмитрию, как найти малый зал театра.

– А ты знаешь, что раньше в театрах не раздевались? – спросил Дима у Миры, – более того, в самих залах можно было даже кушать и не соблюдать тишину.

– Да ты что? – удивилась Мира. – Слава Богу, сейчас другие традиции, правила в театре всё-таки должны быть строгими, консервативным, да? – он кивнул в знак согласия.

Они поднялись на четвертый этаж, именно там находился малый зал театра. Мире сразу понравилась обстановка в фойе – удачное совмещение дерева, стекла и камня. Геометрия, но с мягкими переходами.

В малом зале оказалось всего девять рядов, расположенных под углом, причём сцены, как таковой, не наблюдалось, просто площадка с декорациями. Первый ряд буквально рядом находился с этой площадкой – в двух метрах, не более. В её центре стояла старая железная кровать, на которой, закутанная в тёплое одеяло, лежала девчушка. Она дремала. Громко стучал метроном…

Спектакль начался. Мира глубоко вздохнула. Она любила эти первые мгновения начала любого спектакля, первые секунды вступления во что-то совершенно удивительное, она, словно камертон, настраивалась вместе с актерами и … чувствовала на себе волшебство, называемое Театром.

Девочка по имени Лика спала на сцене, до того момента, как появился молодой человек – в тёплой шапке-ушанке, в ватных штанах и валенках – Марат. Растерянный, несколько саркастичный, он после бомбежки дома родной сестры вернулся в свою комнату, туда, где жил с отцом до войны, до блокады…

Мира внимательно вслушивалась в диалоги между ним и поселившейся в его комнате девочкой Ликой. А потом появился ещё один персонаж – Леонидик. Их стало трое. Мире хватило немного времени, чтобы понять – с какой самоотдачей, талантом и каким немыслимым погружением играли актеры! Перед зрителями был почти настоящий блокадный Ленинград, его боль, холод, голод и жизнь, да, в нём всё равно была жизнь тех трёх молодых людей, которые, помогая друг другу, надеялись выстоять. Они рассуждали, вспоминали, они, несмотря на смерть и бомбежки вокруг, верили, что останутся жить. Они даже влюблялись…

Какими чистыми и целомудренными были отношения главных героев. А актриса, исполнявшая роль Лики, показалась Мире удивительно подходящей на эту роль – с осиной талией, с влажным взглядом карих глаз, всё время натянутая как струна, словно звенящая. Она любила и ревновала, мечтала и жалела, испытывая чувство вины даже за свою радость. Она была настоящей. Поддерживать слабого и никогда не врать – это было её жизненным кодексом.

В антракте Дима первым делом спросил Миру: нравится ли ей спектакль? В течение всего первого акта он из-под очков бросал на Миру короткие взгляды и замечал, как меняется её лицо, сколько эмоций на нём отражается. Были моменты, когда она чуть не плакала.

– Нравится, Димка, очень, – Мира запнулась, пытаясь подобрать слова, – я тебе всё скажу после спектакля, всё-всё, – она взяла его за руку.